Иностранная надпись cotton

Она лежала, сложенная вчетверо, заломленная по заутюженным сгибам. Её нежно-розовые полоски чередовались с серыми, и сама она себе напоминала радугу. Пусть и не разноцветную, но такую же полосатую, пусть не на небе, а в платяном шкафу. Ведь лежала всегда на верхней полке, а это считай, что небосвод – также высоко и значимо – чтобы достать, нужно встать на стул.
 
Звали её пижамой, но сама она себя окрестила Котёной, потому что в самой её сердцевине во внутренний шов пояса был вшит маленький тканевый квадратик с иностранной надписью «cotton». И она часто повторяла про себя: «Котёна-коттон. Как мило».

Пижама считала, что ей неспроста вшили такую бирку. Не такая уж она простая пижама, раз на фабрике ей дали имя, хоть тканевый квадратик сильно мешал и зудел по ночам, а ещё об него всё время спотыкался утюг. Пижама расценила, что, если ей определили такие страдания, то это имеет большое значение. Вероятно, она какая-то особенная.

Котёна дремала на полке и начала ловить за краешек сказочную ленту сновидений, чтобы развернуть её для себя во всей красе, и, может быть, даже, завязать из неё бант или заплести косичку. Как пойдёт, ведь она понимала, что сон всего лишь игра, в которой перебираешь свои мечты или страхи, те, с какими не имеешь возможности столкнуться в жизни. Ну или не хочешь. Но это не про Котёну, потому что она хотела.

В своём сне она сонно посмотрела на ленточку, и та, изогнувшись волной, превратилась в узкую тропинку, края которой обхватили корни могучих деревьев. Их когтистые лапы пытались вонзиться в песчаное покрытие в попытке полностью его опутать. Но беззаботная тропинка весело бежала вперёд. Какая разница, кто преграждает тебе путь, главное, что ты имеешь в себе силы проложить новый. Котёна благодушно улыбнулась.

– Котёна! – раздалось откуда-то снизу.

От резкого окрика во сне громко каркнула ворона. Взлетев, она скрыла под тенью крыльев и весёлую тропинку, и ненасытные деревья, и голубое недосягаемое небо. Пижама ещё какое-то время посмотрела в темноту и недовольно открыла глаза.

– Котёна! Спишь, что ли! – не унималась нежно-голубая ночнушка со средней полки. Её воротничок в рюшечках был аккуратно прижат, но это не мешало сорочке слыть самой привлекательной в шкафу.

– Не сплю, потому что ты меня уже разбудила, – недовольно пробурчала Котёна и слегка сморщила свои розово-серые полоски. Их рисунок причудливо исказился.

«О! Теперь я напоминаю себе зебру», – подумала Котёна и хихикнула. Настроение снова поднялось.

– Котёна, как ты думаешь, кого сегодня наденет хозяйка? – ночнушка немного приподнялась над полкой и взглянула наверх.

– Ну, конечно, тебя! – воскликнула Котёна. – Ты же у нас самая привлекательная. А сегодня хозяйка захочет быть нарядной, потому что к ней придёт ночевать подруга, – Котёна с важностью потянулась по швам. Приятно осознавать себя самой мудрой.

– Какая ты умная, Котёна, я об этом как-то не подумала! Слушай, а вдруг она захочет надеть тебя, ведь ты же у нас самая новая, – ночнушка оттопырила волнистые манжеты и внимательно взглянула на них, как будто пытаясь оценить, что лучше: быть самой новой или самой привлекательной.

Котёна нехотя ослабила гордо натянутые швы и взглянула на свой тугой пояс с резинкой – новёхонький, всего пару раз надетый.

– Ну ты же знаешь, что хозяйка меня недолюбливает. Это всё потому, что я не хочу её греть! И меня достают в самых крайних случаях – когда совсем холодно или когда все остальные в корзине для грязного белья, – Котёна авторитетно тряхнула поясом и назидательно посмотрела вниз на ночнушку.

– Ох да, Котёна! Я как-то не подумала, – ночнушка сконфуженно прижала воланчики. – Если бы я была хозяйкой, то я бы надевала только тебя – ты такая мудрая, – она заискивающе улыбнулась во всю ширь пришитых на груди пуговиц.

