Школа для смертельно больных

Всё. Место в аду мне обеспечено. Пишу эти строки, а сам думаю: вот-вот разверзнется земля, вылезут черти и утащат меня. Неважно, что я в существование ада верю не больше, чем в существование рая – то есть совсем не верю. Для меня создадут специальный ад. По индивидуальному заказу. Такой, где каждый день будет проводиться собрание с единственным пунктом в повестке дня: утверждением протокола предыдущего собрания. Сегодня – обсуждение протокола собрания вчерашнего, завтра – сегодняшнего и так далее, изо дня в день, одно и то же.

Кошмар. Две недели такой жизни и начнёшь умолять Администрацию перевести тебя в Отдел Жарки на Вертелах, в качестве того, которого жарят.

Всё равно я ничего с собой поделать не могу. Кто-то из великих сказал, что от трагедии до фарса один шаг. Правильно сказал, я и сам без конца о том же, собственно, твержу, только меня не понимают. Видимо, недостаточно велик. Но что бы мне не говорили, школа для смертельно больных детей – это потрясающая обстановка для всяких приколов. Удивительно, что никто до этого ещё не дошёл. Подумать только, американцы комедию про Полицейскую Академию сделали – и все смеялись. Ну чего смешного в ментах-то? А тут – лежит, можно сказать, на поверхности такая тема – хоть для фильма, хоть для сериала, хоть для книжки – и все стороной обходят, будто стесняются.

Представьте на минуту: конец сентября, собрание учительского состава. Директор, учителя и школьный врач, Илья Константинович, сидят за круглым столом и обсуждают проблемы нового учебного года. В частности, первоклашек в этом году больше, чем обычно – аж три класса создавать пришлось – 1а, 1б и 1в. Лидия Анатольевна, классный руководитель третьего-В, жалуется: она раньше физику в старших классах преподавала, а нынче её из-за нехватки кадров в младшие перевели. «У меня же опыта работы с малышами нет! – говорит. – не справлюсь я!» «Потерпите немного, - успокаивает её Полина Семёновна, директор школы. – это у нас временно такие сложности. Со следующего года, учеников как раз на два класса останется. Верно я говорю, Илья Константинович?» Школьный врач достаёт из кармана пиджака очки, с пол-минуты роется в папке, почёсывая время от времени лысину, а потом подтверждает: «Так оно и есть. Согласно предварительным медицинским обследованиям, к концу третьей четверти можно будет начать переводить учеников из «В»-класса в «А» и «Б», с тем, чтобы к началу следующего года «В» и вовсе ликвидировать.»

Лидия Анатольевна хмурится, но замолкает, а директор тем временем начинает атаку на Раису Тимофеевну, учительницу русского языка и литературы в четвёртом классе. «Жалуются на тебя, Рая. Негуманно ты, говорят, к детям относишься. Цинично даже. Ну кто тебя надоумил дать сочинение на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту»? Треть класса в истерике билась! Некоторым даже уколы делать пришлось, чтобы они хоть как-то успокоились.» «А я тут причём? Так же в программе написано, в той, что из РОНО пришла. Все четвероклассники это сочинение пишут. И между прочим, многие из моих тоже написали.» «Ну-ну, знаем, как написали – половина ответили, что больше всего на свете они мечтают стать пятиклассниками. Думать же надо! У нас же особые дети! И подход, соответственно, должен быть особый!»

Ну неужели не смешно? Я, как это придумал, пол-дня хихикал. А рассказал паре знакомых, так они меня теперь за километр обходят – словно я сам не только смертельно больной, но и заразный до жути. А я им ещё не всё поведал, что сочинил. Потому что на том собрании затем обсуждение отдельных учеников началось. Петю Антонова, например, на второй год в десятом классе оставили – так родители жалуются во все инстанции, что это несправедливо – не дотянет ведь до одиннадцатого. Илья Константинович, со своей медицинской точки зрения, то же самое говорит, но ничего не поделаешь – требования есть требования. Нельзя допустить, чтобы из-за одного двоечника весь класс от программы отставал. Время-то ограничено.

Хотя исключения бывают, конечно – учитывая, так сказать, специфику заведения. Володя Смирных, к примеру, школьную программу наоборот изучал – от шестого класса до первого. С его прогрессирующей атрофией мозга ничего другого не оставалось. А вот разгильдяйство Вали Волчковой – той, у которой наследственная лейкемия – оправдать нельзя. Полина Семёновна даже предложила с её отцом побеседовать. Лидия Анатольевна её, правда, отговорила – вызов некроманта сейчас дорого стоит, а у школы своего собственного нет – по штату не положен.

С Лёшей Абрамовым вообще проблема. Он в одиннадцатом классе учится и подал письменное заявление на имя директора с просьбой перенести выпускной вечер на два месяц вперёд. Мечта у него, говорит, такая – принять участие в выпускном вечере. Илья Константинович с историей болезни ознакомился и подтвердил: конец апреля – крайний срок. Учительский совет по этому вопросу с полчаса совещался, но в конце концов постановил: нельзя из-за одного ученика всё расписание нарушать – этак потом некоторые учащиеся выпускные вечера аж в сентябре требовать начнут. Чтобы парень не расстраивался, записали его на участие в мартовском последнем звонке. И снова в апрельском, если захочет – последние звонки-то они, согласно регламенту, каждый месяц организуются. И наконец, ...

...Эй, кто это там из пола лезет? Постойте, это мой пол!! Знаете, во сколько мне этот паркет обошёлся!?.. Эй, ты, полегче!!! Если у тебя морда козлиная, это ещё не означает, что тебе всё можно!.. Что ты мне эту бумажку в нос суёшь? Какая такая повестка дня?.. Куда вы меня тащите?.. Да шучу я!.. Шучу!!! Нет!!! Неееет!.. ААААААаааааа!!!...