Мексиканский сувенир

Глава 9

Пирамиды были непохожи на египетские, которые, впрочем, Синицина видела только на фотографиях. Необычным было и то, что вокруг не было никого – вообще никого. Они приехали рано и оказались первыми посетителями тульских достопримечательностей. Место было странноватым: кусочек мёртвой окаменевшей жизни рядом с городом живых. Собственно, странность была одна – отсутствие признаков туристической индустрии. Живые расчистили индейские развалины, подреставрировали кое-что, повесили скромные, почти незаметные таблички и ушли. Ни киосков с путеводителями, ни точек общепита. Ни одной скамейки. Пока шли от автострады по длинной тропе, петляющей среди кактусов, которые то лежали на сухой земле гигантскими колючими подушками, то тянулись в небо дуплистыми канделябрами, Полина заметила несколько грубо сколоченных столов под навесами, явно для продажи всякой всячины, но до археологической зоны они не доходили, останавливались на почтительном отдалении. По утреннему времени никого не было и там.

За экскурсовода была Маша. Всю историческую часть она рассказала по дороге, но, когда прибыли на место, Полина поняла: больше ей ничего не хочется слушать – так же, как ей не хотелось читать путеводитель, когда она сидела в скверике в первый их день в Мехико. Подумать только, это было всего четыре дня назад, а кажется, месяц прошёл, не меньше. Ещё несколько городов, несколько концертов – и обратно, через океан… Она заметила, что и Борис тяготится подробностями. Оказавшись среди развалин, он свернул в первый же проход и исчез. Переводчица с понимающей улыбкой села на камень и достала термос.

Синицына стояла на утоптанной земляной площади. Ни единого дерева или куста. Никаких попыток хоть чем-то украсить ландшафт. Прямо перед ней ступенями уходила вверх пирамида, похожая на те, что строят из кубиков дети, только кубики тут были рассчитаны на гигантов. На плоской вершине стояли могучие фигуры. К ним вела узкая лестница, выложенная посередине фасадной грани. Почему-то сразу стало понятно, что надо подниматься, и она не раздумывая подошла к подножию. Так ребёнок на детской площадке безошибочно воспринимает объект как указание и без всякого «зачем?» идёт к лестнице – залезать, всё выше, пока не кончатся ступеньки. 

Ого! На какие же ноги это рассчитано? Уж точно не на вялые икры современных горожан, не представляющих жизни без лифта. Здесь не было ни перил, ни лестничных площадок, где можно было передохнуть, а на самих ступеньках нога еле помещалась, до того они были узкие. Очевидно, что ни строителям, ни тем, кто должен был здесь подниматься, и в голову не приходило подумать о комфорте, иначе вторые приказали бы первым построить что-нибудь поудобнее. Полина выдохлась, не достигнув и середины, но тут сообразила, что вокруг никого нет, и перестала стесняться – оперлась руками на ступеньки и так, на четвереньках, останавливаясь, чтобы отдышаться, добралась до вершины.
 
– Привет. Не ожидала?
Борис сидел, привалившись спиной к каменному истукану. Синицына поспешно распрямилась и отряхнула колени.
– Да ладно, не парься. Я тоже в конце не выдержал, на карачки встал. Как спускаться будем, не представляю. Садись. Глянь, какой обзор.

Обзор был грандиозный. Снизу пирамида не казалась такой уж большой, но поставлена была на естественном возвышении, и каждая из четырёх её граней была обращена к захватывающему пейзажу с зубцами гор на заднем плане. Четыре идола смотрели в ту сторону, где по склону сбегал в долину современный город – та самая Тула. Можно было разглядеть и собор, который, подобно океанскому кораблю, стоял в окружении домишек-лодочек, и высокие газовые факелы на промышленной окраине – Полина видела такие в Сибири, когда возила учеников на очередной фестиваль. Огонь их трепетал на фоне тёмной горы, над которой собирались ещё более тёмные тучи.
– Как бы нас дождём не накрыло… Я вот себя спрашиваю, Синицына – зачем мы сюда влезли, а?

Полина снизу смотрела в лицо тульского атланта, но тот вглядывался в пляшущие вдали газовые огоньки, не удостаивая её ответным взглядом.
 