– Мне не до этого! – Котёна с гордостью растянула швы. – Я создана для другого! Меня ожидают великие свершения и ваши постельные дела меня мало интересуют, – она недовольно наморщила полоски. Они снова заиграли витиеватым рисунком. Котёна внимательно присмотрелась, но в этот раз, не найдя ни с чем сходства, разочарованно вздохнула.

– Ох, Котёна, у меня дух захватывает от твоих слов! Ты самая великая пижама, которую я знаю. Я тоже хочу мечтать о чём-нибудь грандиозном, но у меня получается думать только о том, как угодить нашей хозяйке, – ночнушка грустно мигнула рюшечками.

– Не сомневаюсь! – Котёна надменно фыркнула. – Вы здесь в шкафу все такие, – она посмотрела по сторонам и окинула недовольным взглядом стопку молодых кухонных полотенец. Они наперебой рассказывали друг другу, как хозяйка вытирает об них грязные руки. Какой это подвиг – терпеть жир и нечистоты на своих накрахмаленных боках. Громко балаганя и толкаясь, они показывали друг другу застиранные пятна от клюквы и мерялись оторванными петельками.

Котёна снисходительно усмехнулась и снова углубилась в себя. Её мысли побежали неспешным ручейком, она думала о том, как тяжело жить жизнью пижамы, когда ты осознаешь себя то зеброй, то радугой, то тропинкой из разноцветного сна.

Загрустив, она резко встрепенулась, когда дверь шкафа неожиданно распахнулась. На фоне проёма окна возник силуэт хозяйки. Она была одета в синий вельветовый сарафан, нагрудник которого был прихвачен лямками с большими металлическими пряжками. Из-под лямок выглядывала бесшабашного вида блузка в весёлый красный горох. Котёна уважительно кивнула сарафану и презрительно окинула взглядом кофточку.

– Ну как поживаешь, Котёна? – спросил сарафан. – Всё без изменений? – он дружелюбно поиграл лямками.

– Да, дружище, всё без изменений. Скукотища страшная. Слушаю вот этих, – ответила Котёна и кивнула в сторону стопки полотенец. – Никогда не слышала более глупых разговоров.

– Понимаю! – кивнул сарафан. – У меня та же история, – он глубоко вздохнул и многозначительно указал на блузку. Та фыркнула и уставилась на себя в зеркало гардероба, оценивая свой яркий горох. – А покажи ещё раз свою бирку, порадуй старика, – обратился сарафан к Котёне и напрягся всеми карманами, показывая глубокую заинтересованность.

– Да ты уже столько раз видел… – смущённо, но вместе с тем обрадованно, промямлила Котёна. – Но мне так приятно. Вот смотри, – она слегка отогнула пояс, где на изнанке показался вшитый квадратик ткани с надписью. Котёна окинула его нежным взглядом и проследила за реакцией сарафана.

Тот ойкнул и благоговейно оттопырил швы.

– Да-а-а-а, повезло тебе, Котёна! Ты особенная, это сразу видно. Тебя точно ждут великие дела. Это мне тут пропадать. Столько лет впустую. Я совсем не понимаю, ради чего живу, и я ужасно страдаю. Моя жизнь тяжела и невыносима, – сарафан грустно поник подолом.

– Моя жизнь лишена страданий, но ты же знаешь, что я выше этого. Всё потому, что у меня великое будущее. Жить обычными страстями не для меня, – Котёна спрятала бирку вовнутрь и поправила заутюженные сгибы. – Ты не расстраивайся, дружище. Я найду своё истинное предназначение и обязательно вытащу тебя отсюда. Я обещаю! – она поймала перламутровыми пуговицами световой блик из окна и послала солнечного «зайчика» на подол сарафана. Он ярким пятном подсветил выпуклые борозды сурового вельвета, отчего ворсинки на нём весело пискнули и, щурясь, завертели маленькими головками.

– Ну ты даёшь! – сарафан присвистнул и с уважением взглянул на солнечного «зайчика». – Ты точно особенная, – он одобрительно дёрнул застёжкой на поясе.

– Да ладно тебе, – засмущалась Котёна. – Просто у меня есть священная бирка и всего лишь, – она многозначительно указала треугольным вырезом на тайное место на поясе.

– Это да, – согласился сарафан.

Шкаф начал закрываться и Котёна послала сарафану воздушный поцелуй, причудливо сложив розовую полоску в форме губ. Друг восхищённо взглянул на неё и помахал в ответ подолом.

