Листья теней

“Хорошо, хорошо! Вот посмотрим,
 что станет с листвой травы”
“Исэ моногатари”

…чужеземцы над чужою водой…
“Cad Goddeu”




Человек, заблудившийся в собственных отражениях…
Мир - в некотором смысле - подобен огромному шару, оклеенному миллионами осколков тысяч разнообразнейших зеркал. Человек, находящийся внутри этого шара, имеет возможность обнаружить в каждом из этих фрагментов отражений часть себя, воспринятую стеклом через призму его - и не только его - мнений о том, что он из себя представляет в каком-либо из множества миров, претендующих на обладание его сущностью.
Любое его проявление, любой его образ, тень преломляются в зеркальной мозаике - и кто посмеет сказать, что какой-нибудь из получившихся солнечных зайчиков не является истинным отражением кого-нибудь в какой-либо из моментов какой-либо из его жизней?
И листьям травы иногда - в августовский полдень, в ночь на День всех святых - снится, что, отражаясь в зеркале, они видят там девушку в черной шали, стоящей на мосту над темной водой. А из воды канала улыбается ей навстречу женщина в кимоно цвета осенних листьев. Что снится зеркалу? Об этом знает только жемчужное ожерелье на шее девушки, но оно скажет об этом лишь созвездию Северной короны, и только во сне, чтобы не спугнуть с московской кухни призрак одинокой ночи.


- Еще будешь?
- Не спрашивай, а наливай. Кто же в наше время откажется от лишней чашки чая, особенно на халяву? Хотя должна заметить, чай у тебя преотвратный.
- Помнится, кто-то обещал купить персональную пачку и пить ее у меня, дабы не тратить мой чай. Я правильно помню?
- Да. Завтра пойду и куплю. А еще куплю замок и повешу на нее, чтобы никто, кроме меня, не смог таскать оттуда чай.
- Я не буду.
- Про тебя я и так знаю. Если ты в состоянии пить такую бурду, которую пьешь сейчас, и еще называть ее чаем, это говорит о том, что в другое время ты чай просто не пьешь.
- Предпочитаю пиво.
- Это-то и ежу понятно, что ты предпочитаешь. Я имею в виду твою любимую женщину, которая - надеюсь - все-таки в состоянии отличить хороший чай от плохого. Хотя если она могла варить растворимый кофе…
- Он не растворялся.
- Это еще не повод его варить. Ее оправдывает только то, что в Японии кофе не пьют.
- Пьют.
- Тогда нет ей оправдания.
- Но он действительно не растворялся.
- Душа моя, чай тоже не растворяется, но его никто не варит, а просто заливают кипятком и ждут, пока настоится. Если, конечно, не готовят чифирь. Но я о вас так плохо не думаю.
- А что, ты о нас думаешь?
- А что, нет? День и ночь только этим и занимаюсь.
- И как ты о нас думаешь?
- Мозгами.
- Ты можешь нормально разговаривать?
- Я нормально могу только писать. И то не всегда, а только по праздникам.
- А что ты пишешь сейчас?
- Сейчас я сижу с тобой у тебя на кухне - если ты еще не заметил - и ничего не пишу.
- Ты можешь перестать так разговаривать?
- Как - так?
- Так, как сейчас.
- Извини, но это единственный известный мне способ разговора: языком, с применением челюстного аппарата, гортани и потока воздуха. Если ты говоришь как-нибудь по-другому, прошу меня научить.
- Не делай вид, что не понимаешь. С тобой невозможно разговаривать.
- А чем ты сейчас занимаешься?
- Пытаюсь.
- Успехов тебе в этом.
- Убью.
- Не поможет.
- Этого-то я и боюсь. Смерть нам уже не поможет.
- Нам?
- В смысле - тебе.
- Мне поможет еще одна чашка чаю. Уа-у, какой горячий. Никак не могу привыкнуть к твоему чайнику, хотя пора бы уже. Кстати, как тебе моя последняя порция?
- Чего, чая? Так себе.
- Убью. Творчества.
- Ознакомился.
- Ну и?
- Что “ну и”? Ты когда мой роман прочтешь?
- Уже прочитала.
- Ну и как тебе?
- Я спросила то же самое, и немного раньше.
- Зануда.
- На себя посмотри.
- А что на меня смотреть? Я себя и так хорошо знаю.


