А разве бывало иначе

   Что ж так тяжело достаются дням закаты. Бьётся свет с сумраком до кровавых синяков. Толкают локтями друг друга день с ночью .

   Камея, милый белолицый профиль из оледенелого снега, - на срезе пня.
Судя по следу, приложенному к сему творению, косулей делано, с натуры, лунной ночью. Месяц, что висит недоеденной мышью корочкой сыра, всё глядит, ищет сходство и никак не может отыскать. Что с него...  - ущербен...

   Душ солнца, его душа, отражаясь в ветвях, кажет на все четыре стороны, предоставляя свободу... Зрелые колосья света взбираются по редким ступеням чаги по стволу.
   Слунко крутится на веретене старого дуба, пытаясь поджечь пучок сухих стволов. Да напрасно то и не к чему, - куда ни глянь, всюду расставлены стога гнёзд, припрятанные за манжетами ветвей. Сказано ж было,- не давай волю огню, не потворствуй...
   На боку лежит, сложивший голову пень, похожий на носорога. Повсюду рассыпаны голубые алмазы снега, - утерянные весной, отыскались прямо тут, под ногами. Сколь хожено мимо, а всё их было не видать.
   Олени в саду громко грызут яблоки: ломкие, сладкие, с ледком и мороженой мятой. Пойдёшь к колодцу - фыркнут сочно, потопчут  недолго землю, прислушаются, да вернутся, спугнув в потёмках с надкусанного яблочка воробья. Тот вспорхнёт, казав миру свои горчично-жёлтые подштанники, да тоже недалёко, - впрок не наешься, а надо, пока можно что-то отыскать.

- Барыня, голубушка! Хлорис с роднёй просятся на постой до апреля. Прокормим ли?
Оглядывая обкусанный до розового, брошенный арбузной коркой горизонт, отвечаю с улыбкой:
- А разве бывало иначе...