Встречи с чудом

Очищение

Такое случается, наверное, с каждым...Бессонной ночью услышишь вдруг, что дождинки стучат по железной крыше вразнобой. Или заметишь свежим моросящим вечером, что луна нынче матовая, а влажные провода блестят, как натянутые струны.
Почувствуешь горько-свежий запах опавших листьев в осеннем лесу и ни с чем не сравнимый, до боли знакомый запах пыльного зерна у совхозного тока.
Такое случается, наверное, с каждым. И невольно остается в тайниках памяти, чтобы отозваться щемящей грустью. И делает нас добрее к людям, лучше и чище...


Сила жизни

В Баянауле красивые и разнообразные горы. Но самое удивительное здесь не они, а деревья, растущие прямо на камнях.
Каменные глыбы, как блины, пластами выходят из-под земли, наслаиваясь друг на друга; прямо на пластах неизвестно за что цепко держатся щупальца корневищ сосен, берез... Трудно дереву бороться с камнем, гнется оно, рвется вверх вкривь и вкось, изгибается, словно в танце, но камню не уступает: глыба трескается, появляются расщелины, за которые с удвоенной силой цепляются корни деревьев... Чтобы выжить, снова дробить камень, давать потомство.
Вот она - сила жизни, которой можно позавидовать.


Мелодия дождя

Было тепло и тихо, как бывает ночами в наших местах только в середине лета. И дождь пошел незаметно, теплый, спокойный и очень редкий. Не было слышно привычного монотонного шелеста, только тишина становилась все ощутимее - в такие минуты невольно ждешь звука, который бы ее нарушил. И он пришел так же незаметно и тихо, как сам дождь: чуть слышный, но явственный - будто кто-то едва коснулся колокола. Казалось, мелодичный звон родился только для того, чтобы коснуться уха и исчезнуть. Это первая капля дождя, скатившись с крыши, попала на пустое ведро, висевшее вверх дном на заборе.
Странная и пока еще не волнующая нота родилась снова и звучала теперь громче, отчетливее. Не успев оборваться, зазвучала опять, тревожа и настораживая.
Звук был однотонный и печальный, похожий на перезвон маленьких колоколов. Он не раздражал почему-то, только тревожил. Но это была еще не мелодия, Она пришла чуть позже - просто и ненавязчиво - звуки были теперь разной силы и тональности.Так, случается, играют лишь для себя, словно задумавшись, не мешая другим.
Ветер случайно тронул листья клена, на дно ведра упали сразу несколько капель, и этот неожиданный аккорд оборвал грустную мелодию.
Потом она пришла снова, но это уже была другая мелодия, и слушать ее уже не хотелось.


Ошибка

Как-то осенью в Алма-Ате зацвели яблони. Странно и неприлично было видеть рядом с желтеющими и уже пожухлыми листьями маленькие и беззащитные розовые и белые бутоны.
Яблони хотели, наверное, пережить весну в одном году дважды. А это не всегда удается даже людям.
Маленьким бутонам было одиноко и неуютно холодными осенними ночами, и они не понимали, что обречены на гибель.
А синоптики объясняли все очень просто: в Алма-Ате была на редкость теплая осень.


Иней

Вечером упал туман. Сгладил очертания домов и деревьев. Яркие огни редких фонарей стали матово-бледными кругами и полукружьями. Потускнели звезды.
Всю ночь трудился туман, оседая на голые ветки деревьев, провода, окна домов и столбы.
А утром туман растаял, словно его и не было. Зато остались совсем седые деревья, пушистые провода, посеребренные крыши домов и столбы. На улице тихо и торжественно. Воздух свеж и прозрачен.
Но посмотришь на солнце - воздух искрится и переливается: то ветер сдувает с проводов и деревьев мельчайшие снежные иглы, еще недавно бывшие туманом. И странно - смотреть больно, а отвернуться не можешь.


Образ родины

Умытая недавним дождем июньская степь ходит под утренним ветром волнами и лоснится, как круп молодой сытой кобылицы.