Грустна моя дорога на земле,
в слезах и горе я бреду по свету.
Что делать?
Ведь нельзя мне улететь:
не птица я и крыльев нету…


Кружево слов сплетается узором на январских окнах. Зачем словам смысл, если мысль и так ясна? Чтобы объяснить впечатление от романа, его надо перечесть заново. Чтобы объяснить его идею, его надо еще раз написать. Как почувствовать красоту августовского заката - на берегу Японского моря, в бухте Тояма - сидя в полдень на московской кухне? Жемчужины слов собрали с темно-синего бархата долгой разлуки, чтобы снизать в ожерелье для любимой женщины - оно так пойдет к ее венецианской шали! И какая кому разница, пойман ли этот жемчуг в заливе Исе или выращен на плантациях озера Бива(1) ? Его мягкий зеленоватый отлив напомнит лишь о бренности расставаний в мире, где одиночество возведено в абсолют.
К чему на небе звезды, если на наших окнах задернуты шторы?


- Я могу повторить еще раз: твоя поэзия - это попытка преодолеть парадокс через пустоту. Не знаю, можно ли назвать это смыслом, но на глубинном уровне такая идея присутствует.
- Красиво сказано. Хотя, кажется, раньше это звучало как-то по-другому. Но очень хорошо сказано. Пустота способна разрешить любой парадокс - тем, что в ней смысл приобретает бессмысленное совершенство эйдоса. Слово обретает себя…
- Ты опять ударяешься в парадоксы.
- Люблю я их. Без парадоксов жизнь была бы слишком пресной и незамутненной.
- А ты любишь мутить воду.
- А что делать?
- Живи проще.
- Не хочу. Я уже пробовала жить по-простому. Это очень скучно и абсолютно неинтересно. Приходится придумывать себе всякие виртуальные заморочки.
- Типа?
- Сказки про себя сочинять, например. Байки рассказывать. Тут самый смак в том, чтоб никто не смог понять, правда это или нет.
- А мне ты что-нибудь подобное рассказывала?
- Скорее всего, да. Точно не помню, но я это могу делать и совершенно рефлекторно.
- А про твои личные замуты - это что было, байка или на самом деле?
- Наполовину. В основном сюжетная линия сохранена, но детали изменены, смещены акценты, а часть вообще отнесена на счет моих “друзей”.
- Кстати, почему ты никогда не называешь их по имени?
- И поэтому тоже. Кроме того, если ты их все равно не знаешь, к чему тебе их имена? А если учесть, что у меня, к примеру, в достаточно близких знакомых есть четыре молодых человека по имени Леша, три Володи и три Сергея - только на данный момент, - то какой смысл тебя в этом путать. А Александров вообще шестеро.
- А что было правдой?
- Я хочу чаю!

Майские дожди
водопад похоронили -
залили водой.


Смерть засмотрелась в дымчатую глубь венецианского зеркала и застыла, пораженная собственной красотой. Жемчужный венец на ее голове, каналы за ее спиной, цветы уноханá(2)  в руках. Почему уноханá? Здесь они называются дейцией зубчатой, и о них не слагают стихов. Смерть забыла, зачем она пришла в этот странный город. Но город никак не может забыть о том, что она пришла…   
В смятении логаэдного строя поэм о вечно умирающем городе кто-то слышит отблески агонии, а кто-то видит отражения девушки в осколках венецианского зеркала. Она красива, ибо о ней мечтают, и ее красоту подчеркивает мягкое сияние жемчуга, оттененное глухой чернотой венецианской шали…
Жемчужный венец - созвездие Северной Короны, упавшее в Венецианский залив. Теперь в небесном своде на его месте черная дыра. Что делать с нею тем, кто в своем сознании видит отражения звезд? 


