История и тайна. Дед Сорока

Телефонный звонок был слишком ранним, еще и поэтому я насторожился, услышав голос деда Сороки.
- Слушай сюда, -торопливо кричал он, - утром на Васильевской ждут вертолет, вот с ним ты прилетай, нужен мне, я тебя в конторе буду ждать, ты меня понял?
Я понял, конечно, и стал переспрашивать, что случилось, не приболел ли он, не нужен ли врач вместо меня, но Сорока меня оборвал:
- Иван Алексаныч, я тебя впервой прошу и серьезно, делай, как говорю, да вот что еще, ты привези мне сгущенки побольше, вот сколь в рюкзак войдет, столь и вези, чтоб на всю зиму. Так я тебя жду. Конец связи.

Я не успел ничего больше спросить и не на шутку встревожился. Дед Сорока, так его зовут все в округе, и я тоже, мой старый проверенный друг. Это с ним мы долго мотались по тайге, разыскивая убийцу трех геологов, Сорока помог выследить и задержать Андрея по прозвищу Медвежье Сердце, потом конвоировать его, тогда Сорока спас мне жизнь, такая дружба дорогого стоит. Дед Сорока зря звонить не станет. И от его заимки до конторы строительства обогатительной фабрики, где была связь, километров двадцать, не меньше, а по ночной тайге еще больше. Я поежился, представив, как шел мой друг ночью, а ему ведь под семьдесят...
Нет, надо лететь, что-то произошло серьезное. Но что? Что могло такое случиться, с чем бы не справился сам дед Сорока?  Сколько помнят его люди, живет он одиноко в своем зимовье, гостей не любит, должности никакой не имеет, но усердно следит за тайгой, браконьеры его как огня боятся, а зверье почитает, за помощью приходит никогда не вредит, не обижает. Мне про него такие чудеса рассказывали лесники, егеря, и сам Сорока говорил вполне серьезно, что зверей понимает лучше, чем иных людей. Что могло у него произойти, я не мог даже придумать, но твердо решил, что полечу к нему.

На бывшей заимке Васильевской строилась обогатительная фабрика. Кого и чем собирались там обогащать, меня особо не волновало, числилась она секретной, именовалась просто Васильевской заимкой, работала там бригада заключенных, охрана была, ну и обслуга, руководство, народу полно набилось, бараки для жилья стояли и контора, а фабрики на земле видно не было, да я и не интересовался, раз полиции они не касались.
Вот и хорошо, что звонок был ранний, я успел застолбить себе место на вертолете, полечу вместе с начальником стройтреста, купил сгущенки неподъемный рюкзак и кое-что по мелочи для Семеныча моего дорогого. Тревога меня не отпускала, хотя ребята со стройки убеждали, что там все в порядке.

Погода стояла отличная, вертолет летел на небольшой высоте, сверху тайга казалась необозримым зеленым океаном и спутный поток вертолета встряхивал кроны, образуя настоящие зеленые волны, дух захватывало от такого величия и все мои попутчики, молча смотрели в иллюминаторы.
Да, зеленое золото, ее Величество Жизнь.
Как сберечь, сохранить, приумножить...

Сорока ждал на вертолетной площадке, мы обнялись и направились к выходу, но нас догнал начальник стройки и пообещал нам вездеход, чем очень обрадовал меня, но не хмурого моего друга. Вскоре подъехал новенький вездеход, управлял им знакомый мне улыбающийся Боря, настроение которого менялось по мере движения. Боря громко охал, ругал непролазную чащу, сворачивал в разные стороны, выбирая дорогу и сетовал на судьбу, готовившую ему ремонт машины после такого бездорожья. Мало приятной была наша поездка и дед Сорока, наконец, не выдержал, велел остановиться и сказал, что дальше мы пойдем короткой дорогой.
Боря нас не уговаривал и повернул назад, а мы пошли по тайге. Сорока молча прокладывал путь, я не спешил с расспросами, терпеливо ожидая, когда придет время для разговора.

