О журналистике

    Что бы там не говорили, но нет на свете рода деятельности хуже, чем журналистика и профессии паскудней, чем журналист! Просто сказать, что все журналисты грязные проститутки – это значит ничего не сказать. Они мне несвежие старые трусы, которые на бельевой веревке во дворе болтаются напоминают. Куда ветер сию минуту дует, туда они и отклоняются под ветром этим. А содержания в этих самых журналистах – не более чем в дурацких старых трусах, они просто на службе своего владельца находятся, кое-что прикрывают, и ничего более.

    А уж о полной некомпетентности журналистов и говорить даже не приходится. Умишко-то у них просто-напросто куриный. Так, кое-что выучить могут, чтобы долдонить потом направо и налево и вид делать, что они во всех делах компетентны. Но особенно ненавижу я журналистов, которые по всякой заданной тематике пишут. Дескать, специализируется такой бумагомаратель на железнодорожном деле, например, и ни о чем более даже слышать не хочет. А многие даже думают, что подобный журналист в этой профессии мастер. То-есть, конечно, даже я за первые пять минут не всегда такого раскушу, ну уж потом – увольте! Не на того, что называется, напал! Рабочий класс у нас шибко смекалистый!

    Приезжал вот однажды один такой “гений” к нам на Шпалоизготовительный завод во время вечерней смены. Представил нам его наш прощелыга директор как самого что ни возьмись специалиста-путейца. Фамилия этого деятеля, по-моему, Уткин была и делал он репортажи для программы “Время”, которая по вечерам на всю страну вещала. Юпитеров и микрофонов навезли – будто очередную серию “Семнадцати мгновений” снимать собрались, только вот актера Штирлица с ними не было. Хотя журналюга этот - вылитый Борман с виду был. Встал этот Уткин на фоне шпалолитейной машины и давай всякую дичь травить. Вначале вроде бы и складно выходило – все как по-писаному, согласно инструкции и техзаданию. Но когда он пустился в рассуждения, что прямо отсюдова готовые пути прямо на БАМ уходят – тут я натурально не выдержал. Я прямо сквозь толпу на камеры полез, как герой-солдат Матросов на вражеский дзот. И при этом ору: “Ни каких мать-твою перемать путей из стен нашего завода не выходит! Мы тут рельсов не делаем, одни только шпалы. Да и те, прежде чем на БАМ отправится, у нас годами на складе лежат – говорят, что транспорта подходящего нету!”

    При этом рожа у этого журналиста стала кислая-прекислая. Как мне потом уже сказали, у них тогда прямой эфир был, так что вся можно сказать держава в один момент чудовищную некомпетентность этого деятеля в делах путейных увидала. А я, чтобы дурное впечатление о нашем предприятии перед лицом всей страны сгладить, выхватил из руки ошалевшего корреспондента микрофон и свои стихи про опоссумов прочел, которые незадолго до этого написал. Меня после этого моего выступления потом к директору вызывали и спрашивали, какого это я рожна про опоссумов высказался. А я ответил, что того самого ядрёного рожна, по которому этот мелкий лгунишка про рельсы заикнулся. На нашем предприятии никакиз рельсов, ясный перец, и в помине нет, как, впрочем, нет и опоссумов в Средней Полосе России.

    У меня с той самой поры и началась аллергия на журналистов. Коли где поблизости один такой появлялся – я уже ему даже блокнота его поганого раскрыть не давал, ни то, что слова какого сказать! Некоторые говорят, конечно, что ни будь прессы и журналистики, так кругом бы куча безобразий разрослась. А я утверждаю, что как раз все безобразия от самих журналистов происходят. Как стала перестроечная пресса писать, что экономика в стране неэффективная, так и пошло все сразу вкривь и вкось. А не писали бы - глядишь, мы бы уже вторую колею БАМа завершали к преддверью очередного съезда советских профсоюзов.

    А уж про журналистов-международников и вообще говорить не хочется. Я не знаю, как этих лгунов что наша, что зарубежная земля на себе носит. Они, вроде как, призваны те страны, в которых они своей журналистикой занимаются, всячески хвалить или критиковать – это в зависимости от политической конъюктуры в нашей стране. Но вот ведь, что самое интересное: как-бы они то зарубежье не критиковали, а уезжать оттудова не хотят ни под каким видом. У них при этом прямо какой-то мазохистский напор пробуждается. Хотят всему миру показать, что дескать, они и в самых невыносимых заграничных условиях существовать могут. Я как сейчас помню, что лет пятнадцать назад один толстый-претолстый тележурналист агрессивные происки всяких государств разоблачал. А сменилась политичкская конъюктура – он мигом в одну из этих стран послом намылился. На себе, видимо, весь ужас тамошней кошмарной действительности познать захотел, а заодно и похудеть немного. Теперь это государство и критиковать уже некому – так, чего-то иногда говорят, но настоящей конструктивной критики уже и в помине нет. Спрашивается: а на хрена ты их критиковал! Нормально там люди живут!

    Хотя самое страшное в журналистике – это их заезженные штампы. Один из них мне особенно неприятен, это тот, когда про беседу в теплой и дружественной обстановке говорят. Теплая обстановка, конечно, бывает, если между собой и в соответствующих местах лидеры африканских стран встречаются. Только можно ли такую обстановку дружественной назвать, когда в момент переговоров жители этих стран во всю друг-друга лупцуют из крупнокалиберного оружия, купленного во время других переговоров, которые прошли на взаимовыгодной основе? На словах-то все хорошо получается, а на деле просто бред какой-то.

    У журналистов, однако, тоже жизнь не самая безоблачная. И смерть их часто настигает так же, как и представителей других опасных профессий – банкиров, например. По ним даже больше народ печалится, поскольку привыкает к ним, как к добротной и удобной мебели. Обыватель-то телевизор смотрит и газеты читает не для того, чтобы что-нибудь новое узнать. Делает он это постольку-поскольку, чтобы получить привычную порцию той аморальной стряпни, которой он жаждет всей душой. Дескать, девки парня изнасиловали или детишки учительницу взорвали. В таких случаях журналисты обычно на высоте бывают – у них это “социальным заказом” называется.

    Вы, конечно, можете со мной не согласиться, что я на журналистов окрысился. А мне абсолютно безразлично ваше мнение, поскольку я никаких социальных заказов не выполняю: хочу – про журналистов пишу, а надоест – про опоссумов чего-нибудь состряпаю.