- Чай - не смысл жизни, чтобы его поглощать в таком количестве.
- Не жадничай. Ты мне лучше скажи, каков жанр твоего произведения?
- Философская проза.
- Я не про то. Хотя… Ну не жанр, а форма. В смысле - роман, повесть, рассказ, эссе или что-то в этом роде.
   Чего молчишь?
- Думаю.
- Думать полезно.
- Не хочу попасть в ловушку. Меня уже спрашивали. Наехали, что на роман не похоже, а на все остальное - тем более. Я считаю, что это попытка создания новой формы.
- Когда машинист ищет новых путей, трамвай сходит с рельсов, и далее по тексту. Но что это не роман - это факт. Никакой полифонии, а с сюжетной линией - коих, кстати, должно быть больше одной - проблемы, так как она у тебя не выражена, и ее приходится раскапывать, как Шлиман - Трою. А это занятие не для слабонервных и ленивых. Хотя по сравнению с предыдущим произведением процесс рассказывания перестал доминировать настолько явно. Тебе уже не все равно, о чем говорить, хотя половину из того, о чем ты пишешь, следует вырезать и издать отдельно в серии “Памятники научной мысли”. Или “Библиотека студента-филолога”.
- Я был не очень прав, когда дал тебе первый вариант. Сейчас я все переделал. Лекции идут отдельным куском…
- Зря. Они хорошо смотрелись вместе с этими полустебными фрагментами китайской философии. Они разбавляли академическое занудство.
- Теперь они собраны вместе. По-моему, так лучше.
- Понятия не имею о своем мнении, ибо это было, действительно, свинство с твоей стороны давать мне первый вариант, если у тебя есть второй, да еще заставлять разгребать твою орфографию.
- Ну уж этого тебя никто делать не просил.
- Извини, но когда я вижу, что три раза подряд написано “галлерея”, мое филологическое  сознание не выдерживает.
- Но ведь дело не в словах.
- Не в орфографии, ты хотел сказать. Потому что дело-то как раз в словах. Слово - носитель смысла, равно как и бессмысленности. Если в речи ты можешь передавать смысл другими способами - жестами там, или интонированием чистого звукового потока, то в письменном тексте от слова как носителя смысла никуда не денешься. Хотя и там оно, ясен пень, не единственный такой носитель.
- Носильщик.
- “Носильник, имейте меня первой”, как кричала старая одесситка носильщику на вокзале. Ты мне придумал название для рассказа?
- А чем тебя перестало устраивать то, что было?
- Но это же было временно. Я бы назвала его как-нибудь типа “Автомобиль как средство перерождения”, но это слишком банально. Или “Сновидение жемчуга”, но при чем там жемчуг? Придется какой-нибудь текст вставлять с таким образом, а неохота.
- А красивый образ. И “видение жемчуга”, и “сон”, и эдакая амбивалентность в субъектно-объектных отношениях...
- Не ругайся.
- Я хотел сказать, что не понятно, кто чего видит. Или кого.
- Так бы и сказал. Я, правда, тебя и в первый раз поняла.


Осенняя луна   
сосну рисует тушью
на синих небесах.


- Как любимая женщина, определилась, едет она в Японию или нет?
- Едет вроде.
- А когда?
- В конце месяца.
- И какого ежа зеленого ты с ней не сидишь все оставшееся время, а имеешь мне мозги, как тебе без нее будет тяжело?
- Потому что я не уверен, будет ли мне без нее тяжело. Постоянное присутствие любимой женщины рядом нарушает чистоту чувства.
- Мешает мифологизации образа, короче. Мифолог недорезанный. Как-нибудь исполню свою голубую мечту: напою тебя до бесчувствия и выясню, каким это образом в тебе совмещается рефлективность и склонность к мифологизации. Или тебе и надо заслать любимую женщину куда подальше, чтоб твоя рефлексия не входила в конфликт с образующимся мифом?
- Верно подмечено, хотя и заморочено.
- За что я тебя люблю - так за замороченность. Когда-нибудь напишу роман о твоих заморочках. Под названием “Утонувший в себе”. Получу за него Букера и всю премию пропью.
- Почему не Нобелевку?
- На Нобелевке я алкоголизм могу заработать, а мне мое здоровье дорого как память. Так что пока я еще не приступила к написанию, у тебя есть возможность высказать пожелания о том, что там написать.
- Премию пополам.
- Перебьешься. Я буду пить в одиночестве.
- Пить одной - верная дорога к алкоголизму.
- А пить с героем собственного романа - это пошло.
- Тогда требую предоплаты.
- Еще не факт, что я хоть что-то получу, а ты уже предоплату. За что это, интересно?
- За оказание моральной и литературной поддержки в написании.
- А гарантии, что ты мне помощь будешь оказывать? Я на слово не поверю.
- Гарантии? Гарантии от любимой женщины тебе подойдут?
- В смысле - она мне будет на тебя компромат давать? Я его и сама найду.
- А Вадим? Если ты проведешь его в председатели жюри Букера, то я берусь уговорить его отдать премию тебе.
- Ага, четыре раза.
- Но деньги вперед. А то я человек, измученный нарзаном.
- Не фиг было им пиво запивать, эстет. У тебя что, великая мечта - напиться на деньги с премии, полученной за роман о тебе самом?


