Сто рублей на такси

          Не везло с самого начала. Ведь можно же было поехать в Бежецк по Ленинградке, через Тверь! Так нет, побоялся пробок и свернул на Дмитровку. До Талдома доехал почти без затруднений, но вот за Спас-Углом закончилась Московская область и началась Тверская — даже указатель можно не вешать, по качеству дороги сразу ясно!
          Пришлось сбавить скорость и плестись потихоньку, лавируя между ямами. Правда, временами попадались отремонтированные участки со свежими асфальтовыми заплатами, но уж лучше бы их не было: только расслабишься, разгонишься, а выбоина — вот она! Уже миновав Калязин, не уберёгся, влетел колесом в глубокую рытвину, так тряхнуло, мама не горюй! Услышал какой-то нехороший звук, уж не подвеска ли… Остановился, вышел посмотреть: да нет, вроде нормально всё.
          Поехал дальше, стараясь не вслушиваться в скрип и скрежет. Добраться бы до автосервиса, пусть посмотрят-послушают! Миновал деревню со странным названием Эскино. Улыбнулся, вспомнив город Энск у Катаева: Эн-ск, Эс-кино — словно алфавит повторяешь. Как оказалось, улыбнулся зря, потому что тут же, словно в ответ на его улыбку, к прежним зловещим шумам добавился совсем уже нехороший стук откуда-то из-под днища…
          До Кашина всё же дотянул. На въезде притормозил, справился об автосервисе, оказалось совсем недалеко. Ну хоть что-то!
          В мастерской обнаружили кучу проблем: и с подвеской (чего боялся с самого начала!), и с диском переднего колеса, которым в ту распроклятую выбоину угодил, да в довершение бед ещё и глушитель почти отвалился — вот он стук-то откуда! Пообещали сделать, но не раньше, чем завтра к обеду — и это в лучшем случае! До чего же неудачно всё складывается, вот как с утра не заладилось, так и идёт! Мало-помалу в душе копилось раздражение.
          Гостиница нашлась на той же улице. Правда, идти до неё пришлось довольно прилично. Номер получил без труда. Видно, не так уж много желающих насладиться здешним уютом. Поднялся на этаж, открыл дверь. Комната как комната, на одну ночь сойдёт. Кровать есть — что ещё надо? На окне какой-то сероватый тюль с рисунком в виде большой бабочки — такое впечатление, что она в этом тюле как в паутине запуталась. Хорошо, что окно не на улицу, не будут машины мешать.
          Вынул из дорожной сумки кое-какие вещи, бросил на стул, сумку в шкаф закинул. Потрогал матрас. Да… Всё-таки прилёг, закрыл глаза и даже задремал, но вспомнил, что ещё не обедал.
          Вышел на улицу, огляделся. Перешёл по мосту мелкую медленную реку. Справа увидел большой собор с синими куполами. Сходить, что ли, осмотреть? Надо же как-то время до завтра убить!
          Из оказавшихся поблизости заведений общепита выбрал «Старый Кашин», зашёл. Бегло глянул в меню. Настолько ли он проголодался, чтоб рискнуть тут пообедать? Сам удивился: что это с ним сегодня?! Разве злополучный «Старый Кашин» виноват, что его с утра всё бесит?
          Хотел заказать яичницу с беконом, но полноватая женщина неопределённого возраста, хозяйничающая за стойкой, томно вздохнув, протянула:
          — Ой… С беконом столько возни! С колбасой будет.
          От неожиданности даже рассмеялся. Ну с колбасой, так с колбасой…
          Поковырял вилкой поданную яичницу, понял, что есть не хочет. Может быть, от жары? Сентябрь какой-то не в меру солнечный… Спросил кофе и мороженого.
          — Нету, — ответила женщина, — не бывает у нас мороженого. Но если сами купите, — махнула рукой в направлении «Магнита» на противоположной стороне улицы, — я вам его на блюдечко положу. А кофе только растворимый.
          Вышел, едва справившись с желанием хлопнуть на прощанье дверью. И правда, что ли, мороженого купить? Заглянул было в «Магнит», но увидев очередь в кассу, развернулся и вышел. Что за день такой выдался невезучий?!
          Пошёл бродить по улицам, рассеянно поглядывая по сторонам. Раздражение росло с каждым шагом. Старые дома, без слов умоляющие о ремонте… Скучные пятиэтажки, когда-то прозванные в народе «хрущобами» по имени правителя, при котором возводились… Двухэтажное здание из серого кирпича, — ну барак и барак, — а по фасаду прилеплены буквы, вырезанные то ли из фанеры, то ли из железа и выкрашенные красной краской: «Слава труду». Дизайнеры, ёжкин кот, креативщики! И это в историческом центре!
          Не вернуться ли в гостиницу? Да что там делать, ещё весь вечер впереди! Пошёл дальше, уже не глядя вокруг и пиная ногой какой-то камень, чтоб хоть на чём-то сорвать свою беспричинную, в общем-то, досаду, как-то стравить пар.
          — Эй, друг, сто рублей не найдётся? На такси не хватает!
          Поднял глаза. Какой-то тип, лицо смутно знакомое, будто где-то его уже видел… Сто рублей на такси ему не хватает, видите ли! Или «такси» у нас теперь эвфемизм для обозначения бутылки? Чтобы не сорваться и не оказаться втянутым в конфликт, повернулся и быстро пошёл прочь. Попрошайка что-то крикнул ему вслед — то ли обругал, то ли встретить пообещал…
          Перешёл реку по узкому деревянному мостику, вскарабкался по железной лестнице на высокий берег — и увидел впереди собор. Он же собирался его осмотреть!
