Горошки для Антошки

- А это у тебя что?
Крошечный любопытный нос просунулся в щель между досками свежевыкрашенного забора, и Полина вздрогнула, чуть не выронив из рук ткань. Ярко-алая, в мелкий горошек, нежная и легкая как перышко, она была такой нарядной, радостной, что Полина не удержалась и купила отрез, хотя денег было впритык и она догадывалась, что Семен этого не одобрит.
Муж у нее был строгий. На наряды и «женские капризы» денег выдавал немного, да и то после того, как мать его, свекровь Полины, попрекнет.
- Что это ты, сынок, бабу свою в черном теле держишь? Аль, она не женщина?! Другие-то все нарядные, а твоей, знать, не надо?
Любовь Григорьевна, мать Семена, невестку жаловала. Почему нет? Уважительная, всегда поможет, если надо что по хозяйству, да и ласковая. Этого не отнять. Мамки-то не знала, вот и тянется. А Люба что ж? Два сына, а пожалеть ведь и некому. Жизнь прожила – меду досыта не наелась. Муж обижал, детей против нее настраивал. Вот и получилось, что как его не стало, прислониться-то и не к кому. Другая невестка далече, да и гордая больно. Городская… С мужниной простой родней знаться не желает. И Полинка – вот она. Прибежит:
- Мам, чем помочь?
И теплеет на сердце. Ведь видит Люба, не силком это, не по обычаю. От сердца ее Полина матерью-то зовет. И как тут не ответить добром? Тем более, знает Люба, несладко Полине с мужем живется. Неласковый у Любы сын получился… Себе на уме и даже если скажешь что – слушать ведь не желает…
Семена разговоры с матерью выводили из себя, но Полина давно поняла, что если промолчать, а вечером нажарить картошки и нарезать домашнего сала, которое в селе никому так не удавалось, как ей, то, глядишь, муж и подобреет. А там и на обновы денежка найдется.
Мужа Полина жалела и уважала. Хозяин. Все в дом. Хозяйство ведет так, что все в селе обзавидовались. А чему завидовать? Трудно ведь это. На печи лежа такого не наворочаешь. А у них, слава Богу, и коровы, и овцы, и птица всякая. Да огородина, да бахча. Когда тут в обновках щеголять? Дело делать надо!
Но ведь хочется… Молодая ведь еще! Тридцать не натикало. Самое время жить да радоваться. А не получается…
Виновата Полина перед мужем. Сильно виновата. Детей не дала… Опору… Что это за семья, если в ней детских голосов не слыхать?
То ли природа ее как женщину обделила, то ли еще что… А только не может Полина родить… Уж и к доктору в город ездила, а все зря. Семен ее не попрекает, молчит пока, но смотрит так, что и без всяких слов ясно – не того он от Полины ждал… Или кажется ей…
Спроси сейчас кто-нибудь Полю, почему она замуж за Семена вышла – плечами пожмет. Полюбила, наверное… Кто ж без любви нынче под венец ходит?
Только вот не помнит Полина уже особо какая такая любовь у нее с Семеном была. Как гуляли под луной и шептал Семен ласковые слова ей на ушко. Было ли оно вообще? Кто-то скажет – как забудешь такое?! Ведь первый и единственный! А Полина и правда, не помнит. Может быть потому, что не было между ними особой ласки? Она девчонкой совсем была. Едва-едва семнадцать сравнялось. А Семен уж в армии отслужил и работал вовсю. Увидел Полинку на танцах, без особых прелюдий отвел в сторонку и выдал:
- Пойдешь за меня?
А Поля, которую до этого дня бабушка да отец от себя ни на шаг не отпускали, не нашлась что ответить. Стояла столбом да моргала чаще, чем обычно. Вот Семен и решил, что возражений у Полины не имеется.
- Через год свататься приду! Блюди себя!
И такая сила была в его словах! Такая уверенность… Полина не нашлась, что ответить. Да он и не ждал. Развернулся и вышел из клуба. Даже не оглянулся ни разу.
Полина об этом странном разговоре через некоторое время и думать забыла, а Семен помнил. И едва Поле восемнадцать сравнялось – приехал свататься.