Это время пришло, когда в доме дед растопил печурку, вскипятил чай, мы отобедали моими гостинцами, он поставил перевернутый стакан в блюдце, отодвинул его и сказал:
— Вот теперь, Алексаныч, расскажу тебе про чудеса, что у меня здесь происходят. Главное, без посторонних ушей, в большом секрете все держать надо, уж поверь, потому тебя вызвал, больше никому не могу довериться. В общем, гости у меня, странные гости...
- Беглые? - не удержался я и невольно тронул кобуру под левой рукой.
-Если бы, -печально вздохнул Сорока, - разве стал бы я тебя тревожить? Не могу сказать, кто такие эти существа, или звери, или люди дикие, я впервые вижу их, за всю свою жизнь не видел ни разу.
Я почему-то опять потрогал кобуру, включил диктофон и замер, затаив дыхание. Рассказ удивлял меня все больше и больше.

- Сегодня пятница? Вот как раз две недели назад, утром я только чаек допиваю за этим столом, вдруг дверь кто-то как рванет, едва с петель не снял, задвижка на пол и дверь нараспашку. Глянул, а на пороге, показалось мне, медведь на дыбы поднялся. Я и не испугался шибко, но пригляделся моментом, нет, не медведь это, не видел такого зверя и не знаю, зачем он пожаловал. Оружие мое в изголовье, до него не успею добраться, на столе даже ножа хорошего нет, обороняться нечем. Но ведь не зря в тайге вся жизнь прошла, научился звериной мудрости. Это странное существо не бросилось на меня, медлит, значит есть один выход -выказать покорность. Опустил я голову, согнулся и раскрытые ладони выставил, мол, я не буду нападать, покоряюсь. Помогло, эта зверюга в дом шагнула. Гляжу и чуть не сомлел от страха - человек это, ну, или похож сильно. Подходит к столу, стоит и смотрит на меня. Вроде бы это женщина, лицо чистое, широкое и нос приплюснут, ноздри большие, волосы темные, до плеч и ровно так подрезаны, что меня удивило, не может зверь так сделать. Разглядываю лицо, а в глаза боюсь глянуть, не все звери это любят.
Опустил глаза, вижу, руки точно человеческие, пушком светлым покрытые, на тело наброшена шкура тонкая, выделанная, у меня глаз наметан, понял сразу, а с шеи свисает тоже меховая вроде как котомка и в ней груз. Наклонилась она над столом, котомку через голову снимает и на стол кладет. Я, признаюсь тебе, стал немного понимать, в чем дело - видно, помощь нужна от меня. Недавно, и месяца нету, медведица приходила. Слышу, ревет под окном, ну ревмя ревет. Вышел к ней, она манит, прыгнет к лесу, вернется, опять прыгнет да вернется, пошел за ней, точно - медвежонок в петле задыхается совсем. Едва успел освободить беднягу. Вот как мать-медведица пришла ко мне просить о помощи - этого не знаю, просто давно уверовал, что звери мыслят здраво и думают, только по-своему. А петлю ту какой-то мерзавец со стройки ставил, пошаливают уже, надо с ними разбираться, Алексаныч, это и твое дело, ты полиции начальник.
Ну отвлекся я, прости.
Так вот, положила она котомку на стол, и услышал я плач детский, самый настоящий детский плач, тихонький такой, ну как обиженный ребенок плачет. И в тот же миг, Бог ты мой, в дверях еще больше первой фигура встала, да я уж и не испугался, догадался, что пожаловала ко мне эта парочка, малыша принесли, надо помогать. Ясно, что помогать, а кто они, я так и не могу понять. Похожи на людей, но и не люди вроде бы, похожи и на зверей, но не звери, нет.
Это потом вспомнил я про снежных людей, йети их зовут, кажется, а тогда, в первые минуты, мне не до того было.  Раскрыла котомку женщина, а там, вижу, ребеночек...
Совсем маленький ребеночек, что называется, грудной, личико сморщил, жалобно так верещит... У самого у меня сердце зашлось, сильно жалею я любых малышат, а тут еще человеческий, совсем человеческий...Не думаю уже об опасности, вскочил, вытащил простынки из шкафа, сам достал ребенка, укутал в простынки на столе. Мальчонка это, да худенький, косточки одни, но чистенький, не волосатый, ребенок и ребенок, а вот что мне с ним делать, я считай, за всю жизнь в руках таких не держал.  Я больше со зверятами...
Я ладонь к ней протянул, потом на пацанчика показываю, мол, что с ним?
Она поняла, Алексаныч, поняла мой вопрос, и я совсем успокоился. Помогу, чем смогу, сумею.
Женщина грудь показала и руками разводит, потом вскрикнула и взметнула вверх руки, заплакала тихонько. В дверях опять показался встревоженный верзила, а я разгадал, что молока у нее не стало, испугалась чего-то и пропало молоко, а для другой их пищи малыш еще не готов, голодает. Женщина протянула мне свои руки, показывает, а руки-то полосами изрезаны. Вздрогнул я, Господи- Боже, да эта мать кровью своей кормила сына, выходить пыталась. Вот какая мать, и все равно мне, какого она звания, человеческого или снежного, я ее сильно зауважал.
Стал я думать, выход искать, как пацану подыскать еду. Молока бы… Сгущенка есть, разбавлю погуще, потому как звери детей ставят на ноги жирным своим молоком, а этому надо среднее такое сделать, все же не уверен я, кто они такие, да подберу состав по ходу дела. Манка где-то есть немного, печенье можно растворять, будто кашу, еще вспомнил обрадованно, как себе для силы готовлю кедровое молоко, а сейчас самое для этого время, орех мягкий и молочной спелости, этому я научу их. Нам бы хоть месячишко продержаться, выкормить парня.
Я, Алексаныч, когда подумал – НАМ -, понял, что накрепко привязан к судьбе этих снежных, и без тебя мне не обойтись.

