Страсти по корюшке

      Зимняя рыбалка – особый вид развлечения. А поездка на корюшку по ранней весне – и вовсе ни с чем не сравнимое занятие. И тот, кто хоть однажды имел удовольствие вытаскивать из лунки сразу по нескольку особей этой удивительной рыбы, молва о вкусе и о специфическом запахе которой, до странности напоминающем огуречный, ходит далеко за пределами мест её обитания, тот едва ли устоит перед соблазном вновь испытать его. Какими бы неожиданным и драматичным это занятие не обернулось для ловца. А тут есть чего опасаться. Взять хотя бы отрывы льдин от припая, что не редкость для этого времени года. При виде этой картины иной рыбачок, благоразумно оставшийся у брега, с явным злорадством взирает, как эти хапуги от рыбалки, побросав свои снасти, состязаются друг с другом теперь уже в прыжках через растущие на глазах трещины.
      
       Как всегда в подобных случаях, предложение съездить на подлёдный лов поступило от Пугачёва Нельзя сказать, что приятель Олега слыл заядлым любителем этого дела, но по весне, облачившись в тулуп и валенки, он моментально превращался в такового. С виду неотличимый от сотен, если не тысяч таких же одержимых этой корюшачьей страстью жителей города, моментально заполняющих вагоны метро и пригородных электричек в эту пору – просто какой-то массовый психоз! – он тут же менял стиль речи и манеру поведения. Понятно, что не в самую изящную сторону. Как же всё-таки внешность меняет человека!

      – Батя зовёт нас на заводскую базу, – сообщил Пугачев своему товарищу. – Отдохнём как следует после дневного захода, выспимся в натопленной комнате. С утра снова на лёд, когда самый клёв. И к обеду с уловом домой.

      Предложение, действительно, выглядело заманчивым. И уже утром следующего дня, сложив ящики со снастями и свёртки с бутербродами в багажник пугачёвского автомобиля, они направлялись в сторону Соснового бора.
      Сидя за рулём, Пугачёв выслушивал назидательные советы батяни-штурмана. Олега каждый раз умиляла та метаморфоза, которая происходила с его приятелем в присутствии отца. Уже сам будучи дважды папашей и маститым руководителем, рядом с отцом он тут же становился чуть ли не на голову ниже, а повадками начинал походить на строптивого несмышлёныша, обременённого массой бесполезных знаний, но лишённого должного жизненного опыта. Авторитет отца он чтил безоговорочно. Хотя однажды не сдержался и «сдал» его Олегу. Что называется, ради красного словца, а, может, из духа противоречия.

      Дело было на даче. Старший Пугачёв куда-то вдруг запропастился, выйдя за ворота участка, и на вопрос Олега о причине этого младший, улыбнувшись, пояснил:
– Это он покурить ушёл. Делает это тайком от меня.
Дескать, и на солнце есть пятна. Но, возможно, это была и своеобразная оговорка по Фрейду. От слова «оговорить».
      Рядом с Олегом на заднем сиденье посапывал соратник пугачёвского отца Никодимыч, бывший главный инженер их завода. Большой любитель «замочить червяка», как выражаются заядлые рыбаки. Лысоватый и скуластый, в роговых очках с гигантскими диоптриями, до времени пребывающий в характерной для ветерана позе дремлющей невинности, он очень походил на профессора Плейшнера из знаменитого сериала о Штирлице. Олег никак не мог предположить, что за этой безобидной с виду наружностью скрывается волевая натура и таится немалый разрушительный потенциал.
      – Что в нашем рыбацком деле главное? – сыпал тем временем прибаутками пугачёвский батяня. – Клёв заранее не вспугнуть. А с этим лучше всего справляется неграмотно выбранный провиант, прихваченный с собой. И первейшие среди них – селёдка или рыбные консервы. Природа ведь разумно устроена: раз у этих рыба уже есть, значит им хватит. Вы случайно ничего подобного не набрали? – обратился он к друзьям с лукавым прищуром в глазах.
      – Да вроде, нет, – неуверенно отозвался Олег. – Колбаса останкинская, яйца, – припоминал он вечерние приготовления. – Плавленый сырок. Рыбы не должно быть.
      – Останкинская – это из чьих же останков? – внезапно оживился очнувшийся «Плейшнер». – А сырок в домне что ли плавили? Вот дожили! Раньше у закуски сосем иные названия были, человеческие. Да и вкус, не то что у нынешних суррогатов. Нынче про те годы только анекдоты ходят, и напрасно.

