Семья моя. Новая жизнь

Темный кусок неба за окном начал светлеть, розоветь, вставало солнце и наступало долгожданное утро. Анна прошла на кухню, вскоре появилась и Марея, она выспалась и подобрела, ухватом ловко достала из русской печи чугунок, накормила Анну рассыпчатой пшенной кашей и затеяла было разговор, но увидела в глазах Анны нетерпение и беспокойство и сказала:
- Пойдем избу смотреть. На первый случай дам тебе все для уборки.
Дала Марея два ведра, новую метлу, разорвала почти новый мешок, поколебавшись, вручила и кусок черного мыла.

Сняли большой амбарный замок и из открытой двери потянуло запахом сырости, мышей и махорочных окурков. Увидев в избе полный разор, Марея хмыкнула и утешила Анну:
-  Ничо, подруга, глаза боятся, а руки делают. Ты иди за водой, журавель-колодец за домом, а я тебе печку затоплю, с теплом все изменится, и вода тебе горячая будет.
Марея была права, тепло от печки и открытая дверь справились быстро, освежили воздух, Анна принялась за уборку, а Марея убежала, успокоив Анну обещанием присмотреть и накормить Женю, когда она проснется.

Новое жилище Анны состояло из кухни, довольно просторной комнаты, от которой отделен досками небольшой закуток, но с окном, все нравилось Анне, а большая уборка - да разве это работа - чистить свой угол, где предстоит жить ей и детям, этот труд в радость, труд для счастья иметь над головой крышу...

К полудню Анна закончила уборку, присела на лавку у забитого снаружи окна и раздумывала, сможет ли отодрать эти огромные горбыли, чтобы раскрыть и обиходить окна? Все же очень она устала, отняли силушку печальные события - несчастный тифозный чех, смерть Федора, да почти месяц тифозного беспамятства. И словно в ответ на ее мысли затрещали отдираемые с окон доски, распахнулись ставни, хлынул в избу предвесенний свет.
Вошел в дом улыбающийся Степан и с ним красивая дородная женщина в ладном полушубочке и расшитых бисером оленьих сапожках-камусах.
Оглядевшись, Степан одобрительно крякнул и представил спутницу:
— Это жена моя Зинаида Петровна, заказчица на шитье твое, не терпится ей.
Зинаида подала Анне руку лодочкой, но пожала крепко, по-мужски и улыбнулась:
- Можно просто Зина, будем знакомы.

Да, хороша и сильна любимая жена Степана, поняла по рукопожатию Анна, что предупреждение ей довольно явное сделано. Да Анне не до чего дела нет, кроме как обрести угол для себя и детей.

Степан между тем принес из дома Мареи узел с вещами, поставил у окна единственное богатство Анны - швейную машинку. Зина уважительно погладила красивый литой станок машинки, видимо, поверив сейчас только в правдивость рассказа Степана о бедной вдове-швее, оставшейся без приюта.
- Завтра приду? -сказала решительно, - надо к Пасхе успеть и мне, и ребятам, Степану тоже.
Анне оставалось только согласиться.

Но Зина со Степаном пришли еще раз, принесли едва не полный мешок картошки, квашеной капусты, творог, бутылку молока и пшенки в цветастом мешочке. Неожиданные и так необходимые дары заставили Анну прослезиться и в ответ на благодарные слова Зина двинула брови:
- Не задаром. Отработаешь шитьем, денег платить не будем, нету их у нас особо-то. А так поможем всегда, обживайся давай.
Благодарная Анна согласна была на все.  Была у нее теперь и крыша над головой, и необходимые продукты, тепло и уютно в комнате, радуется дому веселая Евгения, все хорошо, только ноет, болит материнское сердце о старших детях, как там поживают в интернате Анна и Ниночка, бедные сиротки без родительской ласки...
Вечером устроились рядком на постели Анна и Женечка, прижались друг к другу и уснули. Впервые за много-много жней Анна спала крепко и сладко.
Началась новая жизнь.

Зина пришла к полудню вместе с сыновьями, все трое такие крепенькие, ладные и красивые, как молодые грибочки, старшенькому лет восемь — девять, младшие погодки лет пяти-шести. Отрезов выложила целую кипу - ситец да сатин мальчикам, а себе и Степану - красивый блестящий плис глубокого синего цвета. Да, работы много, но для ребят шитье быстрое, а вот с плисом повозиться придется, да еще оборки на блузке Зине и рукав фонариком.