Ну ладно, учить, так учить. Рукой подозвал второго, который отец, наверно, он понял, подошел. Здоровенный такой, за два метра, наверно, волосатый бурой такой шерстью покрыт, а ручищи у него, плечи - одного щелчка мне бы хватило, но стоит смирно, смотрит. Я совсем уже осмелел, да и куда тянуть, ребеночек плачет, не перестает. Достал я сгущенки банку, раскрыл и стал разводить в стакане водой из чайника, сам поглядываю на свет, чтобы не переборщить на первый раз. Ну, показалось, что ладно, подхожу к ребенку, а женщина стонет, руками его закрывает, боится, видно, не доверяет, вот она, мамочка бедная. Что мне делать? Зачерпнул смеси молочной, подношу к ее губам, она послушно губы раскрыла, пробует, почмокала и руки убрала от сынишки.
Ну, видел бы кто, как я парнишку кормил, это смех и слезы. Я зверенышей потчевал, бывало, а детей не приходилось, но этот сам мне хорошо помогал, быстро распробовал сладенькое, тянет губки, рот раскрывает, словно птенчик какой. Половину стакана смеси скормил, он еще бы ел, но я побоялся сразу много давать. Матери показал взять малыша прямо в простынке, она взяла, покачала и он уснул. К радости моей, жалобный плач прекратился.
Понимаешь, Алексаныч, все это время мы общались и понимали друг друга. Так кто они? Тебе не кажется, что мы за них теперь в ответе?

Я видел, что друг мой взволнован, да и сам я, казалось бы, привычный к самым невероятным событиям, был потрясен рассказом, верил и не мог поверить словам друга. Дед поднялся, налил себе и мне горячего еще чаю и вопросительно глянул, ожидая ответа на поставленный трудный вопрос. Что я мог ответить ему? Я пожал плечами и поспешил задать свои вопросы.
- Семеныч, между собой они общались? Как? Ты их понимал? Как?
- Вон сколько вопросов сразу, - улыбнулся старик, - ну да, общались, только я их не понимал. Разбирал звуки, вроде как слова не наши, непонятные, и жесты были, мимика лица выразительная, подвижная, у зверья такой не бывает, я по мимике мог угадывать, например, что он ее звал, что ему есть хочется. Что интересно, Алексаныч, собаки мои все это время сыты и не гавкнут на них, а ведь натасканы на зверя. Эта семейка к собакам приспособилась быстро, понятливо, словно и вправду люди. А сами они ели раз в день мясо сырое, он приносил, я видел, от крупного оленя мясо. Вишь, оленя взял, не оленуху, у которой сейчас тоже малые дети и взять их проще...
Я засмеялся, дед Сорока явно подыскивал добрые дела своим подопечным.
Дед улыбку принял, ухмыльнулся и продолжил рассказ, отодвинув подальше диктофон.