          Вошёл. Ах вот как, можно даже на колокольню подняться!
          Довольно крутая винтовая лестница привела на второй ярус. Вид на город, открывавшийся отсюда, неожиданно заворожил его. Даже раздражение, весь день копившееся в душе, отодвинулось на второй план. Какие-то туристы крутились рядом, болтали, восхищались видом, фотографировали. А он стоял и смотрел, смотрел…
          Синие купола храма в сине-облачном небе, а за ними, в зелени, в которой уже пробивалось, подобно ранней седине, осеннее золото, виднеются крыши невысоких домиков… Река, плавно огибающая берег, поблёскивает под лучами заходящего солнца… И почему она ему поначалу показалась мутной и неприглядной? Красивая река-то! Вода почти неподвижная — зато отражение какое!
          Так и стоял, зачарованный, глядя вдаль, не думая ни о чём. Не заметил, как смолкли вокруг голоса туристов, как потихоньку стали сгущаться сумерки. Очнулся от вечерней прохлады и поспешил вниз. Но дверь оказалась заперта. Постучал. Нет, не слышат!
          Заметил на стене листочек-объявление, по какому номеру следует позвонить, чтобы выпустили. Очень предусмотрительно! Видно, не первый он такой невезучий. Достал телефон. Но сколько ни жал на кнопку, экран не загорался. Недавно же заряжал! И что теперь делать? Колотить в дверь ногами и кулаками? Кричать? Всё равно, вряд ли кто услышит: храм наверняка на ночь запирается.
          Но не стоять же до утра под дверью! Поднялся снова по лесенке, присел на дощатый пол, прислонившись спиной к деревянному столбу.
          Сидел, то ли смотрел на город, то ли дремал с открытыми глазами — и вдруг почувствовал, что уже не один. Неужели нашёлся-таки благодетель, решивший проверить, не забыли ли кого на колокольне? Оглянулся — и увидел, что слева, прислонившись к тому же столбу, сидит давешний хмырь, что стольник на такси выпрашивал, смотрит на него, подмигивает:
          — Что, друг, не ожидал? Кричал же я тебе, что встретимся ещё, вот и свиделись. Ты, я погляжу, так и не узнал меня?
          — Ну почему же… Вы у меня сегодня сто рублей на такси просили.
          Мужик засмеялся.
          — Ты сам-то подумал, куда можно за сто рублей уехать? Это ж только повод был, чтоб разговор начать!
          — Я решил, вам на бутылку не хватило, — ответил, начиная уже злиться на навязчивого собеседника.
          — Да ты не выкай, мы ж с тобой столько лет знакомы, что и не сосчитать.
          — Мы? Знакомы? — растерялся от неожиданности. Может, псих? Вот ведь попал так попал! Если дверь заперта, то и не уйти от непрошеного знакомца.
          Тот заметил его замешательство, снова засмеялся.
          — Не бойся, не укушу! Вот не веришь ты мне, а зря. Хочешь, я тебе всю твою жизнь расскажу, а ты думай, вспоминай пока, где мог меня видеть. Тебе же с самого начала показалось, что уже встречались мы.
          Показалось, да, было дело. А вот откуда, интересно, он-то об этом узнал? Впрочем, какая разница! Пусть болтает, раз уж время до утра придётся коротать вместе. Не удержался, спросил:
          — Прям-таки всю-всю жизнь? Ты, что ль, прорицатель какой?
          — Не веришь?
          — Расскажешь, куда и зачем я поехал, тогда поверю, — сказал, а сам усмехнулся про себя: видать, не потерял этот хмырь надежды на бутылёк заработать!
          — Подумаешь, бином Ньютона! — неожиданно ответил тот смутно знакомой цитатой откуда-то из классики. — В Бежецк ты поехал. И не поехал, а сбежал! — незнакомец хихикнул. — Каков каламбурчик-то получился, оцени: сбежал в Бежецк!
          — Почему сбежал? Поехал по делам фирмы.
          — Дел-то там у тебя нет, — насмешливо перебил его самозваный пророк, — про дела это ты так, для очистки совести, чтоб себя успокоить придумал. Сбежал ты в Бежецк от самого себя, да только зря. Нельзя тебе туда ехать. Тебе поскорее домой возвращаться надо. Потому и дорога тебе такая выдалась — то одно, то другое, потому и злишься весь день без причины, без повода на всех и вся.
          Вскинулся было, но тут же и сник. Правду сказал этот псих. Сбежал. Смалодушничал. А тот посмотрел на него, улыбнулся:
          — Что, друг, молчишь? В точку я попал? Вот и молчи. Так я что говорю-то? Одна у тебя проблема — жена! И нет никаких других проблем.
          Тут уж не стерпел, вскочил, ухватил, встряхнул — а тот смеётся:
          — Что, на мозоль тебе наступил? Ну извини! Понимаешь, иногда и солью стоит рану присыпать, если другого лекарства нет. Ты не кипишуй, а молчи и слушай, я ж обещал тебе жизнь твою рассказать. Будешь слушать, или мне уйти? Только учти, не случайно мы с тобой здесь вдвоём оказались. Может, это последний твой шанс. Упустишь его — пиши пропало!
          Отпустил нахального болтуна, а тот усмехнулся кривенько:
          — Вот так-то лучше! Ну, слушай. Женился ты по любви. Думал, вся жизнь праздником будет. Жену берёг-лелеял, чуть пылинки не сдувал. Ну и она в тебе души не чаяла. Казалось бы, это ли не счастье? Но одно портило тебе настроение… Помнишь, что?