***

Утро в шкафу началось, как обычно. Котёна сладко потянулась и принялась наблюдать сквозь щель неплотно зарытых створок, как вьюн пыли в воздухе играет с золотистыми лучами солнца. Пылинки со всего разбега прыгали в светящиеся блики и, показав язык, стремительно убегали в тень. На что лучи снисходительно улыбались, а самый большой даже грозил пальцем. Но пылинки не сдавались.

Котёна наблюдала и немного завидовала вьюну. Он вообще жил беззаботной жизнью. Никому не служил, никого не слушал и ни от кого не зависел. Но зависть её кончалась сразу же, как только она начинала понимать, что его жизнь не имеет смысла. «Как можно быть таким счастливым, когда ты счастлив просто так?» – в замешательстве думала она.

Дверь шкафа резко приоткрылась и в её проёме показалась хозяйка. На ней красовались вчерашняя блузка в красный горох и затейливая с мелкими оборочками зелёная юбка. Они весело переговаривались между собой и в восхищении тыкали шовчиками в отражение друг друга в зеркале. Котёна окинула их холодным взглядом.
Хозяйка принялась раскладывать стопки свежевыстиранного белья. Её руки ловко сновали между полок, наспех здороваясь и переговариваясь с обитателями. Все были с ними приветливы, только кухонные полотенца обиженно надували вафельные щёки и в упрёке опускали свои уголки.   

Створки захлопнулись и Котёна свесилась вниз, чтобы поприветствовать ночнушку, которую тоже только что принесли в шкаф. Она её весело окликнула, но та не отзывалась.

– Что с тобой? – участливо спросила она.

– Мне плохо, мне щиплет порошком, – еле слышным голосом промямлила ночнушка. – Когда меня стирали, он забился во внутренние шовчики и теперь они зудят и болят, – она скуксилась и поникла.

– Бедная… – утешительно произнесла Котёна. – Но ты сама виновата, ты сама выбрала такую жизнь. Подумай, ради чего ты страдаешь! – Котёна ещё сильнее свесилась с полки и пристально посмотрела на подругу.

– Я не знаю, я не думала над этим. Я просто живу, как получается, – ночнушка обхватила себя воланчиками, как будто защищаясь.

– Вот от этого все твои проблемы, что ты не думала, – Котёна зло зыркнула и в раздражении прогнала пылинку с полки.

– Так как же нам выбирать-то? – вмешался пододеяльник, нервно дёрнув завязками. – Из чего? – он недоумённо округлил бельевой шов.

– Выбирать всегда есть из чего! – назидательно отозвалась Котёна. – Вот посмотрите на меня и поймёте, что всё зависит от выбора, – она демонстративно помахала в воздухе рукавом.

– Да, Котёна, мы хотим, как ты! – загорланили полотенца. – Мы не хотим страдать! Нас замучили грязные руки, – они хлюпнули петельками.

– А об меня вчера поточил когти кот, – печально произнесло покрывало и показало торчащие зацепки на своём шёлковом боку.

– Да, мы все сильно мучаемся, Котёна! Что нам делать? – высунулись из полиэтиленового пакета вязанные варежки. – Скажи! Мы хотим другой жизни, – они грустно уставились спущенной петлёй.

– Скажи, скажи, – послышалось из разных уголков шкафа.

– Ну же, Котёна, – ночнушка сложила воротничок в молитвенном жесте.
Котёна привстала над полкой и окинула с высоты весь шкаф. Её пуговицы ярко засветились, рукав начал развиваться над проймой.

– Чтобы мне вам это объяснить, мне нужно выйти отсюда! Я узнаю, вернусь и расскажу! Я обещаю, – пронзительно воскликнула она, её треугольный вырез воинственно навострился, а полосатые щёки запылали. – Я обещаю, друзья! – она гордо вскинула рукава и раздула грудь.

– Мы верим в тебя, Котёна, – воскликнул пододеяльник и громко ударил завязку об завязку. Полотенца подхватили его жест и тоже хлопнули краешками уголков и вот уже буря аплодисментов разлетелась по всему пространству шкафа. Все хлопали, а Котёна гордо наклоняла вырез и прижимала пройму к груди.

Неожиданно дверь шкафа распахнулась и все смолкли, уставившись на хозяйку. Она поставила стул и, встав на него, достала с верхней полки Котёну. Та победно, как знамя, приподняла рукав и многозначительно на всех посмотрела.