- После первого кормления парень подремал немного опять потребовал кушать. К этому времени я обучил Мать ложечку в руках держать и втолковал, что кормить за раз только половину смеси в стакане, больше нельзя, заболеет после голодухи. Она поняла, улыбается радостно. Помог ей, второй раз накормили мальца, он прямо на глазах веселеет, не хнычет, да смотрит кругом, головенкой вертит, забавный такой, понравился мне мужичок ,думаю, вот отдали бы мне его..., нет, не отдадут,  я это просто так говорю, шибко славный малый. Еще проверил котомку, в которой приехал маленький гостёк, там нашел мох подмоченный, Отцу
показал и он сухого мха принес охапку, заменил я подстилку в котомке и не удержался, прикрыл простынкой мох, чтоб не колол ребеночка.
Вот так и дни побежали, очень быстро, покормим парня, он спит, проснется, покормим опять. В первый раз к ночи засобирались уходить, Мать погрустнела, но остаться отказалась. Наладил я в пол-литровую бутылку молочной смеси, и они ушли. Куда ушли, не знаю, следить не стал, поостерегся.
Зачем мне это? Зачем? Что мне с ними делать? А ну, зайдет кто? А если увидят их работяги со стройки? Никого не пощадят, ни-ко-го...
Грустно говорил дед Сорока, меня тоже охватывала тревога и какая-то беззащитность, словно это я был снежным человеком, который сам не знает, зверь он или все же человек, к какому берегу приставать, да с младенцем...

Вечерело и сгущались сумерки, молчали во дворе собаки, которых хозяин спустил с цепи, когда мы пришли. Все чаще Сорока с тревогой поглядывал на окно и прислушивался к тишине. Наконец, он облегченно улыбнулся и пошел к двери, бросив мне на ходу:
- Явились, кедровые шишки Отец у крыльца сбросил.
Я ничего не слышал, но невольно сжался, ожидая, что будет дальше. Вскоре в дверном проеме показалась огромная фигура, знакомая мне по описаниям деда Сороки. Да, точно, человеческое лицо, широковатое, как у северных народов, только крупнее, глаза, густые брови...Я смотрел и смотрел, пока не услышал сердитый окрик друга:
- Пригнись скорее, пригнись.
Вспомнив наказ деда, я нагнул голову, раскрыл ладони, и женщина подошла к столу. Дед знаком приказал мне убраться подальше, к печке, я молча подчинился и с удивлением стал наблюдать за происходящим.

Дед, как заправский фокусник, откуда-то выхватил цветную простынку, разложил на столе и еще даже пригладил, потом бесцеремонно взял из рук женщины котомку, вытащил из нее голенького спящего
малыша, прижал к себе, приговаривая: 
- Яшка, Яшка, просыпайся, негодник, просыпайся, нямкать будем...
Я не верил своим ушам, слушая ласковый, воркующий голос друга моего, Ивана Семеновича Сороки, сурового одинокого старика, долгие годы живущего в таежной глухомани. Откуда у него это? Из какой дальней дали?
Дед положил ребенка на простынку, он потянулся, пустил за голову крепкую струю, вызвав всеобщий, включая меня, смех.
Дальше малышом занялась женщина, а дед взял из моего рюкзака сгущенку, окликнул женщину: - Мать, - показал на рюкзак с банками и на меня, она глянула мне в лицо, и я увидел в ее глазах признательность. Ясно, что все она поняла и благодарила. Меня словно обожгло. Это существо мыслило, анализировало, выражало эмоции. Значит, это все же человек? Но как, откуда, почему? Ни на один вопрос не находилось ответа. А я успел еще раньше заглянуть в интернет и получил ответ, что йети, снежный человек, это фантастическое существо, не имеющее научного подтверждения. И что, передо мной стоит живая фантазия и играет с младенцем? Ущипнуть себя, что ли?