– …и сам себе отвечаю: потому что высота манит. Вот мы и полезли. А зачем? Чтоб свысока на мир смотреть? Это, вроде, не про нас. Или чтоб до неба дотянуться, богу пятки пощекотать? Тоже мимо. И пирамиду здешнюю точно не для этого строили: низковата, и вершина плоская. Я в Страсбурге собор видел, так там шпиль в небо торчит, будто, знаешь, кнопку на учительский стул положили…

Засмеявшись, Полина пошла подальше от философствований расслабившегося баритона. Поднявшийся ветерок шевелил волосы, грудь наполнялась воздухом высоты, воздухом свободы, таким воздухом, что подпрыгнешь – и он понесёт тебя, как сухой листок. Пощекотать богу пятки? Смешно. 
– …и ответ здесь только один: не вниз, не вверх, а – вширь. Правильно этот чувак вчера говорил про место силы. Вот он, простор! Вдохнёшь его и… Вдо-о-оль по Пите-ерской, по Тве-е-е-ерской-Ямской да…
Казалось, круглые глаза атлантов округлились ещё больше – вряд ли на своём тысячелетнем веку они слышали русские песни, да ещё в таком исполнении.
– Всё, я вниз. Там что-то вроде древнего стадиона, пойду пробегусь. Ты со мной?
Полина представила, как неизящно она будет спускаться, и отрицательно покачала головой.
– Ну, как знаешь.

Она села на место Бориса и подумала, что сегодняшний концерт получится ещё ярче – Завадский прямо на глазах напитывался энергией. Действительно, что ли, место силы? Жаль, она ничего подобного не испытывает. Наоборот. Чувствовала себя Полина прекрасно, странности акклиматизации уже забылись, но сидела внутри какая-то заноза, за которую нет-нет да цеплялось сознание. Однако стоило на этом сосредоточиться, как заноза исчезала, и мир опять казался безмятежным. Она вдруг позавидовала Борису – как он встал и запел, будто и сам такой же атлант, внезапно оживший, и весь мир в эту минуту принадлежит ему.

Порыв ветра швырнул ей в щёку горсть песка. Надо было уходить.
«Да пусть смотрят, плевать», против всякого здравого смысла думала Синицына об атлантах, спускаясь то боком, то полусидя по немилосердной лестнице, которая всё не кончалась. Ветер не утихал, и Полина дважды чуть не сорвалась. Уже стоя на площади, в безопасности, она нервно обхватила себя за плечи – бедный Борька, один концертмейстер сломал ногу в Москве, другая имеет все шансы свернуть шею в Мексике… Действительно, зачем было лезть?

Борис притащил откуда-то связанный из веток крест, опутанный разноцветными шерстяными нитками.
– Нашёл в кустах за стадионом. Там такой шалашик вроде собачьей будки, свечи валяются, ещё барахло какое-то и вот такие штуки.
– Глаз бога, – нахмурилась Маша. – Это глаз бога. Лучше не трогать.
– Какого бога?
Добросовестная Маша начала было объяснять, но слов ей не хватило. А что тут объяснять, внутренне усмехнулась Полина. Никакому богу не понравится, если ему в глаз будут тыкать. Борис побежал относить «глаз» на место.

Дождь так и не собрался. На обратном пути стали попадаться люди, и поодиночке, и целыми группами с экскурсоводами. А на торговых столах уже были разложены разноцветные горы изделий местных кустарей. Борис направился к шляпам.

– Маш, я отцу шляпу хочу купить, но не такую простецкую. Таких у нас в Сочи на любом пляже полно. А мне надо, чтоб настоящее сомбреро. С узорами. Как у этих, которые поют на улицах, как их…
– Марьячи?
– Ну да. Будет у себя на даче носить, соседи обзавидуются.
У Маши в глазах замелькали страницы словаря русских фразеологизмов. Она наморщила лоб.
– Будет… пустить пыль в глаза, да?
– Точно.
– Это надо в Мехико. Будем покупать, когда вернёмся.
– Ну, в Мехико так в Мехико, только не забудьте. Пусть мне тогда вон ту куклу достанут. Ту, которая скелет.
«Твоя куколка-то жива ещё?», послышался рядом голос Ольги Николаевны. Синицына поспешно обернулась – но это Борис, дурачась, обращался к меднолицей девочке-продавщице.
– Погляди, Синицына – как тебе?
Полина вздрогнула: нарядная, симпатичная на первый взгляд куколка пялилась на неё пустыми чёрными глазницами.
– Зачем тебе такая страсть?
– У племянницы самый возраст, пусть наиграется, подружкам покажет. Это лучше, чем татухами хвастаться. Не могу я на этих девок смотреть современных, расписные все, как хохлома.
– Вряд ли ей это помешает наколоть себе бабочку или ящерку, – хмыкнула Полина скептически, разглядывая выставленные товары. Везде преобладала замогильная тематика. Связками висели браслеты из черепов, черепа скалились с маек и кепок, из пластмассовых скелетиков были составлены целые сценки. В одной такой скелеты-родители вручали скелетику-дочке подарок – скелет собачки. Рядом недовольно выгибал спину кошачий скелет, а пришедшие на день рождения друзья-скелеты уже садились за стол, где бабушка – тоже, разумеется, скелет – разрезала торт. Фартук бабушки был украшен игривыми цветочками, которые при ближайшем рассмотрении тоже оказывались разноцветными черепушками.

