Ель

— Заря-а-а-ан! — зычное эхо пронеслось по заснеженному лесу и осыпалось сверкающим хрусталем с веток на нехоженые сугробы.

Перепуганные белки заметались меж еловых ветвей, стряхивая с темных иголок пушистыми хвостами остатки вчерашней метели.

— Ох, ты ж, — затравленно зыркнул в затянутое ледяным синим узором оконце Зарян. — Увидел! Леда…

Но перепуганный призыв о помощи оборвался распахнутой дверью. По дощатому полу заклубился белый пар. Напахнуло морозцем, хвоей и… гневом. Зарян громко икнул и шарахнулся за спину невестки. И не важно, что на голову ее выше и в плечах шире. В этот момент Леда была для него подобна нерушимой скале.

— Я тебе сколько раз говорил с огоньками не балова;ть?

От удара посохом по полу на столе глухо брякнули деревянные тарелки. Плеснулась через край похлебка, перепачкав белоснежную с голубой мерцающей вышивкой скатерть.

— А ну, уймись, Хлад! — растопырив руки, Леда попыталась выхватить у мужа грозящий разнести всю избу в щепу посох.

Безуспешно.

— А я уймусь! Вот руки межеумку оборву, чтобы не ползал куда не следует ими, и уймусь! — изловчившись так, чтоб не задеть жену, Хлад сумел-таки подцепить посохом младшего брата за шиворот и подтянуть к себе. Зарян вырывался, царапался, как пойманная лиса, пыхтя и шмыгая носом. — И уши, — перехватывая младшего брата за ухо и подтягивая так, что Зарян поневоле заскулил.

— Ухи-ухи-ухи! Ухи не трогай!

— А они тебе без надобности, — хмыкнул Хлад. — Ты всё одно ими не слушаешь! Сколько раз гово;рено: «Не трожь огоньки!»?

— Много, — со вздохом согласился Зарян и ойкнул, когда брат потянул его за ухо к дверям.

Сидеть на попе было больно. Больно и обидно. Больно, потому что лупил его Хлад по мягкому месту мерзлой хворостиной, не жалея. Обидно, потому как брат его старше был всего-то годков на пять, а вел себя будто отец. И за уши драл так же. Только матушка была с ним ласкова и всегда жалела.

Вот только матушки давно уж нет. И отца тоже.

Зарян исподлобья глянул на Хлада, задумчиво ковыряющегося в похлебке. Вокруг обычно улыбчивых серых глаз пролегли лучики-морщинки, а виски серебрели сединой. Не от возраста.

Рядом с мужем, подобно синице, щебетала Леда. Поглаживала Хлада по могучим плечам, подливала в миску похлебки.

— Я это… пойду… воды принесу, — схватил тулуп, ведро и выскочил за дверь, пока брат не успел кулаком по столу стукнуть и повелеть вернуться на место.

С неба лениво, неспешно крупными хлопьями валил снег, одевая в сверкающую шубу вековую пушистую ель, тяжелые лапы которой лежали на крыше терема. Опустив ведро в хрустящий рыхлый сугроб, Зарян высоко задрал голову и высунул язык, как в детстве ловя снежинки.

Хорошо.

В любой мороз, в стужу любую и метель возле этой ели тишина и покой. Порой поутру выйдешь — все тропинки в лесу перемело, на краю опушки — деревья повалены бурей, а здесь — красота. Повыл ночью ветер в трубе, постучал в окна и стих. Присмотришься, а под еловыми ветвями зайцы прячутся — по двое, по трое. И горностаи. И лисы. По темному стволу прошмыгивают серебристо-серые белки. Маленьким Зарян как-то раз подивился такому соседству, а матушка улыбнулась, погладила по его голове и, бросив в кормушку, что Хлад в прошлом году сам смастерил, зерна, сказала: «Эта ель особенная, все, кто под ветвями её укрылся, друзья. Корнями своими и макушкою соединяет она миры. Много-много, а мы в самой серёдочке находимся. Оттого отцу вашему, а после нас — вам, сыночки мои, важная задача поручена — раз в год зажигать на ели этой огоньки. Ровно в полночь должны озарить они миры, чтобы всё больное — исцелилось, старое — обновилось, умершее — родилось вновь. И нет задачи этой важнее».