– Началось, – воскликнула ночнушка и восхищённо прижала рукава к пуговицам на груди.

– Возвращайся! Мы будем ждать тебя, – крикнул вдогонку пододеяльник и, помахав уголком, смахнул навернувшиеся слёзы с бельевого шва.
Дверь шкафа захлопнулась.

***

Снова началось утро. Хмурое, угрюмое, неожиданное, которое выдёргивает тебя из сна, как хищный зверь из укрытия кустов. И всё бы ничего, но зверь не голоден – он не поглотит тебя целиком, избавив от страданий, а будет рвать по кусочкам, растягивая удовольствие на весь оставшийся день.

Она проснулась и, как всегда, окинула взглядом ржавый крюк под ванной. Господи, почему под ванной всегда так страшно? Никогда бы не подумала, если бы под ней не оказалась. Слишком она с лицевой стороны белая и гладкая. Но, наверное, у всего есть изнанка и, возможно, только те тени, которые под ней скрываются могут рассказать всю правду о фасаде – иногда горькую.
Котёна внимательно посмотрела на крюк. Он сухо кивнул ей и слегка поиграл ржавчиной, разминаясь спросонок.

– Боишься? – равнодушно спросил он.

– Уже нет, – ответила Котёна. – Просто пытаюсь приноровиться. Может, когда меня будут доставать в этот раз, я не зацеплюсь за тебя и не вырву из себя очередной клок.

– Не выйдет! – уверенно воскликнул крюк. – Ты просто создана, чтобы из тебя вырывали клочки, – он язвительно улыбнулся и насмешливо вскинул вверх свой острый кончик.

– Ты очень злой! – она рассерженно напрягла грязные полоски.

– Нет, я просто правдивый, – надменно ответил он.

– Мне не нужна твоя правда, – она грустно прикрыла рукавом разорванную пройму.

– Она всем нужна! – отрезал крюк. – Готовься, – тихо просипел он.

В помещение зашла хозяйка. Из-под ванны были видны её ноги, обутые в махровые стоптанные тапочки. Они устало отдувались и что-то бубнили, шамкая стёртыми задниками и ничего не замечая вокруг. Под ванну проскользнула рука.

– Ничего личного, – виновато произнесла она и схватила Котёну за самую середину.
Пижама напряглась, подпрыгнула и полетела. Её маленькое тельце нервно пульсировало в ожидании. Она стремительно пронеслась под крюком, но в последний момент резинка предательски выскочила из разорванного пояса и зацепилась за злополучного недруга. Котёна ойкнула и застонала от боли, судорожно напрягая полоски. В месте резинки появилась острая резь.

– Попалась, – удовлетворённо прогнусавил крюк и довольно потёр друг о друга свисающими с него ржавыми хлопьями.

– Подожди, Котёна! – воскликнула рука. – Я сейчас тебя вытащу, – она схватилась за резинку и принялась снимать её с крюка. Но в следующий момент сильно рванула и резинка, затрещав, резко порвалась. – Прости, это выше моих сил, – грустно произнесла рука, вытаскивая её на поверхность.
От боли Котёна задрожала и начала терять сознание. Её мысли отхлынули, оставляя в самой сердцевине только ощущение раскаленной иглы, которая пронзала, обжигала и выворачивала наизнанку. Не в силах больше терпеть она отключилась.

Сколько пижама была в беспамятстве она не помнила. Пришла в себя уже тогда, когда деревянная швабра наматывала её на своё худосочное тело.

– Ну слава богу, очнулась, – недовольно воскликнула швабра. – Я уж думала мне одной придётся делать всю работу, – она по-старчески закряхтела и нехотя поволоклась по гладкому линолеуму.

Котёна расправила свои бока и стала с усердием натирать пол, оставляя за собой блестящие влажные следы. Их становилось всё больше и больше, и скоро они слились в одно большое пятно, напоминая гладкую поверхность озера, в котором отражались хрустальная люстра и белоснежный потолок.

– Надо второй раз насухо, – пробурчала швабра и скинула Котёну со своей перекладины.

Руки опустили пижаму в ведро с водой, и она громко чихнула, вздохнув полной грудью едкие пары хлорки. По шовчикам пробежала дрожь, а полоски сильно зазудели. Тошнотворная волна подкатила к самому краю выреза. Котёна побледнела.

– Тьфу ты, какая худосочная! – зло прокомментировала швабра.

