Прибытие в бригаду

       Само прибытие в Бригаду и все то, что ему предшествовало, я подробно описал в рассказе «Третий прыжок». Это был первый рассказ из задуманного позднее цикла «Служба в ВДВ». Вторым был «Командировка в Дрогобыч». Всё, что описано в них, от первого до последнего слова – истинная правда. Я вообще выдумывать давно разучился, хотя в детстве у меня получалось отменно. Жаль, не было кому ни записать, ни вовремя направить по правильной стезе… Сколько замечательных книжек могло бы выйти из моих необузданных детских фантазий!..
 
       А сейчас, когда прошло около пятидесяти с гаком лет, и уже не вымысел, не фантазия, какими изощренными они ни были, а одна лишь жизненная правда для меня актуальна и интересна, - интуитивно выбранный жанр "художественно-биографических" воспоминаний, - остаётся единственно верным - интересным.
       Ведь если исходить из постулата, что каждая отдельно взятая человеческая жизнь единственна и неповторима, а следовательно, – более всего прочего и интересна.
       Или же, по крайней мере, может таковой быть, если суметь рассказать о ней живым образным языком, подведя читателя к правильным умозаключениям.
       Вот почему я до сих пор "не бросил этого дела".

       Давненько подумывал я описать всё то, что припомнится мне из моей службы в армии. «Учебка»? – Там маловато, да и невзрачно как-то. Да, имеется кое-что занятное... Да только крайне мало. Так что стоит ли огород городить?

       Зато десантура!.. Это – уже совсем другое дело. И оно достойно того, чтобы быть записанным "на скрижалях истории", - вдруг захотелось бодренько вставить мне. Может, тешу себя надеждой, что когда-нибудь мой внук либо правнук с благодарностью прочтут мои записки, более подробно узнав о поступках и думках своего деда-прадеда, - узнав в них и себя, однажды; отчасти… Как знать?..
       Итак, как говаривал когда-то поистине исторический персонаж - Первый космонавт планеты Земля: «Поехали!..»

       По идее, вначале надо бы было вставить сюда выдержку из «Третьего прыжка», да неохота возвращаться: вычитывать, править, извлекать… Скучно! Лучше сразу же двигаться дальше: побольше вспомнить, побольше описать.

       Две вещи из поразивших меня вскоре после прибытия в «39-ю отдельную, ордена «Красной Звезды» десантно-штурмовую бригаду» особенно ярко вспоминаются мне сейчас: – просто «лезут в глаза».

       Первая – это как мы с Саней Гапурбаевым – два «оборзевших, в конец, ёжика», ночью, после отбоя, заявились в роту стройбатовцев, прикомандированных к нашей Бригаде на время "нескончаемого" капитального ремонта и переоборудования старинного иезуитского коллегиума (мужского монастыря, - как нам его тогда  называли, - для устройства и перепланировки внутренних помещений-"расположений".

       Владимир Коробка, мой «замок» (замкомвзвода), который так легко, лишь двумя пальцами левой руки (см. рассказ «Третий прыжок») посрывал с меня чёрные «чмошинские» нашивки вскоре по прибытию моём в новую воинскую часть уже после того, как вся рота вернулась из Беличей (учебного центра) к месту постоянной дислокации – в город Хыров, – как-то вечером, после ужина, сделав придирчивый осмотр всего моего новенького обмундирования на предмет того, «а нельзя ли тут чем-нибудь поживиться в виду близящегося (всего через полгода «ухода на дембель» (т.е. увольнения в запас),  придирчиво, по-хозяйски, осмотрел всё моё новенькое обмундирование, прибывшее со мной из учебки, забрал себе мой «новый толстый» и тугой на сгибе, не вываренный и ни разу не потёртый кожаный ремень. Мне же, - паразита кусок, - всучил чёрт знает откуда взятый «чмошинский» «деревянный» (дермантиновый) ремень, надеть который я, признаться, «прибыв в войска», больше уже никогда не рассчитывал.