Отец Полину отговаривал. Бабушка тоже. Молодая еще, погуляй! Да и учиться тебе надо.
А подружки в один голос твердили:
- Если так долго ждал, то любит! Что тут думать – глупая! Можно подумать такие женихи на дороге валяются!
Полина слушала подруг, и сама уже начинала верить, что Семен ее так любит, что повел себя как настоящий рыцарь. Дождался. Слово сдержал. Не забыл ее…
В общем, согласие на брак Полина дала. А после, когда поняла, что, возможно, ошиблась, напрочь запретила себе думать о том, как могло бы все сложиться, не дай она слабину. А какой смысл жалеть? Все уж сделано!
Так и жили.
Семен мужем оказался неплохим. Только очень уж прижимистым. Жадным не был, нет. Но деньги любил и считать их умел. Впрочем, там, где дело касалось чего-то серьезного – никогда Полине не отказывал. Когда один за другим ушли сначала ее бабушка, а потом и отец, все расходы Семен взял на себя, мягко попрекнув жену, что не сказала сразу, сколько и чего нужно, а обратилась сначала к свекрови.
- Зачем к матери пошла? Или я зверь какой, Поля? Все сделаем честь по чести. Родня ведь…
Полина, черная от свалившейся на нее беды, только и нашла в себе сил, что обнять мужа. И, странное дело, не щедрый на ласку Семен, прижал вдруг ее к себе, гладя по голове, зашептал что-то, успокаивая, и Полина оттаяла. Легче стало…
Таких моментов в ее жизни было всего ничего, но она их все наперечет помнила. Складывала под крепкий замочек в памяти, боясь потерять, упустить хоть одно. Ведь человеку без любви нельзя. Душа костенеет. А любовь ведь из таких вот минуток и складывается. Плохо будет тебе – достань такую памятку, тронь легонько, оживляя, и легче станет. Потеплеет душа, забьется снова. Полина эту истину давно поняла, а потому хранила такие моменты, как самое дорогое.
Семен о ее секретах ничего не знал. Просто удивленно моргал, когда жена вдруг улыбалась ему ни с того ни с сего прямо посреди выговора или ссоры, и крутил пальцем у виска:
- Блаженная ты у меня, Полинка! Не иначе! Чего лыбишься-то? Иди на стол собирай! Мужик с работы, а она скалится… Что ты за человек?
На этот вопрос Полина мужу не ответила бы. Она и сама себя толком не знала. Вроде не плохая, но и хорошей назвать себя язык не поворачивался. Кто ж себя хвалит? Вот если люди – тогда другое дело! А саму себя хвалить ведь неправильно как-то…
- Ты у меня красивая!
Полина прятала глаза, слыша такое от мужа. Вот уж новости! Да любая красотой порадует, если туфельки на ней новые да платье справное!
И хоть зеркало и шептало Полине, что хороша она еще, верить ему женщина отказывалась. Подумаешь – красавица нашлась! Лучше бы вместо этой красоты небо ей ребеночка подарило! Уж как бы она благодарна была! И никогда о красоте своей не пожалела бы!
Но не зря видно люди говорят – бойся своих желаний… Полина слышала, конечно, это выражение от бабушки, но никогда не думала, что ей доведется его на себе испытать…
- Что это? Красивенькое…
Чумазая мордашка прижалась к доскам забора, и Полина ахнула.
- Измажешься! Краска еще совсем свежая!
Семен никогда не делал ничего наполовину и забор красил очень тщательно даже между досками.
Девчушка, лет пяти на вид, отпрянула от забора и засмеялась, потирая испачканный нос. Ее смех колокольчиком зазвенел в полуденной тишине, и Полина вздрогнула вдруг почему-то, слушая эти переливы. 
- Ты откуда взялась? Чья такая?
Полина наскоро свернула ткань и подошла ближе к забору. Сумки, так и не разобранные, остались валяться у крыльца.
- Я – Антошка.
- Как?! – Полина удивленно подняла брови. – Так мальчишек зовут. А ты девочка… Антонина что ли?