После себя
что я оставлю на свете?
Вишни - весне,
лету - голос кукушки,
осени - алые клены...


Жизнь - такой же карнавал, как и все остальное. Маска - способ мимикрии, костюм - средство выражения самомнения. Маски словесные, семейные, языковые, профессиональные... Если костюм не подходит под маску, не проще ли сменить ее носителя? Во время шахматной партии не стоит притворяться джокером, но почему бы пешке не надеть маску королевы? Ферзь - псевдоним для регента. Георг, еще не получивший законной четверки к имени. Что ему до неистового лорда из Ньюстедского аббатства?
Почему бы Чайльд-Гарольду и не посетить Венецию во время карнавала?
Фарфоровые бесполые маски на лицах венецианских гуляк странно похожи на персонажей театра Кабуки, где амплуа передавались по наследству, а цветовая гамма костюмов говорила зрителю больше, чем слова актера.


“Кто я теперь?” -
спрашивает зеркало по утрам,
глядя в мое лицо...


Мне надо было родиться в эпоху Хэйан(3) . Множество разноцветных одежд в осенней гамме, игра на оригото(4)  в лунные ночи, горшок белых хризантем и написание танка после ночного свидания почерком “дрожащая кисть”. Никки и дзуйхицу(5) , где я смогла бы выразить чувства, завладевшие мною во время исполнения ритуальных танцев кагура в память о пляске Амэ-но удзумэ(6)  - на перевернутом чане, в одеждах с распущенными завязками...  Боги смеялись над ней, а Аматэрасу - нет. Ее потомки даровали моим предкам из рода Сарумэ право на эти танцы. И мои дочери тоже будут плясать в храмах...
Я уже не смогу возродиться в эпоху Хэйан, ибо она умерла, когда пришла эпоха Камакура и принесла в раскрытых ладонях междоусобные войны.
Цветы унохана в безлунную ночь, крик кукушки в горах, жемчуг из залива Исе.

Пускай нет в небе луны!
обманчивей лунного света
цветы унохана.
Чудится, будто ночью
кто-то белит холсты.


- Есть в тебе некая сентиментальность. Никогда бы не подумал. Зачем тебе портить текст такими кусками? Это же...
- А что делать, если я сентиментальна? Кстати, у меня есть сильное чувство, что ты тоже, но почему-то считаешь нужным это скрывать. В твоих венецианских кусках такое иногда вылезет, что ”Сентиментальное путешествие” рядом с ним - отчет геологической экспедиции по разметке территории под планируемый нефтеперерабатывающий завод.
- Что, правда? Вот черт, я же так не хотел!...
- Но текст-то от этого выиграл - с моей точки зрения, по крайней мере. А то от твоего наукообразного занудства у рядового читателя мог заворот мозгов случаться.
- Только, пожалуйста, когда будешь писать обещанный роман, не надо там сентиментальности! И не стебись, а то зарэжу.
- Зарэзал один такой. Мой роман, что захочу, то и напишу. И про тебя, и про друзей твоих. А меня там вообще не будет. Или будет - я еще не решила.
- А про любимую женщину там будет?
- Шашлык из тебя будет. Естественно. И про Вадима тоже, если не передумаю. Это будет забавно - описывать человека, погрязшего в политике и китайской истории - с учетом того, что я в обоих этих вещах ни черта не понимаю. Так что, скорее всего, получится тот еще бред. И вообще, его серые глаза вгоняют меня в ступор. Мне хочется уйти в политику и писать стихи в китайском стиле. Что он только со мной делает? В его милом обществе я таю, и меня можно брать голыми руками. А я этого не люблю.
- Я ему передам.
- Только попробуй. Будет два трупа и один лишний пациент больницы имени Кащенко, ныне Алексеева.
- Ты?
- Нет, ты. Тебя замучает совесть. Мой окровавленный труп будет являться тебе в ночных кошмарах и требовать отмщения. Или пива. Или ничего не будет требовать, а только читать Нерваля, потрясая китайским фонарем.