Анна сняла мерки с ребят, обмерила плечи Зины, высокую грудь, полноватую талию, все записала.
- Степан придет, как время будет, снимешь мерку, - сказала Зина и вдруг грозно сдвинула брови, - гляди, швея, на Степку моего глаз не положи, размажу. - Сказала такое серьезно, не стесняясь детей, и Анна, вспыхнув от обиды, едва выдавила из себя:
- Что такое говоришь ты, Зина, побойся Бога, как я могу? Степан для меня как брат и отец тоже, как ангел, посланный Господом для спасения, да разве можно так ...
Зина вытолкала из комнаты мальчишек, приобняла Анну за плечи:
- Ну будет, будет. Я сказала, ты услышала и ладно. А Степка... Нашла тоже ангела, он кобель еще тот. Иш, зачастил в Нижнеудинск, швею вот привез, а в следующий раз кого привезет? Ангел...
Анна молчала, вытирая выступившие слезы, а Зина перевела разговор на косоворотки и штаны ребятам и на фасон собственной блузки.
Расстались холодно, и Зина вернулась уже со двора, улыбнулась Анне:
- Не сердись, я без злобы сказала. Вечером запущу сепаратор, сливок свежих пришлю тебе с Кешей, старшим моим, а Степан опять в Нижнеудинск наладился, до Пасхи на рынок хочет успеть.

Слово ранит и слово лечит, легко обидеть вдову, нет защиты, упала ее каменная стена, но так тянется сердце к доброму слову. Сообщение о готовящейся поездке Степана в город так обрадовало Анну, что забыла она и обиду, конечно, упросит она Степана зайти в интернат узнать о детях, может, и посылочку сумеет им послать...

Торопилась Анна, работы вдосталь было, до Пасхи месяц с небольшим, а кроме шитья и весенние работы прибавились. Опять же спасибо Степану, на своей безотказной лошадке вспахал огород при доме ей и Марее тоже, при этом наказал соседке, чтобы за его работу выдала она Анне семена для посадки.
Анна сделала грядки для зелени и овощей, все посадит, когда придет время. Шила тоже от темна до темна, мальчишечьи обновки очень удались, Зине понравились, а зато и сажать картошку явилась вся ее семья, посадили под плуг и семена дали, а Марея добавила:
- Хватит урожая на всю зимушку, уже своя картошечка будет, радость-то какая.
Налаживалась жизнь, ой, налаживалась с Божьей помощью и трудилась Анна, не покладая рук, да все с надеждой и радостью.

Незадолго до Пасхи зашел Степан, сказал о поездке в Нижнеудинск, о намерении зайти в интернат и проведать девочек, предупредил ее просьбу о посылке для них.
- Не суетись, Анна, - сказал, - не собирай ничего, дам детям твоим и яйца, и творог, сметанки тоже, конфеток в бакалее возьму, а ты шей, не суетись, постарайся Зине моей угодить, она баба добрая, ревнючая только, да это мне нравится, пускай себе.
- Как благодарить тебя, Степан, где найти такие слова?
- А ты молчи, Анна, - перебил ее Степан, - зло кричит, а добро молчит, не шумит и воздается за него сторицей, так что я не в убытке, не думай.

Безгранична материнская радость, стала ждать Анна поездки и возвращения Степана, а уж рубаху ему шила из синего плиса с благословением и теплом.
Два дня торговал в городе Степан и вернулся довольный, привез Анне письмо от дочерей, успокоил, что все у них хорошо и на лето собираются они к матери.

Ровно к Пасхе готовы были все заказы Зины и пошла семья в церковь на Пасхальную службу в обновах, вызывая зависть односельчан. Очень, ну очень к лицу был Степану синий плис, ну и Зине тоже славно. Анна поняла, что без работы она не останется. Марея уже в нетерпении била копытом, как говорят, в ожидании своей очереди на обнову.