       Заметив моё крайнее расстройство от подобного обмена «по беспределу», ярко написанное на моём лице, мой первый Бригадный друг и «годок» (солдат одного призыва) Саня Гапурбаев, - казахстанский узбек из Чимкента, внешне больше похожий на Яшку-Цыгана из х/ф «Неуловимые мстители», чем на природного круглолицего узбека или казаха, - перед отбоем подошел ко мне, приобнял за плечи и тихо, заговорщецки предупредил, что после отбоя мы вместе пойдём добывать мне другой - тоже поясной кожаный ремень – тот самый, достойный именно воина-десантника. На вопрос: где мы его возьмём, да ещё - после отбоя, уверенно предупредил, чтобы я во всём доверился ему: он знает, что и как надо делать.
       Пришлось довериться и ждать.

       Саня был полноценным бригадным «ёжиком» (солдатом, прослужившим полгода после призыва, на сленге Бригады), поскольку попал в часть в самом начале призыва. Я же был временно «неполноценным», то есть новоиспечённым, прибывшим из другой части – учебки. Причём учебки не десантной, а инженерно-сапёрной, - «чмошинской», по сути, - опять же: на Бригадном сленге. Мне приходилось на первых порах, по неопытности, слушаться и выполнять то, что более «старшие» и более опытные друзья-товарищи советовали.

       Часов в одиннадцать ночи, после отбоя, Саня тихонько разбудил меня, предварительно договорившись с дневальным «на тумбочке», чтобы шухера не подымал, - и мы вышли из расположения. Предстояло пройти по краю плаца метров сто о входу в бывшую монастырскую колокольню, где в то время размещалась рота стройбатовцев, прикомандированных к нам на время остававшихся строительных работ к Бригаде.

       Поднявшись по довольно широкой но не мраморной, кажись, лестнице на второй этаж, мы открыли массивную резную, типа дубовую, дверь. В помещении горел «дежурный» ночник у входа над дверью. Тишина. Мерное дыхание спящих. Мы вошли. У входа слева – дневальный-«тумбочка». Тут же случился и сержант: дежурный по роте. Оба первыми отдали нам честь. Лично я не помню, чтобы отдавал им честь. Кажется, что нет. Но точно этого момента не помню. За Саней повторял, кажется. Неважно. Важно другое. Саня Гапурбаев тоном, не терпящим возражений, потребовал у дежурного по роте сержанта тут же построить роту по полной форме, что тот немедля беспрекословно вы полнил.

       Когда рота стройбатовцев человек в сорок-шестьдесят, по стойке «смирно», выстроилась в одну шеренгу, мы стали медленно, слева направо, обходить строй, внимательно осматривая внешний вид солдат, делая акцент именно на форменных ремнях. Пройдя всю шеренгу и не увидав ничего подходящего, Саня вдруг обратил внимание, что у именно у самого сержанта, «дежурного по роте», как раз-то и был тот самый подходящий кожаный ремень: – мягкий, лёгкий, слегка вытравленный неизвестной мне до сих пор «химией», придающей ремню благородный желтовато-бежевый оттенок. Именно такие ремни носили «на своих чреслах» самые «крутые» из наших старослужащих, начиная с дедов-дембелей, "бОрзых" кандидатов, не говоря уже о полноценных «гражданских людях»: тех солдатах, которые, отдав воинский долг родине, почему-либо ещё оставались в штате Бригады.

       Я, было, усомнился Сане, прошептав на ухо: – смогу ли носить такой ремень, вправе ли и не отнимут ли его у меня, – на что получил бравое уверение в том, что не отнимут, когда узнают, каким образом он мне достался.

       Саня приказал сержанту снять свой ремень и отдать мне, что тот, скрипя сердце и явно нехотя, сделал, стараясь, по возможности, скрыть гримасу недовольства на своём лице. Покамест я примерял на талии так легко доставшийся мне «трофей», сержант тут же, ничуть не стесняясь, проделал тот же самый фокус-покус с одним из «молодых» рядовых собственной роты.