Слепив снежок, Зарян с силой запустил им по березе. И еще один. И еще. С поникших ветвей с посеребреными сережками, мерцая, облетал иней.

Последний снежок так и не полетел в белый ствол, а выпал из подмерзших пальцев и, разбившись, вновь стал просто снегом. Стянув шапку с черных вихров, Зарян уткнулся в нее лицом. Снег обжег щеки и, мгновенно согревшись, растаял, смешиваясь со слезами. И лишь тогда полегчало.

Что прошло, то прошло. Нечего горевать понапрасну. Сегодня Ясная полночь. Скоро вспыхнет огнями ель, отгоняя мрак, обновляя миры.

Натянув шапку поглубже на уши, Зарян наклонился за ведром. Длинная черная тень потянулась по синеющим в ранних сумерках сугробам.

— Мара, — ахнул и обернулся к терему, в оконце которого мирно горел свет.

Ведро так и осталось стоять в сугробе.

— Зря ты с ним так, — с мягкой укоризной посмотрела на мужа Леда. — Смотри, какие сладости Зарян выдумал, — достала спрятанную за оконной занавеской банку с морожеными ягодами и дикими яблочками на палочках и выставила на стол. — Леденцы называются. Медовые. Умный он, затейный. А ты все ругаешь его да строжишь.

В фигурных льдинках сияющими бусинами застыли темные ягоды клюквы и яркие желто-красные — морошки. От медовых крапин ледяная корочка на них будто искрилась. Леда выбрала самый крупный и подала мужу.

— Попробуй, как вкусно! Такими ребятишек угощать не зазорно.

Братова выдумка — леденцы — и впрямь оказались замечательными на вкус. Кисло-сладкими, нарядными.

— Хороши, — довольная улыбка тронула упрямо сжатые губы.

— А ты его розгами…

Откинув за спину тяжелую белую косу, Леда закуталась в пуховую шаль и выглянула в сени:

— Зарян?

И словно ответом ей отозвалось эхо:

— Не углядели-ели-ели…

Как был в одной рубахе, так и выскочил Хлад на крыльцо. В груди клокотал такой испуг, что немели пальцы, сжимающие посох. Впервые. Солнце стремительно катилось за лес и в темном небе уже сияли первые звезды. Но даже в этом сумраке он отчетливо различал силуэт Мары:

— Зачем пришла? — не тот вопрос рвался с языка, но старшую сестру он знал хорошо. Посох гулко ударил по скрипучим доскам и навершие вспыхнуло белым пламенем, разгоняя сумрак.

— Ты посмеешь не пустить меня в отчий терем? — усмехнулась Мара и вышла на свет. Позади нее щерились и скалились черные волки.

— Где мелкий?

— А ведь я предупреждала, что приду, если огоньки вспыхнут вновь? Предупреждала. А до этого просила  не зажигать их? Просила, — голос ее становился все звонче и злее. Вторя хозяйке, зарычали волки, завыла в поле метель. — Но ты меня не услышал. Нет! Больше. Ты и Заряна научил призывать огоньки! А мне больно! Ты хоть представляешь, как мне больно в момент, когда их свет проникает в Навь? Хоть раз ты или отец спросили — а мне он нужен — этот ваш обновляющий свет?! — уже кричала она. — Не-ет, вы же всегда думали о все-ех, кроме меня! Даже когда я маленькая плакала и просила, отец мне не внял. И ты такой же! И Зарян таким станет!

— Тебе больно, потому что сердце у тебя ледяное! — постаралась перекричать волчий вой Леда. — Но миры в этом не виноваты!

— Где мелкий? — Хлад шагнул с крыльца, теряя терпение и уже не чувствуя холода. Все его мысли были о брате.

— Нет его! — ядовито усмехнулась Мара.

Врет. Страх, злость и ложь, соединяясь, разливали по ее глазам тьму. Опустив посох, Хлад двинулся на сестру. Мара попятилась, но лишь для того, чтобы волки оказались впереди.

— Прочь! — по земле зазмеилась, завихрилась поземка, поднимая перед Хладом защитную стену от черных хищников. — Верни Заряна и уходи подобру-поздорову! — Леда встала рядом с мужем. — И волков своих забери, пока в ледышки их не обратила!

Мара склонила голову набок и пожала плечами:

— А это не волки.