          Ещё бы он не помнил! Эта её увлечённость собственными фантазиями! Работала она в кукольном театре художником. Персонажей для спектаклей рисовала. Порой, когда новую пьесу ставить собирались, ночами просиживала за своими рисунками. Уходила с головой в свой воображаемый кукольный мир и уже ничего вокруг не замечала. В такие минуты он чувствовал себя лишним, потому что для него путь в тот мир был закрыт. Ну не мог он своим рациональным умом понять, как можно настолько серьёзно заниматься такой ерундой! Не полетит нарисованная бабочка, не запоёт пластмассовая птица, не залает плюшевая собака! А она разговаривала с ними, как с живыми!

          — Точно! — подхватил, словно подслушав его мысли, этот полузнакомый незнакомец. — Как раз эти фантазии и мешали тебе чувствовать себя в её жизни главным и единственным. Признайся уж, что ревновал её к куклам! Ну, ты и настоял, чтобы жена бросила работу. Хотелось тебе, чтобы она дома тебя встречала, лишь о тебе одном заботилась, ни о ком, кроме тебя не думала…

          Разве это он настоял? Это она сама решила! Ну да, он, конечно, говорил, что в куклы надо в детстве играть, что негоже взрослой замужней женщине такой ерундой заниматься, что есть вещи поважнее глупых фантазий. А разве не так? Ну и в конце концов она сдалась.

          — Вот-вот, именно: сдалась! — снова вмешался окаянный хмырь. — Только принесло ли это кому-нибудь радость? Ушла она из своего театра, стала хозяйством заниматься. Ты приходишь вечером, а стол накрыт, всё в доме чисто-красиво, жена с тебя глаз не сводит, каждое слово твоё ловит. Всё, как ты хотел! Но не тот она человек, чтобы домохозяйкой весь век прозябать: подай-принеси, приготовь-убери…

          А вот тут ты и соврал, непрошеный знаток семейной истории! Никто её не принуждал хозяйством-то заниматься! Полную свободу он жене предоставил, любые желания-капризы с полуслова исполнял. Хочешь — в салон косметический сходи или в фитнес-клуб запишись, хочешь — отправляйся по магазинам, шопинг, говорят, самое что ни на есть любимое женское развлечение. А для души есть выставки-концерты, курсы всякие. Личностный рост — это теперь модно!