Девочка кивнула.
- Понятно. Ну здравствуй, Тонечка. А ты чья?
Полина повторила вопрос и только тогда сообразила, что он был вовсе и не нужен. Ведь накануне Семен ей рассказывал, что в соседний дом, который долгие годы стоял заколоченный, въехали новые жильцы.
- Я – мамина. Только она меня не любит.
- Почему ты так говоришь?
- Она меня выдрой зовет и красивенькое не покупает. Дай!
Тонкие грязные пальчики просунулись между досками, и Полина проворно отдернула ткань.
- Не тронь! У тебя ручки грязные! Иди-ка лучше, вымой их, и приходи ко мне. Я тебя вареньем угощу!
- Не надо! У нас свое есть!
Девчушка обиженно надулась и отпрянула от забора.
- Я тебе покажу ткань. Только давай не будем ее пачкать. Как я потом платье сошью из грязной? Некрасивое будет.
Антонина поразмыслила чуток и кивнула.
- Некрасивое… А мне сошьешь?
Полина растерялась. Детский вопрос был таким простым и непосредственным, что она не сразу нашлась, что ответить.
- Посчитать надо... Хватит ли. Я с запасом брала, но маленьким.
- Посчитай!
Это была уже не просьба, а прямой приказ и ослушаться его Полина не посмела.
Антошка, покрутившись еще немного у забора, убежала, а потом вернулась мокрая с головы до ног и румяная как наливное яблочко.
- Ты что, в колодец нырнула?! – Полина, которая успела свернуть ткань и готова была уже уйти в дом, ахнула.
- Нет! В бочку! 
- В какую бочку?!
- В какую вода с крыши капает. Мамка ругается, когда я в нее ныряю, но она не видела.
- А где мама твоя?
- Спит!
Полина растерялась.
- А почему она спит? – осторожно спросила она у девочки.
- Так гуляли они вчера, вот и спит.
Ответ Антошки был таким беззаботным и, казалось, привычным, что у Полины мурашки побежали по спине. О том, что творилось у соседей она не знала. Участки, на которых стояли дома на их улице, были большими и нужно было сильно постараться, чтобы услышать, что происходит в доме соседей.
Антошка, совершенно не поняла, почему Полина застыла вдруг, странно глядя на нее.
- Ты чего?! Эй! Ты мне варенье обещала и красивенькое показать! Пойдем!
Как во сне Полина подошла к калитке, которая была зачем-то сделана в заборе еще до того, как они с Семеном купили свой дом, и отодвинула засов.
- Иди сюда.
Антошка, хлюпая старенькими сандаликами, которые, видимо, не стала снимать, когда ныряла в бочку, прошествовала во двор Полины и по-хозяйски направилась к веранде.
- Что это ты сумки бросила? В городе была? Мамка тоже ездила недавно. Я просила конфету привезти. Большую такую, знаешь? Но она сказала, что денег нет. А у тебя конфета есть?
Полина, наконец, очнулась, и засуетилась.
- Есть конфета. И не одна. Только сначала я тебя кормить буду. Есть хочешь?
- Хочу! И конфету хочу! Ты мне сначала конфету покажи, а то знаю я! Обманешь…
В голосе девочки было столько обиды, что Полина, не задумываясь, вытряхнула из сумки пакет с конфетами, привезенными Семену, который был большим охотником до шоколада, и вручила его девочке:
- На!
- Все мне? – деловито осведомилась Антошка, не веря своему счастью.
- Тебе-тебе! Только не все сразу, а то живот болеть будет.
Девочка быстро кивнула и вдруг сорвалась с места, крикнув уже на ходу Полине:
- Я сейчас!
Вернулась она уже без конфет и, чинно усевшись за стол на просторной Полининой веранде, скомандовала:
- Красивенькое покажи!
Полина развернула перед ней ткань и ребенок застыл, осторожно касаясь все еще грязными ручонками яркого шелка.
Полина успела разогреть обед и навести порядок на кухне, а Антошка все так же сидела, глядя на белые горошины на алом фоне и что-то шепча себе под нос.