Там поставлю
красные листья в вазу,
тут наклею
желтый лист на бумагу...
Так, слагая
стихи о кленовых листьях,
провожу я
осень в хижине горной.


Жемчужины не растворяются в вине. Ни настоящие, ни выращенные. Они растворяются лишь в винном уксусе, но выпивший уксус рискует своим здоровьем больше, чем репутацией экономного человека. И растворенная в яде жемчужина - даже если это будет “Большой Южный Крест” - не спасет глупца, решившего показать, что внутри у него больше, чем снаружи.
Людей травили и бриллиантами…
Жемчуг слов, жемчуг слез снизали в одну нитку жизни и продали на базаре сомнений за динары обмана. Покупатель думал, что оплатил свою покупку золотом молчания, но это была лишь золотая обманка - ведь молчат и те, кому просто нечего сказать.
Его любимая ждет его на Мосту Вздохов в ночь Самхейна(7) . Он узнает ее по прическе, а она его - лишь по письмам и стихам.


Я в полночь посмотрел:
переменила русло
небесная река.



- Ты серьезно насчет друга нашего Вадима?
- Я всегда серьезна. Кроме тех случаев, когда шучу.
- А шутишь ты всегда.
- Почему это? Периодически я бываю серьезна, как никто другой. Кстати, о серьезности: захожу тут недавно в рыбный магазин, продается нечто под названием “филе из талисмана”.
- Шутка?
- Серьезно. Сам можешь посмотреть, от тебя недалеко. Представляешь? Филе из талисмана, эскалоп из амулета и вырезка из оберега. С утра съел - весь день счастливый.
- Вставь в свой роман.
- Уже. Хотя не могу же я туда засовывать все, что хочу и не хочу. Автор не всесилен, в конце концов.
- Почему это? Ты же пишешь, и можешь писать то, что сама считаешь нужным.
- Вот, видишь, уже ограничения - что считаю нужным. А если я считаю, а ты нет? Помнишь, как на те куски в “Веснах” наезжал? Сентиментальность ему не нравится.
- Не нравится. Она там совсем не нужна.
- Ну вот, а я о чем? И потом - если я пишу о тебе, я же не могу писать лабуду всякую.
- Да уж, пожалуйста.
- То есть, я, конечно, могу написать, что ты низкорослый полный брюнет сильно за тридцать, разведенный, увлекающийся рыбной ловлей и мифологией ацтеков, а в свободное время рисующий акварелью марсианские пейзажи. Ну и где там будешь ты, спрашивается?
  Чего молчишь? Ищешь, что ли?
- А что ты напишешь?
- Да уж напишу чего-нибудь.


Когда-то и ты поймешь
не сердце
поэт обласкает тебя.


Женщины рода Сарумэ всегда принимали участие в обрядах изгнания злых духов - это одна из наших родовых привилегий. Мне всегда больше нравился тот, что совершается в День зайца: нити, свисающие с удзути(8) , напоминают хвост лисицы, и я продолжала чувствовать себя такой лисицей-кицунэ еще несколько дней после окончания обряда. Наверное, после смерти я действительно стану оборотнем и буду приходить к молодым юношам по ночам, дабы смущать их сердца.
Жалко, что жемчуг мне не к лицу. Говорят, он помогает оборотням сохранять принятое обличье.


Средь гор осенних - клен такой прекрасный,
густа листва ветвей - дороги не найти!
Где ты блуждаешь там?
Ищу тебя напрасно:
мне неизвестны горные пути…

- А ты уже придумала, какой будет сюжет?
- Толком нет. То есть я представляю сюжетную линию, но как это построить в рамках произведения, пока не знаю.
- А какая сюжетная линия?
- Как какая? Твоя, естественно. Как ты живешь и твои друзья в слегка закамуфлированной форме.
- Это то, что мы тогда с тобой обсуждали? Бывшая любовь, ныне жена лучшего друга, любимая женщина, которая не хочет ехать в Венецию, пьянки под столом и все в том же роде? Это же стеб.
- Тогда не буду. Напишу, как ты сидишь на кухне и ведешь базары о всякой ерунде. Разбавлю это китайскими и кельтскими заморочками, пара цитат из твоих текстов, аллюзии на друзей и все в таком духе. В твоем стиле.
- Разве это в моем стиле?
- Ну не в твоем, но будет иметься ввиду, что в твоем. И еще ты будешь рассказывать матерные анекдоты, пить чай и стебаться надо мной. Что, впрочем, ты и так делаешь.
- Так ты все-таки там будешь?
- Ага, только это буду не я, а воплощение архетипа рассказчика с ложной биографией и без проявленного сходства. Для абстрактности, типа.
- А смысл?
- Вешайся, душа моя, вешайся.


