Под зонтом со сломанной спицей

*отрывок*                           

Распахнуть  окно. Увидеть, как тяжёлые капли дождя забавно  шлепаются на широкий подоконник, заставляя взлетать вверх крохотные пылинки, почувствовать их влагу на лице, улыбнуться, заметив какие неровные следы остаются на шелковом платье. Любимые крыши... Вернее сказать, крыши любимого города, они такие мокрые и блестящие, пусть и скрыты наполовину влажной дымкой. В такую погоду самое время сесть и начать писать, тем более, что новенький ежедневник уже лежит на столе и как будто бы ждет… Небольшая комната на последнем этаже старинного дома  больше похожа декорацию к пьесам о дворянской жизни, чем на современное жилье. Шифоньер в идеальном состоянии. Диван с высокой спинкой, обитый кожей, он служил ночью кроватью. Этажерки с книгами. Камин! Настоящий, в рабочем состоянии. А зеркало в старинной раме, покрытое паутинкой патины. Глядя на своё отражение в нем  легко можно представить себя придворной дамой, собирающейся на бал... Где-то в коридоре раздается  грохот. Должно быть вернулся домой кто-то из соседей. В большой коммуналке иногда было шумно, хотя и без больших скандалов, впрочем, прошла всего неделя , возможно, все ещё впереди! Хорошая идея - поднатужиться и передвинуть массивный круглый стол с середины комнаты поближе к окну, положить подушку на стул, уютно угнездиться, поджав под себя ноги… "Я все равно никому не могу ничего рассказать… А вот записать все, что произошло в дневник - могу.  Единственное, что я знаю наверняка, свою собственную историю… С чего же начать? Может с того утра?.." И строчки полетели одна за другой…
    
        Утром, в субботу, едва проснувшись, Шурочка сразу для себя решила, что, раз уж выходной, хотя тяжелые, серые облака говорили о приближающемся дожде, она поедет в город. Так ей легче. Плакать среди людей, у всех на виду ей не нравится, а, значит, будет сдерживаться.   Дождь, конечно, пошел. Прогулку пришлось прервать. Она сто раз тут бывала, но вот это кафе, спрятанное  во дворе старинного дома от случайных глаз, но широко известное любителям кофе, она заметила впервые. Стряхнув зонт, она зашла и устроилась за  крохотным столиком у окна, будто специально освободившимся к ее приходу.  Шурочка грела руки о горячую чашку, наблюдала за каплями, стекающими по огромным стеклам, любовалась красотой места. У углового подъезда, который отлично просматривался из окна, стояло несколько машин. «Счастливые жильцы, - неспешно размышляла она, - жить в центре, в таком красивом месте…». Она прервала саму себя - одна из машин была совсем, как у деда. Но его машину родители продали на той неделе.., она должно быть обозналась. К тому же капли, превращаясь на стекле в неровные ручейки, как назло искажали картинку и, как она не старалась, номер ей разглядеть не удавалось.
- Принести вам еще кофе?, - девушка-официантка отвлекла ее от окна. Вежливо поблагодарив, Шурочка вновь уставилась в окно. Но теперь она замерла в шоке: из того самого, уголового подъезда вышел дед, погрузил что-то в багажник, лихо, как он это делал всегда, сдал назад, развернулся и был таков. У Шурочки перехватило дыхание. Она совсем недавно стояла в толпе у могилы на его похоронах…