- Ну будет! – Полина потянула на себя край ткани, и Антошка отдернула руки, словно испугавшись чего-то. – Не бойся! Что ты? Я просто сверну ее, а то тарелки ставить некуда.
Накормив девочку, Полина принесла свою шкатулку для рукоделия и поманила к себе Антошку.
- Иди сюда! Мерки снимать будем.
- А зачем? – Антошка с любопытством уставилась на шкатулку, которую открыла Полина. – Что у тебя там?
- Много чего. Нитки, иголки всякие. Наперсток бабушкин. Ножницы еще. Все, что для шитья нужно.
Антошка послушно повертелась, позволяя снять Полине мерки, а потом чуть ни с головой зарылась в недра шкатулки, осторожно перебирая катушки с нитками и разноцветные пуговицы.
Чей-то голос выкрикнул ее имя раз, потом другой и девочка нехотя оторвалась от своего занятия, ворча:
- Проснулась!
Не прощаясь, она заскакала было по ступенькам, но обернулась, словно что-то вспомнив и, глядя на Полину темными как вишенки, глазами, спросила:
- Я еще к тебе приду! Можно?
- Приходи! – Полина кивнула.
Антошка давно уже ушла, а Полина все сидела, держа в руках сантиметровую ленту, которой снимала мерки, и ревела.
Ревела так, как не делала этого с того самого дня, когда, попрощавшись с отцом, поняла, что осталась совсем одна. Конечно, был Семен и его семья, но из родных у Полины не осталось больше никого и ничто на свете уже не могло изменить этого факта. Детей у нее не будет, а значит, нужно держаться мужа и доживать жизнь по-человечески. Чтобы не упрекнуть себя ни в чем и, если правду говорят, что «там», что-то есть, встретиться после с теми, по кому так тоскует теперь душа.
Наревевшись, Полина наскоро приготовила ужин и разложила на полу ткань. Кроить она никогда не любила, но без этого платья не сошьешь, а, значит, придется.
Потоптавшись вокруг тщательно разглаженного лоскута, раскладывая выкройку то так, то этак, Полина поняла, что на ее задумку ткани хватит, и принялась за дело.
Семен, вернувшись с работы, только одобрительно хмыкнул на вопросительный взгляд жены.
- Нарядная будешь.
Полина, облегченно вздохнув, накрыла на стол, и осторожно спросила у Семена:
- Сёма, а что за люди соседи-то наши? Знаешь, аль нет?
То, что она услышала, ей вовсе не понравилось.
- Люди как люди. Пока не понятно. Время покажет. Вроде как за воротник заложить любят, а там – кто его. Посмотрим.
- Девочка у них… Маленькая такая… Шустрая…
Семен дернул щекой, строго глянув на жену:
- Не привечай ее, Поля. Не трави себе сердце. Привяжешься, а они подадутся дальше. Люди говорят, что они живут как перекати-поле, то тут, то там. Нигде надолго не задерживаются. Вот и подумай, надо ли оно тебе. Я ведь знаю, ты, пока меня дома нет, всех окрестных ребятишек привечаешь. Я ничего, ты не думай. Дело твое. Но эту девочку – не надо. Понимаешь?
- Понимаю… - Полина нахмурилась, но кивнула.
Но от затеи своей отказываться все-таки не стала. И пару дней спустя Антошка по-хозяйски толкнула калитку, протопала к дому, где Полина, сидя на ступеньках веранды, пришивала пуговичку к воротнику, и потянула на себя пояс платьица.
- Это мне?
- Тебе…
- Красивенькое… А ты мне его отдашь?
Полина, перекусив нитку, расправила ткань, любуясь полученным результатом, и кивнула.
- Конечно! Для тебя ведь шила.
Антошка как-то очень серьезно кивнула и тут же стащила с себя грязную маечку.
- Дай!
- Ну уж нет! – возмутилась Полина, глядя на тщедушное тельце ребенка. – Сначала мыться! А потом уже наряды!
Антошка спорить не стала. Покорно дала себя выкупать, с удовольствием плещась в большом тазу и поминутно ойкая, когда Полина пыталась промыть ее спутавшиеся темные кудряшки.