– Ну что ты к ней придираешься? – воскликнули руки. – Она очень старается! – они бережно достали пижаму из ведра и отжали. – Потерпи, Котёна, ещё немного осталось, – участливо сказали они.

Котёна низко склонила вырез и устало намоталась на швабру. Её разъеденные хлоркой полоски совсем поникли.

– Надо было стараться там, у себя в шкафу, – прогнусавила швабра. – Не захотела жить своей обычной жизнью и греть хозяйку, вот она тебя сюда и сослала, – процедила швабра. – Я не зря её ругаю. Каждый имеет то, что заслужил! А она заслужила, – зло бросила она рукам.

– Котёна хотела познать высший смысл жизни и понять ради чего мы все страдаем, – раздосадовано произнесли руки.

– Так пусть познаёт! Кто ей мешает! Только у меня разговор короткий: не справляешься – на помойку! – швабра больно ткнула Котёну в полосатый бок.

– Не переживайте, – тихо прошептала пижама рукам. – Я ни за что не сдамся. Я должна понять, зачем я здесь и какой в этом смысл.

– Ты здесь, чтобы натирать пол! – гневно вскрикнула швабра. – И другого смысла в этом нет! – она со всей силы придавила Котёну к полу.

– Есть! – упрямо произнесла та.

***
Она проснулась и посмотрела на крюк. Он зловеще чернел в темноте своим изогнутым телом, которое было покрыто мелкими влажными капельками.

«Забавно, зачем ему столько воды, если он не умеет плакать? – подумала Котёна. – Наверное, когда тебе даётся больше, чем ты можешь унести, это тоже испытание».

– Чего уставилась? – просипел крюк. – Снова приноравливаешься? Зря! У тебя плохой глазомер! – он ехидно захихикал и несколько капелек воды с его бока упало на кафельный пол.

– Почему ты такой жестокий? – грустно спросила Котёна. – Тебя, наверное, никто никогда не любил.

– Тю-ю-ю… детка, ты решила поиграть в психолога? Какая ты наивная! Я жестокий потому, что сам никого не люблю. Так как никто этого не заслуживает. Я не только жесткий, но и ещё высокомерный, – он залился отрывистым смехом, отчего со дна ванны отлетело несколько чешуек краски.

– Ты никого не любишь, потому что не умеешь! – возразила Котёна и тряхнула разорванным поясом. – Хочешь, я тебя научу?

– Что? – вскрикнул крюк, побагровев своим крашенным кончиком. – Ты малявка! Будешь меня учить? Запомни, ты должна чувствовать здесь только одно! Страх! – он зло посмотрел на неё и гневно погрозил своим остриём.

– Ты не дождёшься! Я справлюсь со своим испугом, – порывисто воскликнула Котёна и решительно присобрала рукава.

– Не выйдет! – просипел крюк. – Я рождён, чтобы пугать, а ты, чтобы бояться, – он в раздражении осыпал несколько ржавых хлопьев.

– Посмотрим! С этого момента я больше не боюсь тебя! Не боюсь и всё! – она упрямо замотала треугольным вырезом.

– Ты-ы-ы… – зашипел крюк. – Ты допросилась! – он затрясся в злобе. – Теперь я буду пронзать тебя каждый раз насквозь, и ты узнаешь, что такое настоящие страдания! – он напрягся и стал расти. Он рос и рос, пока не занял всё пространство под ванной. Краска на его боках пошла небольшими трещинками, а сетка ржавых пятен растянулась. – Это твой страх сделал такое великое дело, – злорадно воскликнул он. – Смотри, какой я стал большой! – он с гордостью начал осматривать себя. 

Котёна сжалась. Её мысли разлетались в разные стороны. Крюк стал действительно огромным и ей теперь ни за что не пролететь под ним. Но если она сейчас сдастся, то потеряет даже надежду.

– Я всё равно не боюсь тебя, – зажмурив глаза выпалила она. – Не боюсь, не боюсь, не боюсь! – она со всей мочи замотала вырезом.

– Ну всё, готовься! – загоготал крюк. – Время пришло, – прошипел он.

Под ванну проскользнула рука и, виновато поздоровавшись, схватила Котёну за полосатый бок. Пижама, так и не раскрыв зажмуренных глаз, подпрыгнула и полетела. Раздался громкий треск и Котёну порвало на части. Её тельце разъехалось, оставляя в месте разрывов висящую бахрому из оборванных ниток. Несколько пуговиц с шумом отлетело в дальний угол.
Котёна ойкнула и потеряла сознание.

