Веретено

   
   
Вы не находите, какое это красивое слово: веретено? Ве-ре-те-но. Три "е", с ума сойти. Какая нежность. Бабушки под окнами в лютую стужу кружат веретёна. Собака не выйдет помочиться. У бабушек руки в морщинах, будто протоки избороздили дельту Волги, - время режет по живому. А всё-таки, страшно дотронуться? Дотронься, они тёплые. Пальцы сучат быстро-быстро. И скрип лавки. Какое это счастье: капризы внуков и строгость бабушки! И тишина, только скрип лавки. Ве-ре-те-но. Волшебное это "ве-ре". Ве-ре. Покойность.
   
Вы заглядывали когда-нибудь в глубину падающего снега? Бесконечность. Небесное веретено вьётся аки лист Мёбиуса. Тишина превосходит границы. Да не уничтожат красоту пустые звуки. Веретено. Детские лошадки в маленьких спаленках их обитателей, самых маленьких обитателей дома. Писк мыши за печью, пар от картошки, ледяные дары лета из погреба, даже ходики умерили громкость, тик-так, тик-так деревянно, пёс прядёт ухом, свжевыметенные половики пахнут снегом, кружевные узоры под лампой, кружева на подушках – одна к одной, одна к одной, как слонята, убывают вверх пирамидой, кружева на окне, фиалка цветёт в декабре. Веретено. Варежечки для нашей девочки. Подарки на Рождество. Старый и маленький иконостас. Помолиться, чтоб Дед Мороз принёс бабушке пряжу. Помолиться, чтоб Дед Мороз принёс красок. Веретено кружится со звоном натянутой нити, рука вверх-вниз, пальцы бегут быстро, пауком, нога похаживает: так-трак, так-трак, пёс прядёт ухом, за печкой сверчок молчит – устал, а снег нескончаемо валит и валит кромешным своим потоком, а дымок стелится из трубы – страшно-то взлететь ему к небушку? – то не леший сыплет, то на небе перины взбивают, спать готовятся. Веретено кружит – не накружится. И вьюга веретеном ходит-то, успокою не находит ишь.
 
А летом бабушка сидит под яблоней, и уже сыплет с небушка не перина, а цвет яблоневый. А то к колодцу пойдёт, а веретено лежит себе, ухмыляется, утомилося, мол, а само так и просится, взяли чтоб его, ну, а уж потом разухарится – не остановишь ведь. Так и вертится.
 
А время бежит телком вёртким, уворачивается, в руки не даётся, на всё накладывается: на яблоневый цвет, на рукоделие какое, на Шарика, на кружева новые, на носочки детские, а дед из погреба уже и мёд тащит, и здесь время покрутилося. У него два вымени, сказывают: одно – из которого оно всё сущее потчует, жизнь даёт, а другое же – тёмное – из него и лечатся, а кто перепробовал – того и смерть прибирает, и нет, говорят, таких, кто, попробовав раз, навторично не прильнул к нему. Веретёнко наше.
 
Детская лошадка качается – хрусть-хрусть, туда-сюда – кивает соглашаясь, а по короткому стремени паучок бежит, ткёт он свою паутинку, и букашка в неё, и какая другая малявка попадаются, хрусть-хрусть – лошадка головку склонила – скок-скок, а веретёнко вьётся настойчиво, утолщается – это на нём нить колечки свои сворачивает: вот оно, начало, а вот и конец, а вот опять начало, а вот и конец, не устаёт бабушка, неспешно делает, а куда ей торопиться-то? – она уже тута, где надобно, лошадка кивает ей – туда-сюда. После и бабье лето поспевает, а пряжа всё шевелится, в нитку укатывается, а в погребку – грибочки хрусткие и яблочки мочёные, а как на горку взлезешь-то, там и семечки подсолнушковые и боровички сморщились, висят, и сундук тайный с вещицами для дальнего плаванья, и кукла Марья тряпичная, а и сено тут, прыг в него, так оно жжётся, окаянное, крапивой-то, видать Семён косил – у него завсегда с крапивою, Рябушка здесь яичко ишь оставила, повадилася, а погнать её – да где ж за дурою? – не угонишься. Бабушка и молоко принесла, созывает пить уже, а веретено-то где? – ан лежит, шустрое, егоза деревянная, ухмыляется, ну лежи, лежи, старое, не высовывайся.
 