          — Для души! Много ты понимал, что её душе надобно! Курсы да клубы, это, конечно, хорошо, только ей этого мало было. Без любимого дела огонёчек-то, изначально каждому данный, чтоб в душе горел и смысл этой жизни придавал, гаснуть начал, и затосковала она по тому времени, когда с ней разговаривали плюшевые собаки и оживали нарисованные бабочки. И захотела она снова к своей работе вернуться. А ты рассердился.

          Блажь всё это! Другие о такой жизни только мечтают, а ей, видите ли, тоскливо!

          — Вот-вот, так ты ей и сказал. И с того времени пошло у вас всё наперекосяк. Она хандрит — ты сердишься. Ссориться начали, иногда неделями не разговаривали. Ты всё больше времени на работе да с друзьями проводить стал, дома всё меньше бывал. Совсем она затосковала, просить начала: «Давай куда-нибудь съездим!» А ты что? «Погоди да подожди, лето скоро, поедем путешествовать, развеешься». Да вот и лето уже кончилось, а ты так и не вспомнил своего обещания. Но она-то не забыла, стала спрашивать, когда же, дескать, поедем, ну хоть куда-нибудь? А ты: «Некогда мне попусту мотаться!» И чтоб доказать ей, как ты занят, а заодно и сбежать от неприятных разговоров, придумал себе срочное и неотложное дело. Но всё же сказал, что через три дня вернёшься, и тогда вы непременно… куда захочет… хоть на пару недель… обязательно! Наобещал, лишь бы не мешала тебе своими слезами-упрёками — и сбежал от домашних проблем в этот самый Бежецк. Вот только вернёшься ты домой, — а её там больше нет. Три дня она тебя ждать будет, а на четвёртый уедет, куда глаза глядят. И тут окажется, что без неё всё остальное всякий смысл теряет. Пока она рядом была, ты этого не понимал, как не замечают воздуха, которым дышат. Спохватишься, будешь искать, да не найдёшь…
          — Да тебе-то откуда знать? Что ты за умник такой на мою голову?!
          — Ты меня так и не признал? Ну-ну… Ладно, заболтался я тут с тобой!
          Сказал, подошёл к ограждению, вскочил на него. Стоит-балансирует. Ну так и знал, что псих! Свалится ведь! А тот оглянулся:
          — Совет на прощанье: бабочку-то из паутины выпусти, не забудь! — и шагнул вперёд…
          Господи! Только этого не хватало! Зажмурился, чтоб не видеть, что там внизу, на асфальте… Но надо же что-то делать! Может, как-то помочь, спасти! Открыл глаза…

          Первое, что увидел — тюль на окне и утренний туман за окном. Что же получается: как прилег на кровать, так и проспал до утра? И не было блужданий по городу? Не было колокольни? Не было болтуна-провидца?
          Встал, подошёл к окну. Ну и туман! Ни неба, ни домов, лишь купола ближнего собора чуть-чуть просвечивают. Отвернулся, скользнул взглядом по зеркальной дверце шкафа. Оттуда на него глянуло помятое от долгого сна небритое лицо вчерашнего собеседника… его собственное лицо!
          Выходит, это он сам себя во сне уговаривал вернуться, пока не поздно, пока ещё можно всё исправить и наладить? Потому что если она уйдёт…
          Достал сумку, покидал в неё вещи. Машину обещали сделать только к обеду… Ладно, ерунда! Ходит же отсюда автобус! А за машиной он потом съездит. Нет! За машиной они вернутся вместе. Надо обязательно показать жене городок, где снятся такие странные сны. Они поднимутся с ней на ту колокольню, пусть полюбуется, как он красив, этот маленький Кашин!
          Оглянулся — не забыл ли чего, и увидел нелепую большую бабочку — узор, вытканный на тюлевой паутине-занавеске. Шагнул к окну, распахнул его, встряхнул тюль — бабочка выпорхнула, описала несколько кругов, нырнула в туман и исчезла в нём.