        А может эта история началась с другого утра? В переполненной утренней электричке она с трудом протиснулась в середину вагона. Зажав мокрый зонт коленями, нащупала в кармане пластырь и привычными движениями, практически наощупь, залепила ранку на пальце. И наконец-то перевела дух: она не проспала, поезд пришёл вовремя, а значит, на работе она окажется без опоздания. "Конечно... Она сама виновата... Конечно, жить за городом - это её выбор..." Рядом с ней чудесным образом освободилось место. "Сейчас бы сесть..." Но краем глаза она уже заметила  знакомое движение: молодая, хрупкая с виду, в огромных очках девчушка решительно прорывалась к пустующему сидению, огромным рюкзаком за своей спиной расталкивая пассажиров. За те два месяца, что Анна ездила на работу с дачи, она вполне освоилась и даже свыклась и с толкотней, и с этой решительной девчушкой, и с важного вида мужчиной... Он развлекал Анну особенно. Увидев его впервые,  она решила, что он - большой начальник, случайно оказавшийся в электричке. Так важно он сидел, надувая пухлые щечки. "Может, за ним просто не пришла сегодня машина..." Но дни шли. "Начальник" все так и ездил с ней на 7.35. Однажды толпа протащила её чуть дальше в вагоне и она смогла увидеть экран его планшета. Тогда она даже хихикнула вслух: оказывается, он важно пыхтел над "три в ряд" - этой игрушкой у них болело полотдела. Почти все лица в вагоне стали уже знакомыми. Пассажиры, будто играя в живые пятнашки, пропускали друг друга к выходу, а тех, кто ухитрялся уснуть, вовремя заботливо тормошили за плечи.
Анна наконец заметила, что так и сжимает зонт коленями и на джинсах уже появилось два мокрых пятна. Она примостила зонт-трость за ручку к спинке сиденья, на которую опиралась, вздохнула. Зонту этому уже, пожалуй, если верить всем семейным приданиям, лет пятьдесят, может и больше... Но ткань , непромокаемая ткань густого, темно-зеленого цвета все ещё в полном порядке. Вот только эта вечно вылетающая спица... Вставляя её на место, Анне всякий раз больно щемило палец. В ремонт зонт не брали, говорили, таких деталей давно нет. Анна смирилась с этим. Впрочем, как и со многим другим в своей жизни.
* Шурочка?...   Анна удивленно оглянулась. "Шурочка"... Так называл её только один человек. Собственно говоря, он и придумал это её прозвище. Оглянувшись на молодого мужчину, буквально прижатого к ней толпой, она мысленно оказалась в детстве, сейчас таком далеком, на той самой, солнечной поляне... Детвора носилась по лесу за дачным посёлком, собирались играть в прятки. Водить должна была Аня, другая Аня и вот тогда, чтобы не было путаницы, Лешка и предложил назвать Анну Шурочкой. Так как девочка последние дни только и рассказывала всем и всюду про свою тётю Шуру, гостившую у них на даче. Её двоюродная бабушка, Шурочка, действительно была исключительным явлением. Необыкновенно хороша собой, стройна и подтянута, несмотря на предпенсионный возраст. Полна тайн и загадок. Всегда со шлейфом удивительного аромата. Она называла Анну на французский манер Аннэт. Иногда «моё дитя». Анна не обижалась, и не удивлялась, семейка у них была странная: дедушка называл её Энн, бабушка, словно в пику ему Нюрой, мама с папой были неоригинальны и для них она была просто Анечкой. Анне неожиданно понравилась идея Лешки и с его легкой руки так и прилипло к девочке это прозвище. Легко унося мысли в прошлое, Анна с трудом оттуда возвращалась и ему пришлось повторить:
* Шурочка? Ты как здесь?    
Но Анна была всё ещё там, в летнем детстве. На даче, где они бегали веселыми стайками с утра до ночи, заскакивали  домой "показаться на глаза", и снова уносились по своим детским делам: построить шалаш в лесу на поляне, починить старый плот у почти высохшего болота, посекретничать с девчонками о мальчишках. Дома не протестовали против свободной жизни детей, но время обеда было обязательным. И всегда мучением. Анна ела плохо, сколько себя помнила. И всегда на неё за это ругались. Все, кроме обожаемой Шурочки. Вот и сегодня, любимая Александра Ивановна забрала зареванную девочку от стола, поправив распушившийся хвост Шурочки-маленькой, достала откуда-то из-за спины свой зонт-трость, на который девочка всегда смотрела с таким умилением. Во-первых, цвет! Анна часто представляла взрослой девушкой, которая гуляет под дождем с этим зонтом, как крутит за удобную ручку и вращающиеся спицы рисуют ровные, завораживающие  круги... Во-вторых, конечно сама ручка: деревянная, изогнутая да ещё с тисненой  блестящей табличкой. Написано было что-то на неведомом Анне языке, но это было и не важно. Так было даже лучше, волшебнее и загадочнее. Словом, Анна не поверила счастью, когда Шурочка сказала, что дарит зонт ей! Дарит, но с условием, что та обещает никогда его не терять, никому не дарить и так далее и тому подобное...  В тот момент Анна была чуть выше стоящего рядом с ней зонта, но охвативший девочку восторг был ещё больше. Анна не видела ни недовольных отчего то взглядов бабки с дедом, ни качающего головой отца. Она кружилась, кружилась, кружилась... А вечером она услышала тихий разговор. Дед отчитывал Шурочку старшую, почти не выбирая выражений. Стоявшая под окном девочка едва дышала. Еще бы: подслушивать нехорошо, но что то не давало ей уйти, сердечко билось, мысли путались. И страшны были не слова дедушки. Просто.., просто он ругал тетушку так, словно это была его жена, а не сестра его жены… Потом она об этом забыла.