А то бывает, Бог в волчки играет, как закружит – аж гулко становится, ветер поднимается. Закружит Он Россию-матушку в кадриль какую, или вальс бостонский ей предложит, а она по аглицки ни шиша – только по-нашему лопочет. Гироскоп это по-ихнему или Гринвич, кажись. Веретено, короче. Или на гармонике присядет поиграть, тогда и птички у нас распоются, а чего Ему не играть-то? – весёлый Он. А бывает и чудо, только неправильное: человек какой начнёт при луне коленца выкидывать, да всё с закрытыми глазами. Говорят, на веретено насмотрелся. Или зачнёт в короба заглядывать, и всё невидючи. А глаза закрытые. Это у него в голове нить тонкая вьётся – леший её плетёт, измывается, супостат нехороший. Он на поворотах речки водится. Бабушка тогда окрикнет человека, он и успокоится. Может и веником поддать – нечего с лешим знаться, веретёна в голову пускать. Но это редко бывает, в нашей деревне такого не водилося, в соседней, сказывали.
 
И опять зимушка зачинается. В трубе совушка гуд свой неприкаянный затевает, внуков малых пугает. А бабушка задвижку припечатает – так и нет той совы, только одно воспоминание. А уже и ставни заходили – крылья будто. То птица разбег берёт, чтоб в небо воспарить. Зимняя птица. Бьются крылы о дом, калечутся. "Бабушка, кто это?" "Это, милай, птица Антонина по двору шастает, есть просит". "Дай ей пирога, бабушка". "Ты-то давалку не разёвывай, спи, милай, я ей вынесу". Утихомирилася Антонина. И снова веретено шуршит, от пальца безымянного отталкивается, из рук рвётся, да не убегает. Хитрющее больно. А как заполнится, так и в клубок раскручивается: туда-сюда, туда-сюда.
 
Спит дом, только звёзды перемигиваются: туманности какие, или галактики – неведомо, малы шибко, отсюда не видать. А у Бога пластинка вполголоса кружится: "естердей ол май трабл…" – так что, под нашей крышей всё тихо.
 
А потом как бухнет заряд снежный, с утра двери не открыть – намело, дымок над трубой вращается, улететь не хочет, снегири у ведра чирикают, а шишка упадёт – так они в стороны, прорубь замёрзла, и лошадь – у морды вся  в инее – бочку везёт, стала и стынет, ждёт когда дырку-то в речке продолбают, мужики красные, с похмелья, али так, не спешат, смеются, один рукой голой к железяке прикипел – точно, пьяные! – хохочет нутряно, бац, да ледок не глубокий – железяку в воду проронил, и, ну давай топорами расширять, а савраска совсем остолбенела, ногой снег роет, сейчас, милая, натаскаем, пойдёшь. Ну, пошла, старая! Заячьи узоры – вдоль дороги, прыткие, они савраске побоку, а то и дерево какое повалено снегом, оттаскивать надобно, на, сена пока пожуй, видно, сыч зайцев гонял к утру, много их, норы присыпало, куда косому податься? – вот и стренькают под деревами, н-но пошла, бочка хлюпает, копыта тук-тук глухо, полозья елозят по новому настилу, камень под снегом попадёт – скрипят слёзно, а вот здесь повозилися – сыч, видать, косого настиг, следы в лес ведут – заяц увернулся, н-но шевелись, развалина!
 