Странно изогнув спины, звери завыли, захрипели и, вдруг поднявшись на задние лапы, приняли получеловеческий облик и ринулись в бой. Мара же и с места не сдвинулась, довольно улыбаясь, взглянула на темное, унизанное звездами небо. Скоро полночь.

Увернувшись от когтей, Хлад ударил посохом по земле, отшвырнув Леду далеко в ельник. Закрутилась нижняя метель, вздыбились снега, принимая очертания воина.

— Стриба!

Имени хватило владыке ветров, чтобы услышать в голосе друга клич о помощи. Свистнул в воздухе и звонко щелкнул хлыст. Взмыли из снега огромные орлы.

Снег засыпался за шиворот, в валенки. Провалившись по самый пояс в сугробы, Леда обеими руками отчаянно прогребалась обратно к мужу.

— Нет-нет-нет, — стирая с лица талый снег, шептала она, проваливаясь вновь и вновь, будто не пускал ее лес обратно.

А средь густых ветвей, там, впереди, белыми всполохами мелькала зарница, на мгновение превращая ночь в день, выла метель, разнося по лесу волчий вой и птичий крик.

Громко сопя, Леда ухватилась за колючую ветку и, выкарабкавшись по толстому стволу на твердую, покрытую желтой хвоей землю, бессильно распласталась. Так не пойдет!  Глубоко дыша, захватила в горсть снега и утерла им лицо. Оставшийся в ладони запихнула в рот. Сердце рвалось из груди. Отдышавшись, коснулась пальцами рыхлого снега. Тот заискрился и с легким хрустом покрылся толстой коркой наста.

Вот так! Победно выдохнула Леда и вздрогнула: рядом что-то заворочалось.

— Кто здесь? — голос предательски дрогнул, а в ответ мычание. — Зарян? — вдруг узнала она и, наощупь прошарив ладонями, нащупала связанные ноги. Радостно ахнула. Соврала Мара, не тронула брата!

— Не успеет, — подняв глаза к небу, сияющему самоцветными каменьями звезд, с тоской прошептала Леда, помогая распутать веревки.

В ответ Зарян лишь хмыкнул, растирая затекшие руки, и тихонько свистнул. Так тихо, что и не слышно почти, но от свиста этого будто звон серебряных колокольчиков пролетел по лесу. То тут, то там светлячками замелькали меж деревьев огоньки, собираясь вместе. В немом изумлении Леда смотрела, как кружат они над их головами. Много повидала она, но такого… Так вот как баловался с огоньками Зарян…  Воздух вокруг мерцал и пульсировал теплым желтым светом, и Зарян, окруженный огоньками тоже, казалось, весь светился.

Пчелиным роем колыхнувшись, огоньки метнулись в сторону Вековой Ели, туда, где полыхало белое зарево битвы.

— Опоздал! — полный безумной радости крик холодным копьем пробил ярость Хлада.

От волчьей крови снег стал багровым. Хлад вскинул посох и нанес удар, только потом понимая, о чем кричит сестра.

Озираясь на хозяйку и сбившись в стаю, вайкулаки отступили к Ели. Обратившись снегом, орлы развелись по ветру. В недоумении Стриба опустил хлыст и, подставив ладонь, поймал крупные черные хлопья. Под ногой скулил, рычал, скреб когтями землю оборотень. Стриба предупреждающе сильно ткнул его мордой в снег и взглянул на застывшего Хлада:

— Что происходит?

— Опоздал, — уже не сдерживая себя, хохотала Мара, чувствуя, как мрак расползается по мирам. Наконец-то!

Небо гасло на глазах, оставляя вместо звезд пустые дыры, и те стремительно заполнялись тьмой, разъедающей Мировое полотно.

Опоздал! В голове набатом били утекающие мгновения. Ель затягивал сумрачный туман, зловеще поблескивающий в отраженном бледном свете меркнущих звезд. И чем темнее становилось небо, тем слабее становился Хлад, на глазах старея. Седина, будто белила, разлилась по вихрам. Небывалый холод сковал сердце. Потянуло в сон. Рядом упал на колени Стриба, придавив собой вайкулака. Тот протяжно заскулил, в попытке выбраться, но Мара даже не взглянула на него. С торжеством наблюдая за гибелью брата.

— Хлад! — звонкий голос любимой эхом пробился сквозь ледяную корку к сознанию.