- Потерпи немножко! Будешь самая красивая!
Закутанная в большое полотенце, девочка терпеливо ждала, пока Полина отгладит платье.
- А это что? – Антошка с любопытством разглядывала пакет, который Полина принесла из своей комнаты.
- Это… - Полина вдруг смутилась, но все-таки достала белые трусики и носочки, купленные накануне. Следом за бельем из пакета появились новенькие сандалики, и Антошка взвыла от восторга, разглядывая лаковые ремешки и блестящие пряжки.
- Нравится? – Полина рассмеялась вслед за девочкой.
Но смех ее тут же оборвался, когда она увидела, как Антошка отдернула руки от подарка.
- Что ты?
- Мамка заругает…
Девочка чуть не плакала, глядя на недоступную «красоту», которая лежала перед ней, сверкая алым лаком и маня примерить.
- Не бойся, Тонечка! Не заругает! Я поговорю с ней…
Полина не договорила.
Антошка взвилась вдруг над стулом, на котором сидела, и замотала головой:
- Нет! Нет! Не надо!
Впервые Полина увидела такой испуг у ребенка. И не думая уже, что делает, она подхватила девочку, обнимая и ловя губами слезы Антошки:
- Не плачь! Только не плачь, маленькая! Не бойся!
Утешать Антошку пришлось долго. Она, всегда такая деловитая, знающая все лучше взрослых, сидела теперь на коленях Полины и ревела, как самый обычный ребенок, всхлипывая и чуть заикаясь от обиды.
- Заберет! Заберет! Не отдаст мне! Не говори…
На то, чтобы утешить девочку у Полины ушло немало времени. И красные сандалики грустили на столе, дожидаясь своей новой хозяйки, пока Антошка не успокоилась настолько, чтобы все-таки примерить их.
Завязывая пояс на платьице, Полина любовалась девочкой. Худенькая, глазастая, с шапкой темных кудряшек, беспорядочно торчащих во все стороны, Антошка была настолько красива, что Полина даже прищелкнула языком от восторга:
- Красотка! Иди, посмотри на себя в зеркало!
Глядя на девочку, крутящуюся возле большого, во весь рост зеркала, которое Семен повесил на стену совсем недавно, Полине хотелось вопить от несправедливости. Почему?! Почему это не ее дочь сейчас танцует в новеньких сандалиях?! Почему той, кому ребенок, в сущности, и не нужен, небо подарило такую красоту, а ей, Полине – ничегошеньки… Почему так просто стать матерью женщине, которой эта забота вовсе и ни к чему, а стольким другим, так ждущим этого чуда, такая радость недоступна?
Видимо, мысли Полины так хорошо были написаны на ее лице, что Антошка вдруг замерла, забыв о новом платьице и красивых сандаликах, и обернулась. Поразмыслила минутку и кинулась к Полине. Обхватив колени женщины, девочка подняла глаза на ту, что подарила ей столько радости, и попросила:
- Не плачь!
Стоит ли говорить, что после этих слов Полина, которая едва сдерживала эмоции, все-таки разревелась...
Антошка провела этот день у Полины. Ее никто не искал, так как мать еще утром уехала куда-то с новым сожителем. Антошка, сидя в старом сарае, где прятала свои конфеты и «сокровища» вроде старых фантиков, на зов матери не отозвалась, точно зная, что ей тут же достанется.
- Никуда из-за тебя пойти не могу! Маята! Говорили мне – не рожай! Эх…
Мать, покричав и поругавшись немного, уехала, а Антошка, выбравшись из своего убежища, притопала к Полине, уже точно зная, что та ее накормит и даже, может быть, расскажет новую сказку.
К вечеру во дворе Антошки загомонили, зашумели, и она засобиралась, стаскивая с себя Полинины подарки.
- Нельзя так домой! Мамка ругать будет. Мне тетка Вера шапку подарила, так мать полдня орала и ругалась. А потом забрала шапку и отдала кому-то. Я кричала-кричала, а она не слушала…
Деловито скрутив платье в узелок, Антошка заметалась по комнате, что-то ища.