      Он задумался на мгновение, словно припоминая былое.
      – Хотя, у нас, действительно, однажды случилось так, как в том анекдоте.
На лицах слушателей отразилась заинтересованность

      – Отправились мы как-то с друзьями на зимнюю рыбалку. Правда, не на корюшку. На леща. А для леща самая наживка – что? Мотыль, конечно. А тогда был мотыль, я вам скажу, с большой буквы мотыль, не то что сейчас. Красный такой, жирный! Будь я лещом, тоже бы не отказался. Это я иногда так в шутку думал, когда его покупал и в железную банку складывал. Подумал и в тот раз, и, надо же, – как в воду глядел!
      Он крякнул.
      – Так вот, рыбалка у нас не задалась. И знаете, почему? Нет, не из-за консервов. Другое правило мы нарушили: выпили ещё до рыбалки, уже на месте. Давно не виделись. Сначала под сальце, потом под копчёную колбаску. А там уж и под бутерброды с красной икоркой. Хорошо. А когда дошло до дела – открываем банку с мотылём, а в ней та самая икра. Посмотрели друг на друга – это что же мы на хлеб намазывали? На морозе, видать, перепутал, банки то похожие. Плюнули, допили водку – не пропадать же закуске, развернулись и уехали. Ловить на икру леща совершенно бесполезно. Такая вот рыбалка.

      Никодимыч-Плейшнер беззлобно рассмеялся, вспоминая, видимо, скривившиеся лица свих товарищей, да и свою реакцию. Олег тоже хмыкнул, но тут же невольно передёрнул плечами. Нет уж, лучше сырок, хоть и плавленый. Не перепутаешь. А что до икры – так это та же рыба. Так что оба правила они нарушили.

      Тем временем миновали Сосновый Бор и подъехали к базе. Наскоро выгрузив вещи в пока ещё нетопленное помещение и наскоро перекусив, вышли на лёд. До места лова, где уже начинались приличные глубины, предстояло идти не мене двух часов. Солнце, отражаясь ото льда и снега, грело плечи и спину. Хотелось раздеться.

      – Вы идите в сторону фарватера, а я здесь половлю. Тут тоже глубоко.
Пугачёв старший поставил ящик на лёд и принялся сверлить лунку.
      – Вечером жду вас у печки.

      Остальные двинулись дальше. Вскоре показались первые группы рыбаков. Словно горошины чёрного перца, они редкими горстями были рассыпаны вдоль белой скатерти этого бескрайнего ледового стола. Нахохлившиеся, в тулупах с поднятыми воротниками, многие безучастно сидели на своих ящиках. Клёв, похоже, был вялый. Временами кто-то из них срывался с места и бегом мчался к удочке с ожившим «кивком»: у каждого в заведовании здесь имелось не менее десятка снастей, что было хоть какой-то гарантией улова.

      Выбрав кластер с наиболее непоседливыми «перцами», они присоединились к нему. Быстро размотали снасти и «засверлились». Процесс, что называется, пошёл, хотя, как и у соседей, ни шатко ни валко.

      Надо сказать, что ловля корюшки, как справедливо полагает Пугачёв, – удел крепких и выносливых мужчин. Этакое околоспортивное многоборье. И тут для каждой части тела найдётся своё ответственное занятие. Ну, почти для каждой, сами понимаете. Для рук – насверлить не одну дюжину лунок, а потом с глубины в несколько десятков метров полдня тягать леску, чтобы снять попавшуюся на крючок рыбу. Или проверить наличие наживки, чтобы понять, почему так долго не клюёт. Для шеи – без устали вертеть из стороны в сторону, наблюдая за своими снастями или за действиями соседей: а вдруг там веселее? Для ног – во всю прыть перетаскивать облачённое в грузные доспехи тело от лунки к лунке, чтобы успеть подсечь клюнувшую рыбу. А если долго не клюёт, собрав скарб, засеменить в сторону внезапно ожившего кластера «чёрного горошка». Туда, куда, будь он неладен, переместился этот непоседливый косяк. Чтобы снова сверлить, бегать и тягать.

      А если и вовсе нигде не клюёт, не спасовать и не бросить всё в одночасье. Так что зимняя рыбалка – это ещё и удел терпеливых. Одним словом, занятие для идеальных мужей. И удивительно, что радость обладания таким счастьем зачастую не осознают их жёны, особенно в такие моменты, когда те в самый разгар путины, странным образом приходящийся на восьмой день марта, бросают все домашние дела и уезжают на залив.

      Да и вообще, зимние рыбаки – народ исключительно серьёзный, утверждает Пугачёв. Шутки мало кто из них понимает. А вы сами посудите: коль взбредёт кому-нибудь со скуки дурацкая идея замахать руками, имитируя выуживание рыбы, а привлеченные издалека этими махами рыбаки – ведь кто-то и бинокль сюда для этих целей берёт, – и прибежит к нему на это клёвое место со всей амуницией. Принято здесь так, не запретишь. И обнаружат вдруг подлог. Вы думаете, добром ему это обойдётся? Вряд ли.

