Модистка

Глава 29

  Этот день для Аннушки с самого утра был днем томительного ожидания вечера.  — сегодня вечером она идет в цирк! Сердце трепетало при этой мысли и радость разливалась в ее груди.
  Скорее бы наступил этот вечер. Но день тянулся и тянулся. Она бралась то за одно, то за другое дело, но время не шло от этого быстрее, стрелки на часах двигались по четкому правилу, раз и навсегда установленному для них.
 
   На кровати уже с утра лежало платье, тщательно разутюженное и ожидающее, когда его наденут. Аннушка подходила, брала его, прикладывала перед зеркалом к груди и снова возвращала на место.

  Но вот, наконец стрелки приблизились к назначенному часу. Аннушка быстро надела платье и, подошла к зеркалу, чтобы причесаться. Она не стала ничего выдумывать с прической, решив причесаться на прямой пробор, заплела одну косу и уложила ее на затылке, заколола красивой заколкой, что когда-то подарила ей барыня на день рождения.
Кроме этой заколке, на ней не было никаких украшений: ни бус, ни колье на шее. Она попробовала надеть деревянные бусы — подарок отца в день рождения, но они никак не сочетались с ее шелковым платьем, и она положила их опять в шкатулку, сделанную и подаренную ей братьями.

   Когда же подошло время и они сели в карету, Николай, Николаевич, взглянув на Анну,сказал:

  — Вы прекрасно смотритесь, Анна, но в вашем туалете не хватает одной существенной детали, и пересев к ней, он открыл перед ней бархатную продолговатую коробочку. Перед глазами Аннушки предстали прекрасное жемчужное ожерелье, и серьги с таким же камнем.
   
  — Разрешите я вам застигну, достав ожерелье из коробки, потянулся он к ней.

  — Нет, нет! —  почти крикнула она, быстро пересев на другое сидение.

  — Чего вы, испугались, Анна, — это отнюдь не подарок, я взял эти дорогие украшения на прокат, завтра же я должен вернуть все назад.

  Он встал и подойдя к ней с ожерельем в руках, почти в приказном тоне, сказал: 
  — Повернитесь, я застегну его вам.

  Она покорно повернулась, вся красная от стыда и смущения.

   — Серьги надеюсь, вы вденете в уши сами, — сказал он холодно, и сел, напротив.

   — Но у меня не проколоты уши, как бы оправдываясь, — виновато проговорила она.

  — Извините, я этого не учел, — также холодно, ответил он.

  Его холодность говорила о том, что он очень обиделся на нее. И это не давало ее душе покоя всю дорогу, пока они ехали:
«Он вправе был обидеться», — говорила она себе. Как она себя повела? Стыдно, ох, как стыдно!
  Так плохо подумать о нем! Что она себе вообразила? Что он не зря дарит ей такой дорогой подарок, что он влюбился в нее и хочет использовать ее в своих интересах? Какая же она дурочка!

  Ему, богатому дворянину было бы очень неловко появиться среди светских вельмож, которых, наверняка будет немало в цирке, с девушкой так бедно выглядевший, вот, он и взял в прокат это дорогое ожерелье с серьгами, обязуясь его вернуть на следующий день.

  Как теперь ей загладить перед ним свою вину, вернуть его прежнее расположение к ней, какое было до сего времени, — ломала она себе голову и ничего не могла придумать.
  Успокоилась она только тогда, когда они сели на свои места и началось выступление.
Всем ее вниманием завладела арена, на которое происходили невероятные трюки, захватывающие, и волнующее, заставляющее испытывать страх за гимнастов, исполняющих их на высоте под самым куполом цирка, порой Аннушке приходилось больно закусывать губу, чтобы не вскрикнуть, испугавшись, что артист сорвался и сейчас у всех на глазах разобьется, а он просто летит вниз на тонком, как потом оказывается, металлическом шнуре и встав на ноги с улыбкой шлет зрителем приветственный поцелуй и все зрители долго ему аплодируют.