Сорока между тем приготовил молочную смесь, объяснил, что назвал мальчугана Яшей, потому что нельзя без имени парню, выбрал имя легонькое, - Яша - чтобы родители смогли усвоить, но они его непонятно как называют, наверно, по-своему.
Я смотрел на этого Яшу и, вот честное слово, он не вызывал никаких сомнений, обычный ребенок, и мне даже нравился. Небольшой я специалист, но, кажется, было ему месяца три-четыре, он шустро переворачивался на животик, а смеялся так заливисто и сладко, что я улыбался, забывая о сложной ситуации, в которой внезапно оказался. Услышав детский смех, второй верзила, которого дед называл Отцом, вошел, встал у порога и смотрел, растянув губы в улыбке. Могу поклясться, что это была настоящая, самая настоящая улыбка. Эмоции...

Сорока быстро занял трудом необычное семейство. Мать кормила Яшу большой ложкой, зажимая ее в горсти, а Отец лущил смолистые кедровые шишки, добывал крупные орехи и ссыпал в большую ступу, в которой дед Сорока растирал их пестом. В гущу дед налил воду, перемешал и слил белесую жидкость в банку, объяснив мне, что это и есть витаминное кедровое молоко, оно жирное, пить нужно немного за один раз,
оно восстанавливает силы. Полную ложку смеси дед скормил мальчику, тот поморщился, насмешив кормильца, который тут же нам пояснил, что Яша понял, что это не сладкое.
- Понятливый какой мальчонка, соображает уже, -гордо сказал дед.
Наблюдая за всей этой сутолокой, я встревожился еще больше. Мой товарищ привязался к этой троице, искренне полюбил малыша и, кажется, уже причислил себя к их неизвестной судьбе, ничего хорошего ему не сулящей.

Была глубокая ночь, когда ушли наши гости. Уставший за день дед быстро уснул, а я вертелся на жестком топчане и сон даже не думал являться,
меня обуревали мысли, одна другой печальнее и страшнее.
В этой нереальной ситуации что я мог сделать, и что я должен был сделать?
Вдруг это люди, в силу каких-то обстоятельств вынужденные вести такую жизнь? Вспомнилась семья Лыковых, жившая в тайге. И что? Нашли, вроде бы помогли, но погубили почти всех. Эти трое тоже пропадут, если их рассекретить, страшно представить их подопытными, а иного и не дано.
Оставить все как есть? А как есть-то? Они в постоянной опасности все, включая Сороку. На стройке народ с оружием, шляются по тайге, где хотят, к деду заглядывают и управы былой на них нет. Представил я, как обнаружат этих странных огромных существ, да устроят облаву, перебьют, а отвечать за кого? Скажут, думали, что это звери... Я и сам так думал бы, повстречайся с ними в тайге...
В общем, как я ни поворачивал, все выходило плохо для дедовых гостей и для него тоже.
Вот и решил только, что я должен и могу остаться здесь на два дня, за которые что-нибудь решим вместе с дедом Сорокой.
Оставить их я не могу.