Осень

Середина октября. На берегу Иртыша промозгло, неуютно, одиноко. Лишь франтоватая сорока-чистюля бесшумно скользит меж голых черных ветвей.


Тополиная метель

Невесомая пышная шаль липнет к заборам, укутывает калитки, прозрачным слоем стелится по земле...
Мой трехлетний сын бежит по белым островкам, взметая за собой белый туман - так, наверное, можно бегать по облаку...
Пух, гонимый ветром, лезет в нос и в уши, серебрит волосы.
- Ну, чисто буран, - говорит мать, прикрывая ладонью глаза.


Скворцы прилетели

На совхозной улице переполох - скворцы прилетели. Сидят рядком на проводах, по-хозяйски орудуют в садах среди голых еще ветвей и кленов, наполняя округ щебетаньем и щелканьем, трелями и пересвистом. Во всех дворах царит праздничное оживление: ребятня и взрослые шарят по кладовкам и чердакам, извлекая на свет божий скворечники... А то непорядок получается - хозяева прилетели, а квартиры не готовы...
Удивительный факт: никто не видит, когда именно и как прилетают скворцы. Просто однажды утром обнаруживается, что они прибыли, и теперь дело чести каждого двора встретить новоселов, как подобает. Очищают от мусора и пыли старые скворечники, спешно готовятся новые, и вот уже то там, то здесь поднимаются в небо шесты с разнокалиберными птичьими домами - выбирай, кому что нравится!
Соседям везет: дед Годун не успел как следует шест закрепить, а целых две семьи уже затеяли шумную ссору за право обладания жилищем... Чрезвычайно довольный этим обстоятельством, дед спешит к нам поделиться радостью: "Мой-то, вишь, заселился..." Достает кисет, степенно закуривает и поучает отца: "Ты бы, Митьк, развернул скворешню к востоку - птице, ей, вишь, напротив солнца сподручней..."
Я жду, затаив дыхание: остаться без скворцов было бы в высшей степени обидно и несправедливо. И вот откуда-то сверху спикировал скворец и на крышу вывешенного нами домика. Мигом обследовал внутренности скворечника, видно, остался доволен. На его призывный пересвист явилась хозяйка... Новоселье состоится. И душа полнится рвущейся через край радостью: на улице - весна, вовсю греет солнце, скворцы прилетели...


Весной

Весна. Уже подсохли пригорки, и мы, пацанва, по вечерам играем на них в лапту... На приусадебных участках хозяева жгут скопившийся за зиму мусор, прошлогоднюю картофельную ботву, остатки ненужной соломы. Голубые сумерки...Плывет, слоится по совхозным улицам сизоватый ароматный дымок...Еще не тепло, но уже и не холодно. Душу переполняет ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее светлое чувство. Хорошо, сам не знаешь отчего. Так хорошо, что хочется потихоньку петь и плакать.
Нигде больше и никогда не бывало так безмятежно и светло на душе, как в те уже теперь далекие весенние совхозные вечера с плывущим по улицам слоистым ароматным дымом.