      Приятель Олега об этом знает не понаслышке: пошутил уж как-то, после пары стопок на морозе.
      Олег покосился на Пугачёва, вспомнив об этом казусе. Тот почувствовал на себе его вопросительный взгляд.
      – Размяться не хочешь? – улыбнулся Олег.
      – Разве что перекусить? – Пугачёв понял его намёк. – Всё равно делать особо нечего.
      – А и верно.

      Они махнули рукой «профессору» – давай, мол, сюда – и полезли в ящики за свертками. Зашелестела бумага. В одном из пакетов, бережно приготовленных женой, Олег обнаружил пару бутербродов со шпротами. Вот же чёрт!
Он как-бы невзначай подошёл к ближайшей лунке, чтобы, якобы, проверить снасть, и украдкой, чтобы не заметил никто из сотрапезников, сунул в неё «криминальный» свёрток. Для верности присыпал отверстие шугой.
      Клёв оживился к закату. Уходить не хотелось, хотя уже начинало смеркаться. Больше всех упорствовал «профессор». Пришлось дожидаться, пока он смотает последнюю удочку и уложит улов со снастями на детские санки. Где он только откопал эту щербатую радугу на полозьях? Наверное, позаимствовал их у внучки, и теперь санки на время превратились в «дедские».
       К этому времени вокруг уже никого не было, а на горизонте, у берега, зажглись первые огни. Они двинулись по направлению к ним.
       Первое время шли бойко и уверенно, под лёгкий скрип санок. Сумерки сгущались. И тут, к их удивлению, весь горизонт от края до края вдруг заиграл огнями, да так, что было нелегко угадать, где располагалась их база. Они оказались словно в фокусе гигантского жерла Копорской губы, и даже следы на льду, способные служить хоть каким-то ориентиром, тоже словно веером вели в разные стороны.

      – Нам сюда, – уверенно указывает Пугачёв на скопление огоньков слева от них. Ему однажды уже приходилось бывать здесь.
      – Нет, братец, заблуждаешься, – возразил «Плейшнер». – Это Сосновый бор. Вот верное направление.

      Он, сверкнув диоптриями, кивнул в противоположную сторону, гораздо правее указанного Пугачёвым направления.
      – Да говорю я вам, сюда надо идти, – не сдаётся Пугачёв. – Над Сосновым Бором зарево светится.
      Он махнул рукой на восток.
      – Это город, чудак ты человек!

      Олегу тоже очевидна правота приятеля, но «профессор» неумолим.
      – Вы как хотите, а я пойду сюда.

      Никодимыч твёрдо разворачивается и грубо дёргает за собой санки, словно они проявляют солидарность с этой неразумной молодёжью и противятся его доводам.
Нет, всё-таки не «Плейшнер». Своей нерешительностью этот киношный интеллигент явно не дотягивает до уровня нашего крепкого хозяйственника, способного в любой ситуации изыскать дополнительные ресурсы для успешного выполнения плана. Скорее «старик-разбойник», другой не менее известный персонаж Евстигнеева. Этот уж точно способен на многое. Внешнее сходство Никодимыча со знаменитым актёром у Олега уже не вызывает сомнения.

      Сутулая фигурка быстро тает на глазах у разинувших рты приятелей. Ну что ты с ним поделаешь! Не бросать же старика одного. Пугачёв сдавленно матерится и направляется вслед за ним. У Олега не остаётся выбора.
    
      После двух часов хода берег всё там же. Кто сказал, что миражи свойственны только пустыням?

      Никодимыч совсем скисает и валится на санки. Те, взвизгнув от неожиданности, прогибаются, но выдерживают. Пугачёв, кряхтя, накидывает на плечо бечёвку и упирается ногами в гладкую поверхность льда. Поехали. В свете луны хорошо видно, как из раздутых ноздрей густо валит пар. Владимирский тяжеловес, да и только! Старик воспринимает это, как должное – дополнительный ресурс в очередной раз изыскан – и снова, как давеча в машине, впадает в дремоту.
      – Володя, – вдруг оживает он. – отец твой говорил, что в таких случаях для заблудившихся на берегу разводят костёр. Смотри вон туда, видишь?
Он указывает рукой чуть правее того места, куда они движутся.
      Действительно, где-то вдалеке на берегу едва различимо просматривается колышущееся пламя костра.
      –  Говорил я вам, там наша база, – победным тоном завершает он и удовлетворённо прикрывает глаза.
      – Надо же, не спит! Разглядел ведь сквозь свою «цейсовскую оптику», – слышит Олег бурчание сопящего Пугачёва.
      А, может, и в самом деле старик прав?

      Вид огня прибавляет сил. Но вскоре возникает новое препятствие. То там, то здесь лёд пересекают трещины, а местами он сплошь покрыт водяными массивам, образованы подтаявшим за день снегом. Где-то даже встречаются полыньи, которые нужно тщательно обходить. А у базы этого не было. Снова сомнения. Но делать нечего – не возвращаться же к фарватеру.