***
И опять наступило утро. В этот раз утро смеялось. С восторгом ныряя в новый день, оно искристыми светлячками разбрасывало брызги удовольствия на всех, кто находился рядом. И даже, если недавно отступивший сон ещё пугал своей безысходностью и темнотой, светлячки своим мягким мерцанием освещали путь в лучший день. В тот, который сможет развеять все ночные страхи и сомнения.

Щенок трогательно ползал вокруг неё на пузе, изо всех сил помогая себе скользящими по полу лапами.  Кожа ещё не до конца затянулась на его розовом беззащитном пупке, а сомкнутые веки на глазах пока не позволяли толком всё разглядеть. Но щенок уже знал, что все свои утренние дела нужно справлять на Котёну.

Пижама проснулась и радостно улыбнулась ему.

– Ты уже справился, малыш? – нежно воскликнула она. – Ты славный пёс! Я горжусь тобой! – она расправила бока и подтёрла слегла запачкавшийся пол. – Ты вырастишь в замечательную собаку, – она потрепала щенка за пузо. Он обрадованно тявкнул и спрятал в ней свой чёрный с пуговку нос. Котёна накрыла его сухой стороной рукава и стала нежно гладить.

– Котёна! Ты?

Резкий окрик заставил выпрыгнуть её из состояния блаженства. Она нервно завертела вырезом, осматривая пространство вокруг. Прямо перед ней стояла хозяйка в синем вельветом сарафане.

– Котёна… – прошептал сарафан. – Котёна! Я искал тебя, – по его суровой вельветовой бороздке побежала слеза. Он завернул подол и неуклюже смахнул её. – Я искал тебя… – тихо повторил он.

– Дружище! Как же я рада тебя видеть! – обрадованно воскликнула Котёна. – Ты не представляешь насколько, – она приподнялась и замахала ему всеми своими полосками.

– Я всё знаю! Я знаю всё, что с тобой случилось, – со скорбью в голосе сказал сарафан. – Мне всё рассказали, – его пряжки на лямках уныло поникли.

– Нет, сарафан, дружище! Ты не знаешь самого главного! Ты не знаешь, что мне удалось понять! – она весело улыбнулась своими оставшимися пуговицами.

– И что же? – сарафан в надежде уставился на неё застёжкой на поясе. – Почему мы мучаемся и как от этого избавиться?

– Мы страдаем для того, чтобы вырасти над собой. Только через испытания мы сможем познать себя истинных. И тогда нам в награду будет дана лучшая жизнь, – в подтверждение своих слов она с нежностью указала на щенка. 

– И я так смогу? – спросил сарафан. – Я тоже поднимусь над собой и меня вознаградят?

– Ну конечно! И твоя жизнь изменится! Вот увидишь!

– Котёна, я верю тебе! Мне кажется, что я понял. Я всегда знал, что ты особенная! – сарафан многозначительно потряс карманом.

– Нет, сарафан… – грустно произнесла Котёна и поникла полосками. – Я не особенная. Я узнала, что такая вставка с надписью «сotton» есть у всех пижам и вообще у всего белья. В переводе это означает – хлопковый… И всего лишь! – она грустно вздохнула всеми своими шовчиками. – Я заблуждалась.

– Ну, может, заблуждалась, чтобы испытать всё, что испытала. Пусть все имеют такую бирку, но многие даже не догадываются, что она у них есть, – сарафан загадочно растянул шов в улыбке.

– Может быть… – Котёна в задумчивости повела проймой. – Как там наши в шкафу? – спросила она в замешательстве.

– Что, соскучилась? – сарафан лукаво оттопырил карман.

– Нет, просто хочу, чтобы они узнали о моей истории. Они в этом так нуждаются. Расскажешь им? – она нервно дёрнула разорванным поясом и напряглась.

– Сама расскажешь. Сама рассмотрела у себя бирку, сама и рассказывай, – сарафан весело подмигнул ей.

– Видимо, придётся, – рассмеялась Котёна и затеребила щенка за ухом. Он радостно тявкнул и принялся мусолить её своей беззубой пастью, смешно пуская слюни и чмокая. Она нежно обняла его.

Их взаимной любви не было предела. О такой жизни можно было только мечтать.