А в хате пироги поспели, в одном пуговка от брелока запрятана, помечен, мол, кадушка с капустою совсем замёрзла, нарубишь в мисочку, да в тепло, в одних подштанниках не больно-то порасхаживашь, начинка картопля, да водочки шкалик – то хозяин потчуется, детишки закваску молочную к пирогам припивают, дымится котелок, а бабушка уж за пряжу взялася, - садись с нами, мать, ну, на нет и суда нет, - а вот я вам, брысь на печку! - а мальки уже там, и смех из-за шторки ехидный, отец встанет со стола и давай сапоги ладить, а и гармонь в руки возьмёт – без делу не сидит, мать в сенях подстилку для козы ворошит, посуше выкладывает. И Семён к столу садится, а пирог с пуговкой в рот просится, капусткой хрустит, стряпню нахваливает, замирает: чуть зуба не лишился, а с печи смех несётся, - счастье твоё, – та когда ж оно будет? – а после пасочки, – то ждать долго, вы мне нонче подайте, – и усами за шторку лезет, а оттуда смех ещё пуще, отец на мальков цыцкает, к порядку призывает. И вечереет как быстро, глядишь – ночь на дворе да опять ставеньки ходят, гукают, да опять бабушка старую сказочку рассказывает про Внучку, а иной раз и про лешака-смехача, повстречав коего засмеёшься, а засмеявшись попадёшь к нему в кабалу и будет смехач тебя щекотать и засмеёт до хворобы, а сам этим и промышляет, и живёт чужой силушкой. А иной раз и песенку споёт бабушка, сама-одна сочиняет, крутит пряжу и запоминает что в голову-то лезет, и не знаешь – правда ли про лешака, али нет, ну, понятно, про Внучку – оно правда, там всё смирное: Внучка за мужичка выходит, хорошее – завсегда правда, бабушка, а лешак к нам не наведается? – спи, неразумный, не наведается, козы нашей забоится. То – не лето.
 
Летом, обыкновенно, рыбалка: уставишься на веретёнко, а оно подрагивает – на волне ходит – шасть и под воду нырнуло, ты и подсекай, тут тебе карасята животастые, а иной раз и окунёк полосатый покажется, брат Бонифация, подчистит их бабушка, в муке уваляет, да на сковороду, да в печь, они пошевеливаются – жить вишь хочат – жуть страшная, а потом хрустящих их уминаешь, сметанка, значит, тут же – в кувшинчике поблёскивает, на поджарку просится. А то и за раками с утра намылишься, они не глыбоко прячутся, увидишь жопастого, хвать его рукой, а он как прыг! – не поймать, а ты разозлишься, давай за ним гоняться, весь искупаешься, пока схватишь. Потом его в садок сетчатый, а там – с дюжину, деревянно стучат друг о дружку, глаза выпучили, иной раз без клешни попадётся – видно, что боевой экземпляр, в боях раненый. К обеду принесёшь сотню, а от них пахнет природою волшебно, высыплешь на пол, так они расползаются, некоторые хвостами дрыгают, думают сейчас поплывут, ан нет – на мели вы, братцы. Тут хозяйка их в кипяток и окунет, краснеют, милые, а уж вкус какой – не насытишься. Или по грибочки пойдёшь, боровички какие там, или подосиновички – то благородный гриб, а бывает и маслят слюнявых под сосенками наковыряешь, один к одному торчат, шляпками соринку или иголку хвойну подцепят да зыркают по сторонам, тебя дожидаются, ты их в лукошко, подберёзовики стройные – не даром что так называются – пятнистые. Со сметаночкой они, да с лучком, да с картошечкой – лучше не придумашь. И опять же водочка домашняя – бабушка её из свеколки варит. Запьёшь грибочки стопочкой, да огурчиком солёненьким прикусишь, да гармонику в руки возьмёшь – что там городские сласти! – у нас свои раздолья. А потом и за ягодкой черникой пойдёшь, или за орехом созрелым, а тут и кабан порылся, осторожным надо быть. А мы его не побеспокоим, и он нас не тронет. По листику улитка без домика проползла, следок оставила. Лягушка разноцветная прыгнула, а худюща какая! – бёдры выступают, на, жаба, я те хлебца дам, куда ж ты, милая? Шмель над ухом "жу-у-у" – грозно, будто самолёт старый, по своим делам полетел, да не жалются они, враки всё, токмо когда приспичит, а так – у  них забот полон рот. Насбираешь плетёнку орешков, да приляжешь у кусточка – благодать. Птица поёт. Да не одна – тыша.

2000