С чем, как говорится, лёг, с тем и встал.
Едва проснувшись, Сорока спросил, не придумал ли я чего доброго?
Я увернулся от ответа встречными вопросами:
- Семеныч, скажи лучше, узнал ли, где они ночуют, как живут без тебя, да и что ты думаешь про них?
Дед Сорока усмехнулся:
- Придется тебе еще одну тайну поведать, слушай заодно. Уже на второе утро, как явились они, увидел я пыль на шерсти у них и понял, что ночуют они в карстовых пещерах. Да не поднимай брови, ты знать про пещеры не можешь, не сердись, - среагировал дед на мое изумление, и продолжил. - Недалеко, верст пятнадцать в сторону, вход в огромную сеть карстовых пещер, глубоко они под землей, там сухой теплый климат. Вот там и ночуют гости мои. Никто о пещерах не знал, это моя тайна. Как и откуда они эту тайну узнали и оказались там, понятия не имею, но очень этому удивлен. Я, Алексаныч, успел пробежаться там, присмотрелся. Никаких следов долгой стоянки там нет, постарше людей таких же не видно и, знаешь, я приметил, что Матери раньше кто-то знающий с ребеночком помогал, не иначе, многого она не умеет. Кто помогал? Где? Ну и сами они тоже родились где-то, выросли, женились тоже, дитя вон ...
Дед помолчал и выдал мне новость, сразив окончательно:
- Алексаныч, не от нашего мира они, вот поверь. Слышал ты про другое измерение? Точно я тебе не смогу объяснить, но рядом с нами другие миры существуют, это и ученые люди признают. Там зарождается свое человечество, вот как эти трое, такого вида и навыков таких...
От собственных смелых догадок дед растерялся и замолчал.
Оба мы притихли и мне вдруг ужасно захотелось, чтобы оно было, это дедово другое измерение, где живут большие добрые люди, у которых нет оружия, нет врачей, но есть дети, их любят и спасают от беды Матери, питая собственной кровью, а сила любви отыскивает им в другом измерении деда Сороку, который спасает всяких разных малышей...
Я вполне серьезно подумал, что хорошо, если бы это было так.
Отмолчавшись, дед рассказал, что подземная обогатительная фабрика строится как раз возле этих пещер, видимо, будет добыча тяжелых металлов, а это баснословные деньги. Пещерам придет конец, а там, именно там и находится портал, откуда появляются люди из другого мира.
Я в полном изумлении раскинул руки, а дед Сорока, не дав мне и слова сказать, зачастил:
- Ты думал, Алексаныч, что я пошутил? Нет, не шутка это, я раньше видел в пещерах странные, совсем незнакомые следы, но видел, да и видел, много чудес в тайге я видел. Не говорил никому и тебе тоже, не придавал значения, не думал о чем-то серьезном до этого случая. И главный страх мой в том, что строители взрывают грунт все сильнее. Дойдет до пещер - беда-а... Не жить им, не уйти...
Я опять развел руками, сказать мне было нечего.
Мы замолчали и вот в этой тревожной тишине вдруг послышался приглушенный грохот взрыва и легонько вздрогнул дедов дом.
- Взрывают, -почему-то шепотом сказал дед Сорока, - еще будут, начальник прилетел...
И, как в подтверждение, раздался второй, более мощный
взрыв. Дед сокрушенно покачивал головой, но и не попытался вызвать меня на разговор. Обо всем мы уже переговорили, оставалось только ждать.

Время шло, ожидание становилось томительным, закончилось время для завтрака маленького Яши, а никто к нам не приходил. Напрасно дед выходил во двор, всматривался в тайгу, тишина была полная. Ближе к обеду собаки радостно взлаяли и, вот они, вошли в дом знакомые фигуры.
Мужчина подал деду большой кусок оленины, и протянул мне осколок камня величиной с мою ладонь. Я перевернул камень, его лицевая сторона была покрыта удивительной красоты сиреневыми аметистовыми друзами, они сияли, отражая солнечный свет, такой красоты и величины аметистовых кристаллов я не встречал, хотя интересуюсь камнями и люблю их. Огромной волосатой ручищей парень прижал мою руку с камнем, показывая, что это для меня. И я взял камень, получив разрешающий жест Семеныча. Так уж вышло.
К откровенной радости деда, началось кормление Яши, мальчуган смеялся, хватал деда за нос, я никогда за годы нашего знакомства не видел друга таким счастливым.
Уже стемнело, когда гости засобирались. Благодарный дед совсем расчувствовался, достал отличный охотничий нож в ножнах и привязал к кожаному ремню парня, тот довольно улыбался, кивал головой.
И они ушли. Мы с дедом поговорили немного все о том же, переливали из пустого в порожнее, не находя никакого решения.
Оба усталые и взволнованные, отрубились мы до самого утра и, проснувшись, до обеда терпеливо ждали наших ребят, как их уже называл дед. Я позвонил в контору и узнал, что вертолет полетит утром в понедельник, значит, еще один день я побуду здесь. Моя радость меня смущала, ведь так ничего я не мог решить, что делать с о странными гостями.
Когда прошло и обеденное время, стало ясно, что мы ждем напрасно.
Семеныч молча сидел на крыльце, я вышел к нему и неожиданно для себя сказал:
- Пошли к пещерам, посмотрим.

