На книжных перекрёстках

     Порой мне думается, что встреча с каждой книгой, равно как и с каждым человеком, заранее прописана, назначена, то есть предопределена в моей судьбе. Ко времени, когда пишу эти строки, я мог бы сто раз прочитать «Детские годы Багрова-внука», принадлежащие перу С.Т. Аксакова. Трогательные мемуары автора, знакомого благодаря сказке «Аленький цветочек», входили в программу школьного внеклассного чтения, их настоятельно рекомендовала и бабушка, мамина мама, слыша от меня одобрительные отзывы о подобных произведениях других русских классиков. Однако что-то останавливало... Смешно сказать: не имея возможности прочитать заглавие своими глазами, я недопонимал, что «Багрова» - это фамилия героя в родительном падеже, а не какое-то жутковатое прилагательное. Вдобавок по брайлю книга издана только в 2001 году, и попади она сразу ко мне, тинэйджеру тогда, вполне мог бы «забраковать» и забросить, в силу возраста отдавая предпочтение военно-приключенческой тематике.
     Я и теперь не собирался читать Аксакова. Да вот услышал где-то о его сочинениях, посвящённых ужению рыбы, поинтересовался ими в электронном каталоге библиотеки для слепых и вдруг наткнулся на  эту замечательную книгу! Впрочем, оценил её не сразу: пугали бесконечно длинные абзацы, мешало глупое предубеждение, что современник Пушкина, скорее всего, писал о своём детстве чересчур восторженно. Поэтому предложил маме составить мне компанию и совместно заполнить этот пробел в знаниях. Вскоре к нам присоединился и отец! Действительно, «Детские годы Багрова-внука» не назовёшь лёгким чтением, и я не буду никому советовать последовать моему примеру. Помимо желания побыть вместе, каждого из нас троих привлекало что-то определённое: меня подкупили отступления о рыбалке, которых в книге предостаточно, маму – младенческая привязанность юного героя к его матери, наконец, отца, сельчанина в душе, - описания природы и крестьянского быта.
     Вскоре между собой мы говорили: «Как там Серёжа? Надо бы почитать!» Дело в том, что Аксаков, изменив некоторые имена и фамилии, себя выводит как Сергея Багрова и образ того практически неотделим от писателя. Книга является второй частью автобиографической трилогии, хотя создавалась позже других частей. Хронологически она охватывает период с 1794, когда автору и самому было не больше трёх лет, по 1801 год. Повествование о своём детстве, полном волнительных перемен и открытий, ведёт заглавный герой. Сперва это болезненный, впечатлительный мальчик, что воспитывается вместе с младшей сестрой в родительском доме в Уфе. Обстоятельства принуждают главу семьи отправить детей к бабушке и дедушке – старосветским помещикам. Постепенно, в силу склада характера и под влиянием Евсеича, своего неотлучного дядьки, Серёжа прикипает душой к деревне.
     Знакомясь впоследствии с биографией Аксакова, я буквально узнавал героя произведения, от которого столько лет добровольно отказывался! Детство писателя также прошло в Уфе и в имении Ново-Аксаково (Оренбургская губерния). Большое влияние на его развитие оказал дед. От отца он унаследовал  любовь к природе. Рано познал притягательную силу книг: в четыре года уже свободно читал, а в пять декламировал Сумарокова и Хераскова, пересказывал в лицах сказки «Тысячи и одной ночи». На этом месте, не скрою, я поневоле припомнил, каким сам был в том же возрасте, каких авторов «декламировал»!
     В жанровом отношении «Детские годы Багрова-внука», детально показывающие изменения духовного мира героя по мере его взросления, имеют многие черты воспитательного романа. Недаром книга заслужила репутацию одного из лучших художественных произведений о развитии ребёнка. Мы с родителями и сами обратили на это внимание: чем старше становился Серёжа, тем интереснее и подробнее оказывались описания его привольной деревенской жизни и окружавших людей, с их причудами, привычками, взаимоотношениями.
     Встречается в книге и слепец - незначительный как будто персонаж, которому, однако, отведён целый абзац и который заинтересовал меня благодаря своим незаурядным способностям. Добросовестно выписав цитату и пополнив тем самым копилку образов историей ещё одного литературного товарища по несчастью, я вернулся к чтению и незаметно стал забывать важные обстоятельства жизни того. Мне ошибочно представлялось, что Пантелей Григорьич – так уважительно называет своего героя Аксаков – не видел с рождения, а иначе его таланты нельзя считать такими уж выдающимися... Всё дело, наверное, в первой, лучше всего запомнившейся фразе. Судите сами:
     «Нередко стоял перед отцом слепой старик, поверенный Пантелей Григорьич, (по прозвищу, никогда не употребляемому, Мягков), знаменитый ходок по тяжебным делам и знаток в законах, о чем, разумеется, я узнал после».