       Не отдав чести и не попрощавшись, мы с Саней ушли.
       Наутро и в течении следующего дня рота узнала, каким образом у меня появился "новый ремень". И действительно, больше на него никто из наших «крутых» не покушался.

       Гораздо позднее я узнал или в свой черёд догадался, что проделанная Саней Гапурбаевым "операция ремень" была "высочайше" санкционирована всё тем же замкомвзвода Владимиром Коробкой, поскольку входила в обязательный психоэмоционально-закаливающий "комплект" возможных реакций на стресс каждого молодого воина-десантника, проходившего в Бригаде своеобразный "курс молодого бойца".
   
       Почему так вышло, что два «ёжика»-десантника,  в лёгкую застроили роту стройбатовцев и без каких-либо возражений с их стороны, на виду у всей роты сняли ремень с их «цельного сержанта», – явно далеко не последнего в той роте человека,   – осмелюсь высказать следующие предположения.

       Во-первых, за то время, что стройбат был прикомандирован к нашей части, – а это длилось года полтора или даже два, поскольку они явно построили бригадный клуб, здание расположения первого парашютно-десантного батальона, учебный корпус предпрыжковой подготовки, – я же застал их, наверное, под конец пребывания в Хыровской ДШБ, а потому и ни разу не видел, чтобы кто-либо из них не то, чтобы прогуливался, а попросту передвигался по территории части по своим личным неотложным делам.
       Возможно, еще до моего прихода в часть бывали случаи жестоких избиений «чмошинцев» нашими «орлами низкого полёта». Отсюда, видимо, и происходила тайная договоренность между «высоким командованием» двух родов войск о всенепременном исключении в будущем подобных эксцессов. Этого можно было достигнуть только тщательным соблюдением некоторых условий «политики несоприкосновения».
       В частности, стройбатовцы поутру тихо и незаметно, без каких-либо строевых песен, убывали на рабочие объекты как раз в то время, когда Бригада «строилась» для утренней поверки и развода по работам-занятиям. Возвращались же они во время вечернего нашего построения – вечерней поверки и развода на ночной отдых по расположениям.
       В общем, днём мы их никогда не видели. Быть может, они строили ДОСы (дома офицерского состава), располагавшиеся за пределами части? Поэтому видеть их издалека и по-за высоким железобетонным забором мы физически не имели возможности.

       Помимо добытого ремня у стройбатовца, по свежим «горячим» следам на территории Бригады, очень живо запомнились мне двое «дембелей»-разведчиков. Помню только, что «погоды тогда стояли отменные», - очень похоже было на весну. Но в том краю это могло случиться и в ноябре, и в декабре, и даже в феврале либо в марте: просто выдалась пара-тройка солнечных тёплых денёчков: – снег вдруг начал бодренько таять. Заискрились, зазвенели быстрые ручьи. Ярко-остро запахло весной. Всё-таки очень близкими к географическому югу были те благодатные края, – Прикарпатье. 
       Точно  такую же декабрьскую погоду я наблюдал год спустя в Дрогобыче, будучи «в командировке» на химзаводе. Там дело тоже  происходило зимой, - в середине, другой половине декабря месяца. Этому эпизоду моей армейской жизни посвящен большой и подробный рассказ, который так и называется: «Командировка в Дрогобыч».

       Итак, пригрело солнышко, и снег на территории Бригады почти всюду растаял: лишь небольшими клочками лежал где-нигде во рвах и в тени заборов с северной и восточной сторон света, на которые во всю длину бригадного плаца «смотрело» здание монастыря. Солнце в тот день ярко-радостно щурилось, обещая скорую весну, и вечер наступал на час или полтора позже, чем обычно бывало в пасмурные дни середины зимы или поздней осени.

       Те «двое» ходили по всей Бригаде обнявшись, словно пьяные: улыбались неизвестно чему, не боясь никого и ничего, никому не отдавая чести. Думаю, не отдали бы даже комбригу со всем его штабным офицерством, столкнись они где-нибудь в «узком» проходе, – настолько «круты» и развязны были они даже на посторонний – далеко не беглый – взгляд.

