Недалёкое детство

        Всегда говорим - далёкое детство, а оно совсем не далеко, стоит только вспомнить какой-нибудь сюжет и…

      У  бабушки в деревне  летом  нас  собиралось  шестеро  детей  разного возраста.  Как-то мирились, не дрались и не обижали младших. Тогда не было такой моды  заваливать игрушками полки и шкафы. Любили делать игрушки своими руками.  Куклы, каких  хотели, таких и шили из женских чулок и набивали ватой  из старого матраса, а волосы им делали из шерстяных ниток. Платья у кукол   были  пышные  и обязательно с  оборками.
У каждой девочки  был  свой чемодан или саквояж, а в нём красивые лоскутки ткани, куклы, поделки. Между собой обменивались лоскутками и снова  что-то шили для своих кукол. Много времени  проводили на улице. Были интересные игры: лапта, выбивалки, в чижика, прыгали несколько человек через верёвку, около дворов и во дворах  были расчерчены классики.

          Каждую неделю по деревне  в телеге  на старой лошади,  очень медленно проезжал старьёвщик-китаец (тряпичник), и слегка побрякивая колокольчиком,  извещал  о своём приезде.  Все  называли его - Син.
 Когда он останавливался и открывал свой большой деревянный ящик, и чего там только не было!
Краска для шерсти, побелки, гребешки и брошки, колечки,
рыболовные снасти, сапожные гвозди, зажигалки и фонарики,
надувные шарики, мелки, ленты для девочек, глиняные свистульки, леденцы – монпасье,  и китайские сладости «тангор».

          Дядя Гриша (сын бабушки) в углу веранды своего дома сделал лестницу, которая вела наверх, под крышу. Чердак был большой, с дощатым полом и  больше  был похож на мансарду с балконом. Там стоял старый овальный стол,  два больших венских стула, потухшее зеркало от трюмо,  дырявый  старинный самовар и много узлов и коробок. Старые вещи складывали в старинный сундук, до лучших времён – так говорила бабушка. Там же  сушили  листья табака и  траву брунец,  которую потом сдавали заготовителям  аптек.  Частенько мы  пропадали на чердаке. 
           Мыли пол, протирали пыль, а старенькие домотканые половички выносили  и стряхивали во дворе.  Наряжались в старые вещи, включали патефон и слушали старые пластинки: Владимира Трошина, Марлен Дитрих, Клавдию Шульженко. А песни Лидии Руслановой "Семёновна" и "Валенки" так вообще целый день  крутили, пока кто-нибудь из взрослых снизу не пожалуется, что от нашего концерта уже голова болит.

         Как-то бабушка попросила меня и Олю (старших из детей), на чердаке помочь навести порядок   в вещах и  набрав порядочный узел старья, отнесла Сину.  Обменом  купила краски для шерсти, гребешок, что-то ещё,  и  всем детям по тангору. Оле понравилась брошка - цыплёнок на иголке, которую  слёзно просила купить, но бабушка была непреклонна. Син  медленно поехал дальше, а мы пошли домой.
         В тот день  нам  дана была  работа  лущить горох. Оля куда-то отошла,   на это сначала никто не обратил внимания.  Уже заканчивали с горохом,  как пришла Оля и улыбаясь, покрутилась перед нами.  На груди   её  платьица  была   воткнута брошка - жёлтый цыплёнок. Бабушка конечно спросила где она её взяла. Оказывается, на заборе за домом сушилась после стирки  новая фуфайка дяди Гриши, вот её-то она и отнесла тряпичнику.
         За это  и   получила хороший выговор, а вечерком, когда жара немного спала, мы пошли в сад собирать яблоки. Так как эта брошка  держалась на иголочке,  то где-то  упала в траву. Оля вспомнила про неё только когда стали ложиться спать, слёз было...   бабушка успокоила, «как пришла так и ушла, никто её здесь не ждал». А вот Син долго  после этого не приезжал. Бабушка у него потом спросила, как это он умудрился,  за   новую фуфайку так обмануть ребёнка, в ответ китаец  только пожал плечами.
                Гуси были в каждом дворе и по хорошему стаду.  На гусятах хозяйки ставили  свои метки и только потом  выгоняли пастись на сочную луговую травку. А пока не пройдёт желтизна с пуха и они не оперятся, то  за ними следили, чтобы пучек не наелись, да  в водоёме не закупались. У не оперённых гусят ещё  не бывает смазки и поэтому, перья промокают как бумага.  А в низинах на лугах росла трава с виду похожая на укроп, но с приятным,  слегка дурманящим   запахом, а называлась она - "пУчки".  В начале лета эта трава  была сочная, стебель – полая дудка, если его очистить от кожуры, то можно было есть. Мякоть сладила. Как-то на лужайке собралось много и детей, и гусей. Играли,  дурачились, кто-то предложил:
            - А пучки-то уже со стеблем, есть можно.
Мы разбрелись  по низинам, нарвали стеблей, сложили в общую кучу, сели вокруг и начали очищать стебли, и есть зеленые дудки, не забывая приглядывать  за гусятами которые постепенно  стягивались к нам, пощипывая очистки. Незаметно пУчками  увлеклись – дурман стукнул по вискам, слегка кружилась голова и нам было весело.
        Недалеко от края луга стоял  раздвоенный тополь  на котором  сельские мужики сделали  для детей большие  качели. Мы побежали на эти качели. Солнце  ушло уже далеко с зенита,  и вдруг кто-то вспомнил про гусят. А  те, наелись пучек и не пивши воды,  валялись по всей поляне без чувств, изредка открывая клювы  и подрыгивая лапками,  и не понять было, где чьи гусята.  Кто-то сбегал за взрослыми, принесли ванну, натаскали в неё воды и начали отпаивать и купать гусят.  Птицы конечно в себя пришли и  было смешно смотреть, как  закупанные  и пьяные, они ещё долго ходили  по лугу, поднимая высоко ноги и сильно шлепая перепончатыми лапами, как будто боялись упасть.
           Выволочки  молодой крапивой по голым ногам получили все, чья-то мать хлестала всех подряд, налево и направо, не разбирая  где свой, где  чужой. Другие же матери сделали вид, что ничего не видели, продолжая разбирать гусят. А жаловаться кому-то, такой привычки  просто не было.

          Несколько лет назад из Гаваны  кто-то привёз  в подарок дяде Володе – отцу Оли, коробку сигар и с тех пор в  деревне у каждого в огороде рос курительный табак. Выращивали для себя, мужикам нравилось курить махорку.  Дядя Володя   меня и Олю  научил  мелко стричь  листья высушенного  табака, а потом из них крутить сигареты из тонкой бумаги, аккуратно и  быстро. Один раз провести  языком по кромке листа бумаги и заклеить, как это делали с почтовым конвертом.  Готовые сигареты складывали в хьюмидор*.
        Как-то раз, старший брат Коля с другом Ромкой попросили, чтобы я взяла из хьюмидора две сигареты и принесла на чердак. Они уселись на венские стулья, закинув ногу на ногу, и закурили. Дядя Гриша был некурящим и бабушка быстро учуяла сигаретный дым. Вечером мы  вместе с друзьями сидели у палисадника.  Кто на скамейке, кто на бревне, кто на корточках - общались.  Вышел дядя Гриша и неожиданно, да так ловко, одним взмахом, врезал обоим курильщикам кнутом,** они чуть ли не на метр подпрыгнули, а на меня только посмотрел, да  таким взглядом - лучше бы не смотрел. Я до сих пор помню этот взгляд, но курить  мне никогда не хотелось.