Текст, даже еще не написанный, живет сам по себе. Понимание его - не во власти автора. Жизнь текста - дело его собственной судьбы. Автор - лишь повитуха, помогающая ему родиться на свет божий. При потере ребенка в другой раз он уже родиться не сможет - ребенок-текст будет другим, даже если мысли-кости, образы-ткани, идеи-душа у него будут те же.
Жемчужное ожерелье, рассыпавшееся с порванной нити, будучи вновь нанизанным, выгладит точно таким же, но кто посмеет сказать, что оно таковым является? Рассыпанные листы ложатся непонятной кучей на пол незнакомого дома, в котором еще секунду назад был известен любой уголок. Что произошло? Просто рассыпались листы рукописи чьей-то жизни.
Никто не вправе вновь собрать их с пола.
Текст, пишущий сам себя - отражение художника, работающего над автопортретом, в водах залива Исе. Или озера Бива? Какая разница - жемчуг в Японии везде одинаково отливает мягкой зеленью бессмысленной травы.
По траве идут, спотыкаясь, служители храма Дзюитимэн Каннон(9) .
Единственный смеющийся лик богини олицетворяет достигнутое ею понимание тщеты мирской суеты. Но зачем ей тогда десять других? Десять ее жрецов все равно спотыкаются на мокрой от майского дождя траве. Лучше бы они служили Каннон Сэндзю. Но и ее тысячи рук не хватит, чтобы спасти всех, виновных в грехах бессмысленности и саморефлексии.

 
О, улитка, -
взбираясь к вершине Фудзи,
можешь не торопиться!


Говорят, японские женщины стареют рано. Не знаю, я ведь еще не постарела. Хотя в зеркале своем я уже замечаю признаки конца лета. А когда закончится лето, начинается осень. Осенью хороши лишь хризантемы да клены. Их воспевают поэты, соревнуясь в простоте возвышеннейших чувств. В “Собрании мириада листьев”(10)  - тысячи стихов, воспевающих их, но нет ни одного, описывающего красоту стареющей женщины. Давно уже не распускались от взглядов влюбленного мужчины завязки на моем нижнем платье(11)...
День карпа(12)  моей жизни уже далеко позади. А осенняя женщина не может участвовать ни в ритуальных танцах, ни в обрядах изгнания злых духов. Разве что она сама от старости станет одним из таких духов.
Хотя кто сказал, что я смогу оборачиваться только лисицей?
Иногда в зеркале я вижу девушку на мосту. Черная шаль отражается в черной воде канала, и звезды внизу кажутся отблеском жемчужного ожерелья.
Оно помогает ей удержать тот облик, какой создал для нее в своих мечтах влюбленный поэт, ожидающий ее в мансарде.   


На вишневом листе
бабочка спать ложится.
Ночью будет гроза.