       Я-то уже кое-что понимал во внутренней бригадной жизни. Как-никак, четыре-пять месяцев пребывания в ней не прошли даром.
       По «тем двоим» было сразу видно, что сам черт им не брат. Или всё-таки – брат?.. Один, «здоровый», который своей атлетически сложенной фигурой тут же бросался в глаза, был, что называется, «современным Гераклом».
       По его внешности, фигуре и звероподобному выражению не лица, нет: – "держимордовской физиогномии", если не подобрать более грубого, но зато и более точного слова, – было сразу же заметно, что никакой "причёсанный" вид спорта, никакие там штанги, гири с гантелями, вкупе с турником, брусьями, шведской стенкой, - здесь «и рядом не ходили, не стояли»… Это был просто истинно природный русский богатырь в его молодые годы. Эдакий Илья Муромец или Никита Селянинович, только что проснувшийся от долгого богатырского сна, слезший с печи и выползший на свет божий из своей покосившейся, за время богатырского сна, хибары… Кстати, и выражение лица его, если не сказать прямо: – морды, он по обыкновению имел какое-то заспанное.

       Мне же отчётливо запомнились именно его кулаки: вот уж поистине – «пивные кружки» либо - бокалы! Хоть и росту он был не слишком большого: так, метр восемьдесят семь, пожалуй; но зато уж и «рожа лица» у него была ещё более выдающаяся, нежели кулаки. О таких говорят: во сне увидишь – полподушки съешь!.. Однозначно, - жуткая разбойничья рожа! Не приведи Господь встретиться с этакой где-нибудь в подворотне тихого подмосковного дворика!.. Он ещё и слова не успеет вымолвить, а ты уже готов всю получку отдать, если, конечно же, она у тебя есть...

       Всё тот же Саня Гапурбаев рассказал мне днём-двумя позднее, что этот хыровский «кадр» просто-напросто скрылся в армии от тюрьмы, так как ему грозил немалый срок то ли за грабёж с мордобитием, то ли за злостное хулиганство или разбой.
       И это с ходу читалось в его облике: безошибочно и однозначно. Тут же сама собой приходила на память десантская поговорка: «Кто не попал в тюрьму или в цирк, тот попал в десант».
       Не «дяди ли Васи» Маргелова был этот очередной "перл"?..

       Зато другой «разведчик», его корешок, был абсолютной противоположностью первому. «Сантимов» на пяток ниже ростом, он и фигурой был заметно стройнее, субтильнее, так сказать.
       Однако же при взгляде на него в голову приходила небеспочвенная мысль про то, что уж этот «кадр» точно спортзала не обминул.
       С лица, – ну просто «агнец божий», - чем-то неуловимо смахивающий на молодых Алена Делона и Жана-Клода Ван-Дама, «смешанных в одном флаконе». Короче, с лица – хоть мёд пей: явный интеллект светится в сине-голубых глазах, - насмешливо-самоуверенных, весело-нахальных. То ли каратист, то ли самбист-дзюдоист, – сразу-то не разберёшь. Только это непременно было. И сразу же было заметно, что в их паре "дедов" он – ведущий, и никак не ведомый.

       …И вот прошла та «очаровательная парочка» не раз и не два перед моим восхищенно-ошарашенным мысленным взором, – круто в обнимку: зимние, на два размера меньшие окружности их голов новенькие «духовские» шапки-ушанки, «отбитые с помощью табуреток - «квадратом», – едва лишь держатся где-то на самых верхах их в меру и аккуратно подстриженных затылков…
       Весёлые, улыбающиеся самим себе и своему внутреннему кайфу слоняются они вокруг здания монастыря по территории части: – никого не боясь, никому не отдавая чести… Казалось, что все офицеры Бригады куда-то вдруг «попрятались» в то же самое время или «смирненько заседали в штабе на очередном совещании»…

       Именно эта самая «сладкая парочка» и явилась для меня наглядным примером рассказов наших ротных «дедушек» о «бакинских дембелях», которые, в свое время, не то, чтобы офицеров не слушались, а сами ещё могли ими покомандовать…