Это был невероятно трудный путь. По непролазной чащобе мы двигались куда-то вверх, вверх, сердце готово было выпрыгнуть из груди, я просил о привале, и дед давал мне всего несколько минут отдыха. Я был совсем измучен, когда, наконец, закончился этот подъем, мы остановились у огромного валуна и дед с удивительной легкостью отодвинул его.
Довольно узкий лаз прикрывали растущие вокруг вьюнки, мы протиснулись внутрь, прошли по длинному коридорчику, чуть пригнувшись, и оказались в просторном помещении. Слабый свет откуда-то проникал сюда, стены и сводчатый потолок отливали густо- сиреневым, почти черным, цветом и нереально, волшебно сияли, светились, играли. Я глаз не мог отвести от этого чуда и Сорока окликнул меня, показав большой ворох примятых веток, лежащих у стены. Ясно, что это была постель. Возле веток нашлась полная банка сгущенки, рядом пустая, с аккуратно пробитыми двумя дырками, испачканными молоком.
Мы переглянулись, без слов понятно, что наши знакомцы здесь были. Но где они?
Семеныч тянул меня дальше, ему хотелось осмотреть пещеры, но я остерегался, опасно уходить далеко от лаза, можно заблудиться в блестящих ровных лабиринтах, и никто не знал, где мы находимся, на помощь рассчитывать нельзя. Дед внезапно вернулся в сводчатый отсек, начал тщательно, низко согнувшись, осматривать дно пещеры и прямо под куполом вдруг провалился по колено в мелкую колючую пыль. Я бросился к нему, но он уже выбрался, поднял что-то из пыли и протянул мне. В руках деда Сороки блестел охотничий нож, подаренный им накануне странному гостю. Ножен не было, мы поискали, но так и не нашли.
Почти не разговаривали мы в пещере, где стояла странная тишина, нарушаемая легкими мелодичными звуками разной тональности. Словно множество самых разных живых существ собрались здесь для волшебного песнопения. И я стал понимать, что необычные люди исчезли так же таинственно, как и появились. Сможем ли мы разгадать эту тайну? Об этом лучше пока не думать.

Домой мы возвращались не торопясь, по ночной тайге не поторопишься, хорошо еще, что помогала, подсвечивая, светлая любопытная луна. Нас встретили голодные обиженные собаки и Семеныч накормил их, заметив, что не были без нас снежные люди, собаки не кормлены, как раньше.
Я промолчал, хотя подумал так же.
Конечно, они исчезли, разрешив наши проблемы, но навсегда оставив тревогу и тайну.

Рано утром я поднялся, чтобы шагать к вертолету, и верный друг мой дед Сорока, не слушая моих возражений, пошел со мной, набив рюкзак кедровыми шишками, которые собирал и оставил пришедший из других миров большой снежный человек йети. Эти орехи, да еще великолепная аметистовая щетка были единственными доказательствами нашего общения.
У вертолетной площадки мы присели на скамейку и дед Сорока, смущаясь, взял с меня слово, что я никому не расскажу о происшествии, пока он жив. Я, конечно, пообещал и хотел пошутить, но друг мой прервал меня и грустно сказал:
- Я, Алексаныч, пока живой, буду помнить и разыскивать их. Мальчонку жалко, Яшу. Где-то ведь должны быть они, как ты думаешь?
К вертолету собирались люди, суетились, шумели и дед Сорока, крепко пожав мне руку, ушел на свою заимку, где осталась жить его тайна.
Я данное другу слово сдержал и молчал до срока, у которого своя история и тайна.