Твоя куколка-то жива ещё? Бориса рядом уже не было, но Полина отчётливо слышала вопрос Ольги Николаевны. Слышала – или это подсознание подсовывало ей дурашливый Борькин голос? Там, в Сочимилько, учительница про подаренную куклу не спрашивала, да и странно было бы через столько лет помнить такую мелочь. Самой Полине вспоминалось лишь то, что свой подарок она тут же куда-то сунула. Наверное, самая обычная была куколка. Сувенирная. Уж во всяком случае, не с черепом вместо лица… Да какая разница? Важным было одно: голос. Голос, который никак не мог здесь прозвучать, однако звучал же, звучал, и пускай говорил Борис, она слышала не его. Вот та чёртова заноза, что мешает ей все эти дни. Только ухватить её никак не получается. 

Следовало признать: вокруг неё определённо что-то происходило. События эти были вроде незначительные, и каждое из них легко можно было объяснить. Ну, испугалась в незнакомой обстановке. Ну, померещилось что-то на фоне температуры. Приняла одного человека за другого, с кем не бывает? Знакомый голос – так это просто ослышалась, а странные куклы вообще проявление местного колорита, и ничего больше, такое тут чувство прекрасного. Но все эти мелочи незаметно нанизывались на одну нитку, и теперь надо было ответить на главный вопрос: может, всё это происходит не вокруг неё, а в ней?

Синицына была женщина на редкость здравомыслящая. С ней не случалось депрессий, она презирала психологов, она терпеть не могла нытьё в соцсетях. В семье её не было ни душевнобольных, ни слишком религиозных людей, ей самой религия никогда не была нужна ни в качестве опоры, ни для того, чтобы разнообразить жизнь разрешённой магией евангельских чудес. Её материалистическому взгляду на мир позавидовал бы любой теоретик марксизма, но от того, что происходило, нельзя было отмахнуться. И логика здесь не помогала.

Она сидела в номере очередной гостиницы с чашкой целебного питья, которым её продолжала поить верная Маша, и смотрела на своё отражение в висящем на стене зеркале. Скоро надо было одеваться к концерту.

Всё это началось после её злосчастного визита в Сочимилько. Если бы она не поехала… Но она поехала. Она хотела поехать. Почему?

Ей мешал доносящийся сквозь закрытую дверь бодрый голос Бориса. «Купил тебе вышитую скатерть, вся в птицах! Зачем, зачем – на даче положишь. Да ладно, мам, что их, солить, эти деньги? А что отцу купил, не скажу…» Он звонил родителям каждый день.

Полина вышла на балкон. Она догадывалась, что твёрдая уверенность в своей нормальности может быть первым признаком помешательства, и эта зыбкая догадка спасала её от паники, как страхует воздушного гимнаста лонжа. Да, с ней что-то происходит – она разрешила себе это признать. Память упорно отправляет её в прошлое, причём в совершенно конкретное прошлое. Но прежде чем идти к психиатру, она должна попытаться сама найти этому объяснение.

«Ро-ро-ро-ро-ро-ро-ро-ро-ро-о-о», раздалось на всю гостиницу.
– Синицына, ты там собираешься?

10.

Со школы она вела дневник, но уже в консерватории забросила эту привычку. Как-то нашла, перечитала…

Продолжение: глава 10 https://proza.ru/2021/05/05/1037