Вокруг Ели завихрились огоньки, с шипением отскакивая, едва касаясь темного колдовства. Почувствовав силу, вайкулаки оскалились и, взрывая когтями снег, двинулись к Хладу.

Заискрилась поземка, завьюжила меж мощных лап, потекла вверх колючим инеем, обращая тварей в лед.

— Вот так вот! — пробормотала Леда, пробираясь мимо них к мужу. Неосторожно задетый ею вайкулак пошатнулся и, ударившись о землю с глухим звоном, раскололся на куски.

— Что ж ты злая такая, сестренка? — выдохнул с шепотом Зарян, вылетая из леса прямо на Мару и заключая ее в объятия. Так крепко, что та не сумела и пальцем шевельнуть. — И холодная, — от его рук разливалось по телу Мары опасное тепло, от которого заболело в груди. Вскрикнув, она попыталась оттолкнуть брата, но тот лишь крепче ее обнял и обратился пламенем. — Я тоже замерз, давай согреемся.

Высоко вверх взметнулись огненные языки, высветив каждое деревце, каждую веточку. Щипя и коптя пламя, сгорело в нём Марово заклятье.

Треснула и осыпалась ледяная корка с Хлада. Окрепшим ветром сдуло черное колдовство с Ели. Закружились огоньки и осели на мохнатых ветках.

Вся сила, что осталась в Хладе от отца, перетекла в посох, обращая тот в лед. Ухватив его двумя руками, ударил им оземь. Прокатилась зыбь по всем мирам. Как предупреждение.  Ярче света дневного разгорелись огни на Ели, сияя все сильнее и сильнее, сливаясь в единое зарево, пока на самой верхушке не вспыхнула желтым звезда.

Свет озарил миры, вновь разжигая погасшие звезды, знаменуя собой наступление нового года.

Утро красило снег в малиновый. Тихо стало в лесу, безветренно. А Хлад всё сидел у костровища, поглаживая еще горячую землю. Стриба крепко сжал плечо друга, прощаясь и обращаясь ветром.

— Спасибо, — эхом донеслось ему вослед.

Припорошило поляну у дома, скрыло все под пуховым одеяло, будто ничего и не было. Только ледяные вайкулаки да проталина у Ели не давали поверить, что все случившееся — дурной сон.

Всё, что должно было свершиться, свершилось. Но выть хотелось громче вайкулаков, что немыми стражами теперь охраняли Ель.

Размазав слезы по лицу, Леда скатала снежок, прокатила его по земле, пока тот не стал большим комом. Потом второй. Натужно сопя, осторожно ухватив его двумя руками, установила меньший ком на больший.

— Не сиди, как старый дед, — потянула она Хлада за рукав. — Выбери лучше угольки для глаз!

— Надо же какой ладный вышел, — громко похвалила себя Леда, когда пристроила на место угольки-глазки.

С усилием улыбнувшись, Хлад вынул из сугроба у крыльца воткнутую хворостину, которой накануне порол брата, разломал пополам и воткнул в снежный ком с двух сторон.

— Руки ему тоже нужны. Ты ведь Заряна лепишь? — неуверенно уточнил у жены.

Подобрал пустое ведро, с которым Зарян выскочил из избы, и бережно надел снежному человечку на голову.

— И не только, — самозабвенно вылепляя ручки второй фигуре, ответила Леда. — Что может быть лучше первого снега в первый день после обновления? Нет его чище ни в этом мире, ни в других мирах.

Шапку свою она потеряла где-то в лесу. Не найти теперь. Да и не надо. В сундуке отыскался жемчужный венец и пара таких же сережек. Маленькой Леда их очень любила, да только выросла давно. Вот и прибрала в ларь.

— Смотри, в пору пришелся, — осторожно примерила украшение на головку снежной девочке. — Ой, у меня где-то еще одежка детская сохранилась.

Голубая шубка легла на холодные плечики, укутывая их теплым мехом.

В бездонном голубом небе сияло зимнее солнце. И снег искрился в его лучах весело и нарядно.

— И что теперь? — нахмурился Хлад, разглядывая две крошечные фигурки под тяжелыми еловыми лапами.

Глянув на него, Леда снова побежала в избу и вернулась с Заряновыми леденцами.

— Подарочки, — пояснила она и улыбнулась своим мыслям. — Что ты смотришь на меня, как старый дед? Что ты хмуришься? Ударь уже посохом, а я дыхну!