За трудами незаметно пришло совсем летнее тепло, вольготнее всех чувствовала себя маленькая Евгения, носилась целыми днями во дворе с новым другом Максимкой, парнишкой лет шести, смуглым, кудрявым и худеньким, забегала в дом поесть и с порога жалобно тянула:
- Ма-ам...
Анна понимала дочку и отвечала:
- Зови, зови друга, чего уж там. Пацанчик прибегал без капризов, деловито мыл руки и уплетали дети за обе щеки немудреное угощение, картошку, пшенную кашу, только хлебца вот не было. Целый каравай приносила им Зина к Пасхе, но он быстро исчез в животиках прожорливых друзей. Не было у Анны муки, вот и не было хлеба детям.

Мальчик Максимка Анне нравился, смышленый, шаловливый в меру, опрятно, но очень уж плоховато одетый. Все знающая Марея рассказала Анне, что Максимка живет вдвоем с отцом, поселковым мельником-пьяницей, квартируют у старухи Василисы, которую пьяный мельник гонял однажды с топором за то, что та отстегала мальчишку крапивой за какую-то шалость. Слывет мельник буяном и пьяницей, но мастер хороший, сам смастерил мельницу и без него село обойтись не может.

Анна жалела Максимку, подкармливала, чем могла, и все кумекала, как бы выкроить ему хотя бы новые штанишки, а и рубашонку не мешало бы сменить парню, надеялась склонить Зину дать ей пару кусков ситчику.
И все было хорошо до случая, когда Анна услышала вдруг со двора громкий испуганный крик дочери, бросила шитье, выскочила на крыльцо и тоже закричала от ужаса.
Максимка неподвижно лежал у крыльца и кровь из его головы стекала на землю и острую скобу, намертво вбитую у нижней ступеньки, об эту скобу чистили подошву обуви в распутицу. Анна бросилась к мальчику, подняла его совсем обмякшее тельце, присела на ступеньку, превозмогая страх, осторожно разняла слипшиеся от крови густые кудри и увидела длинную зияющую рану, из которой густо сочилась кровь.
Что делать, как помочь ребенку, она не знала и в отчаянии, обращаясь к небу, закричала:
- Силы небесные, Господи Боже милостивый, Матерь Божия, на помощь, на помощь, на помощь...

Она кричала, кричала и сама не поняла, почему вдруг ее ослабшее от ужаса тело вдруг наполнилось невероятной силой, руки спокойно и точно соединили края раны, одна рука прикрыла, а вторая легла сверху и с силой прижала рану. Кровь перестала щекотать ладонь, и Анна поняла, что кровотечение прекратилось.

Еще долго сидела на крыльце Анна, но мальчик в сознание не приходил. Осторожно Анна перенесла в дом, уложила на постель в закутке, теплой водичкой обмыла окровавленное личико, руки, сняла испачканную кровью одежонку, протерла тельце мокрым полотенцем и обрадованно увидела, что Максимка очнулся, даже попросил пить.
Напоила, торопливо сыскала кое-что из Жениной одежды - майку, трусики, надела на мальчика. Боялась трогать головку, смотреть на рану боялась, но ведь надо - полотенчиком протерла волосики, сделала, как могла, повязку на головку.
Боязливо вошла в комнату Женечка, и Максим уже окончательно очнулся, заговорил, обрадовав Анну. Значит, обошлось, слава тебе, Господи.

Но как же Анна устала от пережитого, просто валилась с ног, но еще покормила детей, постирала Максимкину одежду и рассказывала сказки, пока бедный мальчик не уснул у них в закутке. Порывался он подняться и пойти домой, но Анна не отпустила. Что будет, то будет, парню пока надо отлежаться, а отец найдет его сам.

Так и вышло. Уже совсем стемнело, когда пришел мельник, большой, совсем трезвый мужчина и спросил, где его сын. Пришлось Анне зажечь драгоценную единственную свечу, показать мельнику спокойно спящего сына, рассказать о случившемся, только тогда он сказал, наконец:
- Здравствуйте, я Михай, а вам спасибо за сына.

Упрямого Михая Анна уговорила не трогать Максимку, оставить его до утра, а потом будет ясно, что делать.
Согласился Михай, вышел и Анна заперла за ним дверь.

Рано утром Анна увидела необычную картину- положив голову на верхнюю ступеньку, на крыльце спал Михай. Нет, не оставил он сына. Дрогнуло сердце Анны, ну какой же пьяница и буян этот Михай, наговаривают люди напраслину на доброго человека.

Продолжение следует...