     Было вдвойне интересно составлять мнение о таком человеке как бы со слов главного героя, в свою очередь, судившего о нём согласно слышанному от взрослых. Аксаков пишет, что это был замечательный представитель старинных слуг, которые уже перевелись и которые очень удачно схвачены Загоскиным в его романах. Этот самый Пантелей Григорьич никогда  не соглашался сесть не только при отце, но даже при самом Серёже, а мальчик никогда не мог отбиться от попыток того поцеловать его руку. Помню, читая это место, подумал, что сам не любил в детстве чужих поцелуйчиков и, родись я барчуком, также избегал бы подобных верноподданнических изъявлений.
     Предлагаю взглянуть на слепого поверенного глазами Багрова-внука:
     «высокий ростом, благообразный лицом, с длинными русыми волосами, в которых трудно было разглядеть седину, в длинном сюртуке горохового цвета с огромными медными пуговицами, в синих пестрых чулках с красными стрелками и башмаках с большими серебряными пряжками, опирался он на камышовую трость с вызолоченным набалдашником».
     Но как мог образоваться такой человек, задаётся вопросом писатель, у его покойного дедушки, плохо знавшего грамоту и ненавидевшего всякие тяжбы? Круглого сироту Пантюшку заметил во дворне родственник Багровых. Ребёнок показался ему необыкновенно сметливым, и он предложил взять его к себе для обучения. Глядишь, вырастет в делового человека, которого можно будет употреблять, как поверенного, во всех соприкосновениях с земскими и уездными судами! Дедушка согласился. Скоро Пантюшка сделался Пантелеем и выказал такие необыкновенные способности, что был послан, опять-таки с позволения, в Москву для полного «образованья». Пока герой Аксакова ещё видит. Получив известность в касте деловых людей, он достиг высшей ступени личного роста: стал наконец Пантелеем Григорьичем. Важно отметить, что в Москве вундеркинд из крепостных женился на красавице-мещанке с хорошим приданым, «которая, по любви или по уважению к талантам», не побоялась выйти за него.
     Как же героя Аксакова постигла слепота? У писателя этому драматичному моменту посвящена отдельная сценка:
     «В самых зрелых летах, кончив с полным торжеством какое-то «судоговоренье» против известного тоже доки по тяжебным делам и сбив с поля своего старого и опытного противника, Пантелей Григорьич, обедая в этот самый день у своего доверителя, - вдруг, сидя за столом, ослеп. Паралич поразил глазные нервы, вероятно, от усиленного чтенья рукописных бумаг, письма и бессонницы...»
     И ничто уже не могло возвратить ему зрения. Он полечился в Москве с год и потом переехал со своей женой и дочкой Настенькой в Багрово. Казалось бы, живи себе при господах, изредка давая дельный совет! Но неуёмный характер, багаж знаний или желание быть востребованным не позволили Пантелею Григорьичу сменить привычный образ жизни на безрадостное прозябание. В продолжение рассказа о своём герое Аксаков ещё раз употребляет фразу «часто стоял перед моим отцом» и тут же добавляет, дабы у читателя не сложилось неверного впечатления, что стоял тот не просто так, а «слушая бумаги и рассуждая о делах». Память и дар слова были у слепого поверенного удивительные: года, числа указов и самые законы знал он наизусть и постоянно занимался разными чужими тяжебными делами, которые ему читались вслух и по которым он диктовал просьбы в сенат, за что получал по-тогдашнему немалую плату.
     Разбирая образ Пантелея Григорьича, я неожиданно вспомнил другого слепца из русской классики. Повесть «Детство», что входит в автобиографическую трилогию Горького, читал, как и положено, в школьные годы. Цитат, правда, тогда не выписывал, но уверен, сердце сжималось от сочувствия к старому Григорию, потерявшему зрение на работе... Приведу один показательный отрывок:
     «...почти каждый вечер устраивали что-нибудь обидное и злое: то нагреют на огне ручки ножниц, то воткнут в сиденье его стула гвоздь вверх острием или подложат, полуслепому, разноцветные куски материи, - он сошьет их в одну «штуку», а дедушка ругает его за это.
     Однажды, когда он спал после обеда в кухне на полатях, ему накрасили лицо фуксином, и долго он ходил смешной, страшный... Но мастер все сносил молча, только кряхтел тихонько да, прежде чем дотронуться до утюга, ножниц, щипцов или наперстка, обильно смачивал пальцы слюною. Это стало его привычкой, даже за обедом, перед тем как взять нож или вилку, он муслил пальцы, возбуждая смех детей...»
     Раз за разом перечитывая эту цитату, я поочерёдно ставил себя на место самого Алёши, его дядьёв и сносящего от них обиды слепого... Жалел бы его? Да, но, скорее, на расстоянии. Смеялся бы над ним вместе с другими? Точно нет. А пальцы на виду у всех слюнявил бы? Жизнь бы заставила... Сам Григорий говорил о себе так:
     «...Я, милый, тридцать семь лет дедушку знаю, в начале дела видел и в конце гляжу. Мы с ним раньше дружки-приятели были, вместе это дело начали, придумали. Он умный, дедушка! Вот он хозяином поставил себя, а я не сумел...»