* Шурочка! Ау! Я все ещё здесь!, - Лешка улыбнулся, - как всегда витаешь в облаках? Ты почему здесь?
Шурочка задумалась. Лешка, конечно, старинный друг, можно сказать, человек проверенный, но в данном случае даже он может решить, что у неё не все дома. Да и как найти правильные слова, когда она даже самой себе не может объяснить толком, что происходит... Деда не стало пару месяцев назад. Шурочка ушла как обычно на работу, а вернулась домой и узнала о горе. И тут то и началось странное и необъяснимое: бабушка не плакала, мама не плакала. Они словно роботы готовили бесконечное количество разнообразных блюд на поминки, деловито переговаривались, отдавали мелкие поручения Шурочке... Так прошло два дня. В день похорон светило яркое солнце, мама и бабушка не снимали темных очков. Хоронили деда в закрытом гробу. Деловито и быстро. Шурочка попыталась было поговорить с отцом, но он лишь отмахивался, откладывая любые разговоры на потом. Народу дома было не протолкнуться. Ещё бы! Дед был известным ученым, за его открытия он не раз был награждён высокими наградами, уж Шурочка-то знает, она в детстве любила открывать эти бархатные коробочки с орденами и медалями, разглядывать, иногда примеряя себе на платья. Бабушка, заметив это, всегда ворчала, коробочки убирала, нередко отвешивая внучке подзатыльник. Учеными в их семье были все. Бабушка, мама и папа - все они работали в одном институте с дедушкой. Собственно сама Шурочка тоже там работала, но в отличии от своих родственников, увлечённых наукой и не представляющих жизни без неё, Шурочка просто отбывала часы. На поминках зачитали даже телеграмму с соболезнованиями от правительства. "Наука потеряла.." Шурочка потеряла больше всех: дед всегда был ей другом, тылом, родным и понятным. Хотя иногда, когда тот думал, что его никто не видит, Шурочка замечала у него такой взгляд, что холодок бежал по спине, но она так и не решилась ни разу его спросить. А теперь уж и не спросишь...

Не успев похоронить деда, первым делом продали дальнюю дачу. Шурочка была в полном замешательстве. Там только-только доделали ремонт. Завезли мебель. И в отличии от ближней дачи, где жить и летом было не всегда комфортно, в новом доме  было хорошо и летом и зимой. Шурочка так явно представляла себе как они все вместе встретят там Новый год, как она нарядит большую елку, не зря же они хранят столько старинных елочных украшений... Мнения Шурочки на этот счёт никто не спрашивал. Впрочем, как и по другим вопросам. Никто же не спрашивал, кем она хочет стать? Все физики в семье, так что будь любезна - соответствуй! А то, что она ничего не понимает в своей работе, как это было и во время учебы; то, что вылезает всякий раз только за счёт удивительной памяти - ну, вот и ладно! Ещё втянется! А это её странное хобби в виде любительского театра рано или поздно ей надоест. Однако за год работы она так и не втянулась. Спасало лишь то, что молодой женщине явно симпатизировал начальник. Уж что там было у него на уме: искренний ли интерес к ней или желание быть поближе к отцу и деду, как ведущим специалистам в их области - не известно, но он поручал ей лишь относить документы, время от времени что-то печатать за него, что вполне устраивало их обоих. И сразу после работы Шурочка уносилась в театр, и только там она могла дышать спокойно и чувствовать себя абсолютно счастливой..