      Где-то к полуночи они выбираются на берег. Незадолго до этого Олег, сменивший приятеля у «дедских» санок, проваливается в одну из проталин. Но, слава богу, здесь уже мелководье. Пугачёва чуть позже тоже не минует эта участь.
Подойдя к костру они обнаруживают у него таких же, как и они, рыбаков – отца с сыном. Те, по-сибирски сложив брёвна для костра – одно вдоль другого и третье сверху – греются, пережидая ночь, и пьют чай. Старший бородат, напоминает старовера. И выговор какой-то странный, не здешний. Чудно! 
Сидящие у костра угощают подошедших терпким напитком. Бодрость разливается по жилам.

      – Систа-Палкино? – переспрашивает бородатый. – Это верстах в двадцати отсюда. С лишком.

      Он кивает куда-то в сторону Соснового Бора. Олег прикидывает, стоит ли переводить вёрсты в километры, но не решается. И так прилично.
      Никодимыч, снова «дающий» Плейшнера, сконфуженно прячет нос в воротник тулупа.
      Олег переминается с ноги на ногу у огня. Сесть на снег он не решается, хотя хочется нестерпимо. От промокших штанов валит пар.
      Нет, всё-таки странные эти ребята. И ящиков рыбацких что-то не видно. Уж не в Финляндию ли нацелились? Как там у Гребенщикова? «И начальник заставы поймёт меня, и беспечный рыбак простит». А, может, сталкеры? Поговаривают, что тут где-то за мысом, у берега, покоятся останки «Авроры». Летом они выступают из воды, а зимой к ним можно добраться по льду. А то, что стоит сейчас на вечном приколе у нахимовского училища, якобы уже на три четверти новодел.

      – Надо идти, – внезапно снова оживает «старик-разбойник». Что-то его тревожит, а, может, он просто беспокоится о состоянии «дополнительных ресурсов». Пока они ещё не до конца исчерпаны, следует спешить.

      Приятели оставляют загадочным сибирякам в знак признательности наловленную рыбу – без неё и идти легче – и, несмотря на непросохшие штаны, пускаются вслед за Никодимычем. Его спина уже мелькает за деревьями.

      Горе-путешественники выходят на дорогу, петляющую вдоль залива. Рассчитывать на автобус или попутку не приходится. Ночью здесь никто не ездит.
Где-то через пару часов история повторяется – обессилевший Никодимыч, рысак Пугачёв, Олег на подхвате. Временами кто-то из них двоих ложится на снег и тут-же проваливается в сон. Другой тут же будит его – не спи, примёрзнешь. Откалывай тебя потом пешнёй. Угроза действует – сами знаете, рыбаки народ серьёзный, особенно под утро. Очнувшийся поднимается и бредёт дальше.

      В просвете между деревьев мелькают огни. Люди!
Люди оказываются военными. А им пускать на режимный объект посторонних никак не положено. Тем более с ящиками и сомнительными на вид железяками. Рыбаки? В четвёртом часу ночи?! А рыба где? И что это у вас в ящиках? А не лазутчики ли вы, люди добрые?!

      При виде дремлющего на санках Никодимыча охранник смиряется – этот на диверсанта никак не похож. Скорее, на блокадника, прорвавшегося на большую землю после долгих лет блуждания по дремучим лесам.
Им выделяется место в предбаннике, и то лишь до семи утра.
      – Утром прибывает начальство, сами понимаете. И чтобы….
      – Всё понятно, в полседьмого утра духа нашего здесь не будет! – заверяет дежурного Олег.

      Первым улетучивается дух Пугачёва. На пару с еще толком не очнувшимся ото сна телом хозяина он отправляется на базу, за машиной. Так он проявляет свою заботу о своём вместилище, об этой «костной материи». Снова тащить на санках Никодимыча той уже, наверное, невмоготу.
 
      К восьми утра они все, наконец, валятся на койки крепко засыпают.

      А костёр, действительно, был, но сибирский оказался ярче… Так, во всяком случае, оправдывался позже обладатель «цейсовской оптики».
      На лёд в этот день они больше не пошли. Наловились.
С корюшкой домой возвращался один лишь Никодимыч. А потому, что нечего отдавать её неизвестно кому. Вдруг это и есть те самые лазутчики, за которых их приняли этой ночью? То-то же!

      Так что зимняя рыбалка – занятие не столько для людей крепких и выносливых, сколько для бдительных и бережливых. Вроде задремавшего на заднем сиденье ветерана, время от времени просыпающегося и лениво бросающего снисходительный взгляд на молодёжь сквозь свои профессорские очки. Да-да, нынешнему поколению есть чему поучиться у него.