- Я слушаю?
Привет, старик, как жизнь?
Да, сидим тут.
Как что, пьем, конечно.
Ну естественно. Слышь, Вадик, ты что сегодня делаешь?
Да? А завтра?
Понятно. Слушай, если тебе чего-то там надо, то она у меня тут сидит.
Да, я ей говорил, она сказала, кому надо, тот пусть и является.
Да?! Ну ты даешь. Ей передать?
Не убьет. Ну так договариваемся на завтра?
Ага, заезжай, у меня еще осталось полбутылки. И джин захвати.
Я знаю, что ты не пьешь. Но я-то пью!
Ну нет, старик, нет конечно! Ну пока тогда.
- Твоя сдержанность и краткость поражает. Я так понимаю, наш друг Вадим, хвост его за ногу, решил явить нам свою сущность?
- Подслушивать нехорошо.
- Не хочешь, чтобы тебя слушали посторонние - не ори так громко. У меня чуть уши не заложило, когда ты ржать начал. Что ты мне там передать хотел?
- Не буду, а то убьешь.
- Ты же сам справедливо заметил - не убью.
- Убьешь-убьешь.
- Ну и шут с тобой, золотая рыбка, я тебя тогда так убью.
- Ты лучше скажи, ты правда рассказ писать собираешься или шутишь?
- Я не правда, я серьезно. Вот обрисую тебя там мрачными красками и опубликую в журнале “Знамя” - будешь знать. Тебе экземпляр по почте.
- А нашему другу?
- Ему персональную поэму о трудностях моей жизни, не скрашенной его обществом. Ямбом.
- Надо было мне с ним поговорить. Пару эдак лет назад. Сейчас бы ходил к вам в гости, пил бы с лучшим другом, а трепался бы с тобой, как с его женой, на вполне законных основаниях.
- Мы бы друг друга убили. Хотя что-то с трудом верится в возможность того, что ты бы его уговорил.
- Почему? С красноречием у меня все в порядке.
- У тебя - да, но я вообще с трудом верю в принципиальную возможность влиять на человека с помощью текста. Слишком уж он непредсказуемое создание, чтоб можно было направленно на него влиять.
- На кого, на друга нашего?
- Я вообще говорю.
- Ты не права. Это столько раз описывалось…
- Вот именно, что описывалось. А в жизни ты с этим хоть раз сталкивался? Даже с самым простым типа ухаживания с помощью писем. Меня лично от них всегда смеяться тянуло, а не любить.
- А что, писали?
- Писали. Была у меня парочка романтично настроенных кавалеров. Я верю только в возможность с помощью текста возродить то, что в человеке уже было, но чтобы изменить то, что есть - сильно сомневаюсь.
- Это как это?
- Ну вот есть, например, такая милая японская сказочка. Муж охладел к жене, завел себе молодую наложницу, у которой все время и торчал. Жена развлекалась игрой на любимой цитре, пока наложнице не стало завидно. Она попросила цитру, и та ей с чего-то отдала, а сама стала играть на некоем сямисене. Наложница и его выпросила. Остался у жены только горшок белых хризантем, на которые она и любовалась круглыми сутками. Наложница, естественно, попросила и его. Жена отдала и горшок, повесив на него записку со стихотворением. Муж прочел, устыдился, выгнал наложницу и вернулся к жене. Но ведь он и раньше ее любил, да, видимо, и не переставал - вот я о чем.
- А что за стихи-то были?
- Что-то типа “Цитру я отдала,// я отдала сямисен,// любимого отдала я,// разве теперь пожалею// вас, белые хризантемы?” Типично по-японски. Вместо того, чтоб пойти и набить морду кому-нибудь, - плакаться о том, что жизнь прошла, слагая стихи тушью на рисовой бумаге. Кстати, в средневековье мужчинам писать танка не очень полагалось. Им более приличествовало бы слагать китайские стихи. 


Друг мне в подарок прислал
рису, а я его пригласил
в гости к самой луне.


Кружево слов может плестись бесконечно - хватило бы нитей в клубках да места в Поднебесной. Но древние поэты говорили, что в звучании стихов наиболее прекрасен момент, когда висит в воздухе последний звук. Избыток слов может убить пустоту, в которой только и имеет смысл находиться. Кленовые листья фраз не должны слишком густо покрывать Реку Понимания - иначе она может выйти из берегов и сменить русло. Воспевающий цветы унохана безлунной ночью не должен объяснять, почему он это делает. Какая радость его читателям знать, что ему просто нечего было делать во время бессонницы?
В постижении эсхатологических учений лучше не идти дальше комментариев.
В написании стихов не стоит предаваться сочинению героических эпопей о собственных подвигах.
При питье благородных вин нет смысла догоняться тульским самогоном.
При чтении текстов не надо писать продолжений.


Осенний ветер
Капли белой росы разметал
По всему полю.
Так летят врассыпную
Неснизанные жемчуга.