* Прости, Леш, задумалась, - её улыбка сейчас могла бы лёд растопить,но она уже резко погрустнела, - дедушка умер, ты слышал, наверное, но а я.. Я решила на даче пожить...
* Ну, меня то ты не обманешь, выкладывай, давай, что на самом деле?
Шурочка подняла на него глаза. Она вспомнила, что Лешка в детстве хотел стать следователем, может и стал, кто знает, она так давно его не видела... Если бы она поддалась порыву, она выпалила бы ему все и сразу:
* Я видела деда. Происходит что-то непонятное...
Но она решила, что во всем разберётся сама, поэтому, чтобы не пропустить свою станцию, взяла зонт покрепче, протиснулась мимо друга, и лишь сказала:
 - В театре разборки, бьюсь за роль! Буду рада тебя увидеть на премьере!»
«Капли за окном все еще исполняли свою, только им понятную мелодию. На крыше соседнего дома деловито и громко обсуждала свои проблемы парочка альбатросов. О чем это она? Ах, да! Театр…»

     За детскую пьесу они брались впервые. Роль Эли подходила ей как никому другому: нежная, трепетная Шурочка казалось всё-всё знала о девочке, которую так немилосердно унес ураган. Но упрямец-режиссер, влюбленный в приму, словно  не замечал этого и ей досталась роль злой и коварной Бастинды. Труппа была в таком же недоумении, но в этой ситуации они могли лишь подбадривать Шурочку. В темных кулисах она скрылась от всех и шмыгала носом. Шурочка не умела злиться, не умела обижаться. Словно белая ворона смотрела она на мир своими голубыми глазами и всегда искренне расстраивалась, встречаясь лоб в лоб с несправедливостью или обманом. Особенно обманом близких…

« Укрыть ноги пледом - сейчас самое верное решение.., а вот окно закрывать не стоит: воспоминание о том самом вечере вызвали слезы, остановить которые теперь будет непросто, и прохлада с улицы может в этом помочь»

     Тем вечером Шурочке нездоровилось. «Нездоровилось» - еще одна фишка Шурочки старшей. Она частенько вставляла в свою речь такие вот старомодные обороты. Дед подшучивал, мол, на такой должности и такие «древности», но та лишь рукой махала. И уж самом собой было бы верхом неприличия при взрослых произнести слово типа «фишки». В лучшем случае - строгий взгляд, но нередко доходило и до выговора. В семье  почти все говорили на чистом от шелухи русском языке. Почти, так как бабуля грешила чаще других и Шурочке даже казалось, что делает она это намеренно. Ну, как бы то ни было, тем вечером Шурочка жаловалась на боль в животе, вызывая недоверие у папы: он то прекрасно знал, что завтра контрольная, контрольная по физике… Дед, тетушка и папа чаевничала на кухне, а Шурочка,  поддерживая легенду, бегала в туалет чаще обычного и постанывала оттуда. Проделывала она  это с артистизмом, поэтому родные лишь посмеивались. Устав от шоу, в один из таких её забегов, семья, видимо, потеряла бдительность, и, девочка услышала обрывок фразы… «Нет, ну а что еще ты хочешь от нее? Она не родная …». Наверно, дослушай она до конца, многое бы в ее жизни пошло по-другому. Но тогда, тем страшным вечером она просто упала в обморок…