- Что ты хочешь? – Полина удивленно смотрела на девочку.
- Сделай мне так, чтобы она не забрала!
В голосе Антошки было столько отчаяния, что Полина отыскала старый пакет и туго свернув платье, засунула его туда.
- Вот! Смотри! Ничего не видно!
- Хорошо…
Антошка выхватила у нее пакет и снова закружила по комнате.
- А теперь что?
Найдя то, что искала, Антошка протянула Полине сандалики и попросила:
- Спрячь! Я потом приду, и ты мне отдашь!
- Хорошо… - Полина приняла обувку и покачала головой. – Может, останешься? Давай, я к матери схожу и попрошу, чтобы отпустила тебя ко мне?
- Нельзя! Она ругаться будет! – Антошка схватила свой сверток и убежала.
Полина, которой в этот вечер не нужно было готовить, так как Семен уехал в город по делам и собирался остаться там на ночь, управилась по хозяйству и включила телевизор. Что-то мелькало на экране, но она этого не видела. На сердце было муторно и неспокойно. Как там ее девочка? Не обидят ли ее те, кто шумел сейчас в соседском дворе?
Она уже знала, что «гости» у матери Антошки бывают «культурные». Они не устраивают дебошей и драк, предпочитая «отдыхать спокойно». Именно потому Полина и Семен не слышали их какое-то время. То, что творилось за закрытыми дверями соседского дома так и осталось бы тайной для Полины, если бы не Антошка.
Большие часы, подаренные матерью Семена на свадьбу, пробили полночь, и Полина выключила телевизор, собираясь идти спать. Она даже не заметила, что засиделась допоздна, размышляя о том, как помочь Антошке.
Экран погас, но в комнате темнее почему-то не стало. Полина обернулась, гадая, откуда идет свет, и испуганно ахнула.
Соседний дом горел…
Старый, наполовину деревянный, он занялся, видимо, мгновенно, охотно подставляя пламени свои давно уставшие бока.
Когда Полина выскочила на крыльцо, крыша дома Антошки уже занялась, а соседские собаки устроили настоящую вакханалию, наперебой завывая и будя людей. У Полины и Семена двор был без собаки, так как старого Дика недавно не стало, а нового щенка они пока не взяли.
Калитка подалась, ведь Полина теперь ее не запирала, чтобы Антошка могла приходить к ней в любое время, и женщина кинулась к соседскому дому, расталкивая тех, кто глазел на пожар, еще не совсем придя в себя после гулянки.
- Где она?! Где! – Полина схватила за кофту мать Антошки и затрясла ее словно грушу.
Голова женщины моталась из стороны в сторону, а взгляд был настолько стеклянным, что Полина поняла – тут ей ничего не добиться.
И тогда она закричала, зовя Антошку, и крик ее был настолько страшен, что разом протрезвели те, кто стоял во дворе.
- А где девчонка-то? – высокий сутулый мужчина, стоявший рядом с матерью Антонины, удивленно глянул на Полину и охнул, когда та кинулась к крыльцу.
- Держи ее! Куда?! Сгоришь!
Но Полина никого не слушала. Она распахнула дверь, ведущую в маленький коридорчик, и взмолилась:
- Господи, помоги!
Не зная расположения комнат, ведь в этом доме она ни разу не была, Полина кинулась наугад, зовя девочку и не думая уже ни о чем.
К счастью, дом был небольшим, всего две комнатки с кухней, и Полине удалось найти старую детскую кроватку, в которой скукожившись, спала Антошка. Схватив на руки ребенка, Полина накинула на девочку одеяло, даже не заметив, что та прижимает к себе сверток, из которого торчит яркий лоскут, и кинулась к выходу. Уже на пороге что-то громко ухнуло рядом, Полину швырнуло вперед, и она упала, закрывая собой ребенка.
Дальше она ничего не запомнила. Это уже потом она узнала, как вытащили ее протрезвевшие мужики, и они же побежали за фельдшером, чтобы привести в чувства. Как испуганно ахнула мать Антошки, когда увидела обожженное лицо Полины. Как не могли добудиться девочки, а после соседи чуть не разорвали нерадивую мамашу, когда выяснилось, что она с приятелями «в шутку» напоила ребенка вином, чтобы та не мешала им «отдыхать».