- У тебя никогда не было так, что ты смотришься в зеркало и не можешь себя узнать?
- Регулярно. Как причешусь, так никак понять не могу, кто же это милое создание напротив. А если серьезно - это случается гораздо чаще, чем обратный процесс. Видимо, сие связано с тем, что ожидаешь увидеть какое-то определенное лицо, с определенным выражением, а видишь то, что есть.
- Несовпадение реальности и того, что мы о ней думаем.
- Примерно таким образом. Кстати, тебе не кажется, что текст - то же зеркало, только отражение передает другими способами?
- Отражение вербальными средствами в едином плане текста спектра амбивалентных ощущений множества точек зрения.
- Будешь ругаться, я тебя так в романе отражу, что мать родная не узнает!
- А разве тогда это буду я?
- А куда ты денешься? Я-то буду знать, что это ты, а знание - сила.
- Да, знание зеркала о том, кто в нем отражается…
- Нет, знание зеркального слоя об истинной сущности отражений. “Все мы тени в этом мире, только дождь о том не знает, поливает нас водою, словно мы живые люди. Отраженье наше в лужах к вечеру насквозь промокнет, и тогда простуду схватим мы - лишь тени отражений”.
- Твое?
- Какая разница? Считай, в зеркале увидела.


Иногда листьям травы снятся странные сны, и от фазы луны зависит, увидят их лежащие в траве поэт и его возлюбленная, или ловцы жемчуга в заливе Исе, чьи ноги обвивают водоросли, или двое, что августовским вечером сидят на московской кухне в ожидании дождя - последнего дождя уходящего лета.
Зеркала придумала Смерть в ночь Самхейна, чтобы в их туманной глубине ей виделись те, кто не может умереть. Осколки ее первого зеркала еще долго носились над землей, пока не попали в раковины жемчужниц.
Если первая ночь ноября попадает на полнолуние, во всех зеркалах вселенной отражаются только листья. Но только от цвета жемчуга в ожерелье зависит, чему принадлежат эти листья - морской траве, цветущей вишне или рукописи романа о влюбленном поэте, встретившего свою любовь над темной водой венецианских каналов.
 Лишь фарфоровые маски спят без сновидений.
Те, кто знают имена спящих звезд, видят лишь слепую оборотную сторону зеркала жизни. Какая разница воде, какой формы тень у листьев травы?


Отныне иду один.
На шляпе надпись: “Нас двое”.
Я смою ее росой.


_________________________________________
Примечания:

  1. На озере Бива (о. Хонсю) была разработана технология выращивания жемчуга по “безъядерной” технологии, т.е. без вживления в раковину искусственной сердцевины (ядра) будущей жемчужины.
  2. Унохана, дейция зубчатая - часто воспевается японскими поэтами.
  3. Эпоха Хэйан в Японии (8-12 вв. н.э.) - время культурного и политического господства придворной аристократии. Закончилась в результате серии гражданских войн, и на ее место пришла аристократия военная - самураи.
  4. Оригото - разновидность цитры, наиболее распространенного в аристократической среде музыкального инструмента.
  5. Литературные жанры, возникшие в эпоху Хэйан. Примерно соответствуют современной эссеистике и дневниковой прозе.
  6. Имеется ввиду эпизод мифа о богине Аматэрасу, прародительнице династии японских императоров. Она, обидевшись на богов, удалилась в грот, откуда ее смогла выманить только пляска богини Амэ-но удзумэ на перевернутом чане. Амэ-но удзумэ считается предком аристократического рода Сарумэ, откуда выходили женщины-жрицы, участвовавшие в исполнении различных обрядов. 
  7. Самхейн - языческий праздник, ныне День всех святых, отмечается 1 ноября. По поверьям, в ночь на Самхейн в мир выходят потусторонние существа.
  8. Удзути, букв. “заячий молоточек” - амулет из древесины персика, со свисающими с него нитями пяти цветов. Используется для изгнания злых духов.
  9. Каннон - одно из популярнейших женских божеств в японской мифологии. Наиболее почитаемы Дзюитимэн Каннон - “одиннадцатиликая Каннон”, имеющая, кроме главного, еще 10 дополнительных ликов - три сострадательных, три гневных, три клыкастых и один смеющийся, и Сэндзю Каннон - “тысячерукая Каннон”, каждой из своих рук она спасает грешника.
  10. “Собрание мириада листьев”, “Манъёсу” - средневековая японская поэтическая антология.
  11. Старинное японское поверье: от взглядов влюбленного мужчины сами собой распускаются завязки нижнего платья его возлюбленной.
  12. Празднуется в мае.