     К чему это я? Ну, во-первых, ассоциация сама напрашивалась, а во-вторых, захотелось подчеркнуть разницу в отношении одного человека к другому, тем более слепому. Поверите ли, я даже не собирался  рассуждать о том, какой труд, чисто механический или умственный, больше подходит для нашего брата. Мельком подумал, что правильнее было бы познакомиться с двумя этими книгами в обратном порядке, ибо атмосфера дома Багровых выгодно отличается от таковой же у Кашириных. Взять хотя бы Григория: по милости деда Алёши, продавшего в конце концов дом, разделившего мастерскую между сыновьями, тот оказался не у дел, был вынужден просить милостыню, и только бабушка продолжала ему помогать.
     Для наглядности приведу два разительно отличающихся друг от друга портрета одного и того же персонажа. В первом случае он ещё видит, во втором – нет. Физическая беспомощность, дополненная тяжким грузом обиды, сказывается и на поведении, характере старого мастера. Комментарии излишни:
     «Длинный, костлявый Григорий, бородатый, без шапки, с большими ушами, точно добрый колдун, мешает кипящую краску и все учит меня:
- Гляди всем прямо в глаза; собака на тебя бросится, и ей тоже, - отстанет...»
     «Другим и, может быть, еще более тяжким впечатлением улицы был мастер Григорий Иванович. Он совсем ослеп и ходил по миру, высокий, благообразный, немой. Его водила под руку маленькая серая старушка; останавливаясь под окнами, она писклявым голосом тянула, всегда глядя куда-то вбок:
- Подайте, Христа ради, слепому, убогому...
     А Григорий Иванович молчал. ... Я часто видел его, но никогда не слыхал ни звука из этих сомкнутых уст, и молчание старика мучительно давило меня».
     Но  совсем другая картина у Аксакова! Всё из того же абзаца узнаём, что Пантелей Григорьич постоянно держал одного или двух учеников, которые и жили у него в особом флигельке «о двух горницах с кухнею, выстроенном им на свой кошт (расходы на содержание. Устар.)». У него с утра до вечера читали и писали, а он обыкновенно сидел на высокой лежанке, согнув ноги, и курил коротенькую трубку.
     При всём том есть в описании двух необычных героев и общая деталь: что Серёжа, что Алёша видят их «благообразными». Оба не были настроены против слепцов, даже наоборот – испытывали по отношению к ним не то ребячье любопытство, не то боязливое уважение. И всё-таки избегали их, для чего у каждого нашлись причины. Пешкову было «нестерпимо» стыдно перед Григорием, и бабушка, как он догадывался, разделяла это чувство. Иногда, зазвав бывшего мастера в кухню, поила его чаем, кормила. Как-то раз он спросил, где Алёша? Бабушка позвала мальчика, который, вместо того чтобы подойти, убежал и спрятался «в дровах». Только однажды, проводив Григория за ворота, говорили о нём. Бабушка шла тихонько по двору и плакала, опустив голову.
« - Ты что же бегаешь от него? – тихо спросила она. – Он тебя любит, он хороший ведь...»
     Багров, напротив, охотно и часто бывал бы у слепого поверенного, безошибочно узнававшего его походку, послушать «рассказов о Москве». Но два обстоятельства мешали этому: старик не хотел сидеть при нём, а матери Серёжи не нравилось «потчеванье», с которым жена и дочка Пантелея Григорьича всегда приставали к мальчику.
     Есть книги, браться за которые до времени бывает рано. В детстве этого не понимаешь и думаешь, что взрослые хотят что-то от тебя скрыть. Есть и такие, которые по достижении определённого возраста читать, наоборот, поздно, несолидно и неинтересно. И только немногие можно открывать для себя в любом возрасте. Со школьных лет населяющие классическую литературу герои, как положительные, так и отрицательные, формируют наше отношение к людям реальным, но подростком я мог бы неверно воспринять успешность Пантелея Григорьича: подумаешь, дескать, какой умник выискался, попробовал бы достичь того же, будучи слепым с рождения или хотя бы с восьми лет... Вот поэтому порой мне думается, что встреча с каждым знаковым персонажем тоже заранее предопределена. Не прочитай я когда-то Горького, не вспомнил бы сейчас о его герое, с другой стороны, не возьмись читать, восполняя пробел в знаниях, «Детские годы Багрова-внука», не имел бы повода припомнить и повнимательнее рассмотреть образ Григория Ивановича. Слепой поверенный ещё несколько раз появлялся на страницах книги, ненадолго оттесняя в тень главных действующих лиц и связанные с ними сюжетные перипетии. Что я к нему испытывал? Сперва недоверчивый интерес, потом – уважение. Сам, признаться, не выношу сухого языка законов.  Не будь у Аксакова этого персонажа, от книги всё равно осталось бы приятное впечатление, при упоминании писателя в теле- или радиопередаче мы с родителями вспоминали бы полюбившегося нам Серёжу Багрова... Разве что этой статьи не было бы.