Обо всем этом Полина узнала от Семена, который приехал к ней в больницу на следующее утро и уговорил главного врача пустить его к жене хотя бы на минутку. Белый как мел, перепуганный, он боялся прикоснуться к перебинтованным рукам Полины и только твердил снова и снова:
- А если бы тебя не стало… Поля! А если бы…
- Сёма, я же жива! Все хорошо! Вот только ты теперь жить со мной не захочешь. Я пойму, ты не думай! От красоты-то моей больше ничего и не осталось…
- Это еще что за разговоры?! – Семен, словно очнувшись от своего морока, глянул как прежде, строго и требовательно. – Чтобы я такого больше не слышал! Поняла?!
- Не сердись! Не буду… - Полина, изменив своей привычке, прямо глянула на мужа. – Спасибо…
- Прекращай! Ты мне жена или кто?!
- Жена… Сёма, а Тонечка…
Полина, боясь реакции мужа, вопрос свой почти прошептала, но он ее удивил.
- Тут твоя Тонечка. В соседнем крыле, где детское отделение.
- Как она?
- Цела. Ты же ее в одеяло замотала. Она только немного дымом надышалась, а так ничего. Я у нее был. Врач говорит, что все хорошо с ней. Не волнуйся!
Полина, с облегчением выдохнув, глянула на мужа.
- Не сердись… Жаль мне ее…
- Понимаю.
Больше они в тот день ни о чем поговорить не успели. Семена выставили из палаты, и Полина уснула, теперь уже спокойно и крепко, точно зная, что все сделала правильно.
Пройдет несколько лет и по дорожке, ведущей к Полининому дому пронесется кудрявый ураган, размахивающий сумкой с учебниками. Наскоро скинув туфельки, на цыпочках добежит он до коляски, стоявшей на веранде, сунет нос под Полинину фату, наброшенную на козырек, и шепнет:
- Мам, а мам, как он спал сегодня? Я утром ушла и не видела его! Ууу, красивый мой!
- Тонечка! – Полина дернет девочку за подол. – Не буди! Еле укачала! Это у тебя да у отца он сразу успокаивается, а мне спуску не дает! Иди поешь! Скоро отец приедет, а у меня конь не валялся.
- Я все сделаю! Отдыхай! – Тоня чмокнет Полину в щеку, осторожно коснувшись губами давно зажившего шрама, и унесется к себе в комнату.
Наскоро переодевшись, она поправит алое платьице на кукле, подаренной ей когда-то Семеном, и, что-то напевая себе под нос, ускачет на кухню. Дел невпроворот! Некогда в куклы играть теперь! Она ведь уже взрослая… Как же – старшая сестра! Все умеет! И по дому, и вообще. И шьет не хуже Полины! Платье это, например, ее работа. Полина только чуть-чуть с выкройкой помогла. И Тоня рада, что от того, первого, сшитого ей когда-то Полиной платьица, остался такой большой лоскут, что хватило на наряд для куклы. Потому, что это память… Не только о плохом. Об этом Тоня вспоминать себе запретила. Но и о хорошем. Ведь не было бы этих «горошков» и семьи бы, настоящей, такой о которой она так мечтала, тоже не было бы! И пусть возвращается из колонии та, что пишет письма и требует называть себя матерью. Пусть! Тоня больше ее не боится и точно знает, кому теперь принадлежит это ласковое слово, которому она уже начинает учить братика. Мамой Антошка зовет теперь вовсе не ту женщину, которая ее родила, а ту, что подарила ей жизнь, ни на мгновение на задумавшись отдать за это свою. И Тоня совершенно уверена – это слово, сказанное правильному человеку и в правильное время, способно творить чудеса. И доказательство этому спит сейчас в коляске на веранде, а когда проснется, Тоня возьмет его на руки, тяжеленького и теплого после сна, и скажет ему:
- Зови маму! Громче зови! Она тебя слышит…