Букет сирени

  Ванюшка сидел на светлой веранде, попивал, посюрпывая и причмокивая, горячий чаёк из старого медного со вмятинами самовара и разглядывал ветки сирени, стоящие тут же в стеклянной вазе. Он во что бы то ни стало решил отыскать среди мелких фиолетовых и белых цветочков один-единственный— с тремя лепестками. Сирень не была свежей— вчерашняя. Лепестки   повяли, и Ванюшке казалось, что вот он, трилистник, но тут же оказывалось, что четвёртый лепесток просто потускнел и загнулся. Ванюшка чертыхался и принимался рыться глазами в цветках сирени. Так чертыхался он уже не в первый раз. И снова начинал крутить вазу— вода в ней за ночь успела замутиться. В глазах мелькали четвёрки—  фиолетовые и белые; горьковатый запах несвежей сирени бил в нос, голова начинала кружится от этого запаха и мельтешения. Наконец, вовсе обессилев, Ванюшка разочарованно отодвинул вазу— стеклянную подделку под хрусталь— и откинулся на спинку плетёного кресла, со слегка подгнившими от дачной сырости ножками.

   «Чёртова сирень!»— раздосадовано думалось ему.

   А трилистник был нужен Ванюшке для исполнения желания: он верил, что если отыскать его среди цветков сирени, загадать желание, разжевать и съесть, то оно непременно сбудется. Так было у соседа Петра— нашёл, проглотил заветный цветочек, а на утро в реке выловил огромного сома. Дурак. Надо было щуку загадывать.

   У Ванюшки были мечты побогаче, покрупнее. Нравилась ему дородная дочь гончара Егора— девица пышная, дебелая, громоздкая, словно сама вылепленная из глины и напоминавшая неудачный горшок с продолговатым горлом. Но у Ванюшки был дурной вкус: он не понимал, что такое красота. Поэтому ему нравилась Гаша, Агафья Егоровна. Решил он к ней свататься, так как имелось за ней кое-какое приданьице, а это и было как раз на руку—  Ванюшка только и мечтал сидеть вот так вот на веранде со своею Гашей, пить, посюрпывая, чаёк из блестящего, немятого самовара, и чтоб на столе в хрустальной вазе непременно стояли куриной слепотой жёлтые лютики— любимые Ванюшкины цветы. Он не знал, что такое красота, поэтому ему нравились эти пошлые цветочки с блестящими и, кажется, липкими лепестками. А пока он вынужден держать на столе несвежую горькую сирень, потому что у лютиков нет трилистников. С досадою глянул Ванюшка на вонючий букет, и то ли ему показалось, то ли на самом деле было так, но он вдруг увидел желанный цветочек. Не до конца доверяя своим глазам, он, не сводя их с цветка, подвинул вазу  ближе и убедился— трилистник. Медленно, аккуратно, будто опасаясь спугнуть цветок, как какую-то юркую робкую птичку, Ванюшка двумя пальцами взял его и легко оторвал от ветки. Вскочил с места и, не раздумывая, запихнул в рот. Разжевал, проглотил. Цветок оказался горьким.
«Не сбудется»,— подумалось Ванюшке. И он запил цветок глотком остывшего чаю.

* * *
   Наутро он отравился в дом гончара, проверить желание. Егора не оказалось дома, старая бабка— его старуха мать, вся маленькая и вся ещё деловая, возилась в сенях. Агафья дома была почти одна. У ней на коленях лежал толстый всё время довольный кот и громко на всю комнату мурчал. Ванюшка огляделся по сторонам— необычной показалась ему комната гончара. Чистая, светлая, просторная. Стол для чего-то покрыт белой скатертью (видать, его ждали, Ванюшку), на полу полосатые коврики, на стенах картинки в рамках и полочки, а на полочках— зачем-то книги.

— И чего это у вас книги, Агафья Егоровна? Вы читаете?— не с того начал.— Здрасьте.
— И вам долго жить. Читаю, а вы удивлены?— ласково ответила Агафья.
— Да нет, сейчас все читают.
   Кот ухмыльно сощурился и замурчал пуще прежнего.
— А я к вам, Агафья Егоровна, по важному делу…
— Свататься?— улыбается так нежно, ожидающе.
   Ванюшка оторопел. Колдовской кот. Ухом повёл.
— Ну… а откуда вы…
— Сон видала.
   Точно, кот колдовской, хотя и не чёрный. Щурится чего-то, высматривает.
— А вы вещунья?— неловко спросил Ванюшка.— Гадаете?
— Ну что вы, я ж не ведьма.— сказала и засмеялась. Так гулко, точно в пустой горшок.— Мне сонник из Москвы привезли, очень любопытно. Всегда сбывается. Хотите покажу?
   И привстала, направляясь к одной из полочек.
— Не надо!— вскочил с места.— Не люблю книг. Неправду в них пишут.
   Кот ухмыльнулся ещё больше.
— А что же вы читаете?— растерянно усаживаясь, спросила Агафья.
— Да наш листок.
— Так там только о том и пишут, кто у кого петуха украл.
— Зато я в центре жизни.
   Агафья умолкла. Кот снова запрыгнул ей на колени, но уже не свернулся, поджав под себя лапы, а так и остался— сидя глядеть на Ванюшку. Это не кот, а оборотень. Надо поскорее прояснить дело. Да и неловко как-то: она уж всё наперёд знает.
— Скажите, Агафья Егоровна, вы…— сробел.— Любите?
— Кого? — покраснела.
— Какая разница, кого? — настаивал.
— Очень большая.
— Никакой.
— А вдруг?
— Ничего страшного.
— Ну ладно. Не хотите— как хотите.
    И вдруг он почувствовал запах, почти тот самый, что и вчера, глянул в распахнутое окно, а там— целый куст сирени заглядывает внутрь, пушистый, свежий, настолько пышный, что даже Ванюшке это показалось красивым. Агафья заметила уставившийся взгляд.
— Любите сирень? Я очень.
— Люблю.
   Так сказал, просто. Надо же понравиться, а то кто ж её возьмёт. Она— читающая.
— Есть такая примета,— сказала она, подходя к окну вдохнуть аромат,— найти трилистник.
— Знаю.— мрачно отвечал он.— Только не всегда сбывается.
— Да, не всегда.— погрустнела.— Я вот давеча загадала… Я думала, вы такой, а вы вон какой.
   И заплакала так— кап, кап. Кот запрыгнул на подоконник, — а она уж и присела рядом, у окна — заглянул ей в лицо и понюхал её нос, щекоча своими усами розовые щёки.   
— А что я? Я ведь…
   Замолчал. Понял. Не получилось.

* * *
   Осерчал и решил пойти с горя в кабак. Напился там с мужиками, а стемнело— пошёл домой, вешаться. Добрёл до мостка через речку и остановился. Поглядел вниз— а он уж там, в воде. Кривляется весь, весь чего-то корчится. И звездочки вокруг плавают, точно белой сирени цветочки. Плюнул Ванюшка в лицо самому себе и дальше пошёл.

   В листке писали, что нашли его на следующий день захлебнувшимся. Упал в реку с зыбкого мосточка  и утоп. С тех пор над его холмиком с крестовым деревом всегда стоят цветы сирени, свежей, пушистой и пахучей.