Буран

Снег пошел часов в двенадцать дня - большими пушистыми хлопьями. Снег как снег, разве что небо было чуть темнее обычного. Потом посыпало гуще, снежинки неслись быстрее и скользили по земле, словно не успевая за нее зацепиться. Ничто еще не предвещало приближающегося бурана, но гнетущее состояние, не покидавшее меня, не проходило, а, напротив, усиливалось. Появилась даже мысль отказаться от командировки. Но тут подошел автобус, как всегда переполненный. В нем было тепло, даже по-домашнему уютно, и тревога как-то отодвинулась.
Автобус шел быстро. В лобовое стекло хорошо было видно, как струится по накатанной дороге поземка. Казалось, автобус мчится не по дороге, а по тонкому льду быстрой речки, льду совершенно прозрачному, такому прозрачному, что видно, как волокнистые струи воды стремятся вырваться наружу.
Иногда автобус останавливался. Одни пассажиры выходили, реже заходили другие, и тогда становилось заметно, как быстро набирает силу ветер, разом вырывая из салона тепло и кажущийся уют.
Водитель все чаще закуривал и все реже шутил. Ему лучше других было видно, как темнеет впереди и сливается с горизонтом небо. Быстро сгущались сумерки.
Солнце еще не село - его просто не стало видно. Землю окутывал серо-белесый сумрак. Уже нельзя было различить кусты лесонасаждений сбоку дороги. За полчаса нам не попалось ни одной встречной машины. Стихли разговоры случайных попутчиков. Только мотор ревел по-прежнему ровно и мощно, но к его реву примешивался теперь грозный гул снежного месива.
Стало совсем темно. Это была не обыкновенная темнота, даже не темень, а густая и плотная серость, в которой терялись очертания предмета, растворялись и таяли звуки.
Шофер быстро включил фары и вынужден был через мгновение потушить их - два совсем слабых столбика света сразу уткнулись в светло-серую массу, словно запутались в ней.
Автобус уже не мчался, а полз на ощупь, как уставшее животное, и скоро стал. Водитель сидел по-прежнему наклонившись к стеклу и напряженно всматривался в темноту, силясь рассмотреть что-то. Потом устало откинулся на спинку сидения.
Ехать было некуда.
Водитель твердо знал, что где-то рядом село, но как тут отыщешь этот самый съезд налево...
Несколько минут все оставались без движения, потом зашевелились: в салоне становилось прохладно.
Шофер открыл дверь, и мы, те, кто стоял впереди, спустились в белую круговерть.
Ветер, казалось, дул со всех сторон сразу: небо швыряло уже не снежинки, а мелкую ледяную крупу, от которой нельзя было укрыться. И все это месиво бесновалось, ревело, как разъяренный зверь, старалось свалить с ног, засыпать...Но вот сквозь вой ветра отчетливо послышалось тарахтение совхозной электростанции. Новый звук разом оборвался, пропал в пространстве и снова возник.
Медленно, но упрямо автобус пополз вперед. Пассажиры приникли к окнам - нельзя было пропустить поворот к совхозу... Съезд нашли, но проехать по селу уже не смогли. Машина завязла прямо посреди улицы.
Мне повезло - в автобусе оказался знакомый и пригласил меня к себе. Сто метров - не больше - нам нужно было пройти, а ветер, как оказалось (или просто казалось), дул навстречу. Мы шли по улице и не видели ни домов, ни деревьев - только мутные пятна света из редких окон. По ним и ориентировались. Жесткий и колючий снег бил в лицо, выдавливая слезы. Казалось, кто-то с размаху хлещет по лицу белой веткой, методично и зло. Не помогали ни поднятые воротники, ни варежки, которыми мы прикрывали лицо. Ветер насквозь продувал пальто, теплый свитер, и я чувствовал, как коченеют пальцы ног в шерстяных носках и теплых валенках.
Горе тому, кто окажется в эту непогоду в степи.
В дом не вошли, а ввалились не два человека - два снежных чучела. Кое-как сбили с себя снег, долго грелись у розовой, стреляющей искрами печки.
Буран ревел всю ночь, не утихая. Утром оказалось, что из дома нельзя выйти - открывавшуюся наружу дверь занесло снегом. Мне пришлось выставить окно в маленькой, промерзшей насквозь кладовой и лезть через него на улицу. С большим трудом откопал дверь, но лишь настолько, чтобы можно было протиснуться в узенькую щель.
Теперь нужно было помочь выбраться наружу соседям.
...Восемь дней одно и то же. Бьется в стекло обледенелая ветка клена в проеме единственного не занесенного снегом окна, то появляясь, то исчезая в белой пыли. Воет и свистит ветер, выдувая из дома тепло и натягивая холод, от которого не спасают ни теплая одежда, ни двойные одеяла...
...Раз в двое суток поездки на буровую за водой и путь на улицу через окно кладовой...
Восемь дней одно и то же. Берешь в руки книгу и через минуту оставляешь, берешь ручку и тут же бросаешь, потому что не можешь сосредоточиться. Самое страшное, когда ничего не можешь делать.
Иногда казалось, что буран вообще не кончится, что за окном нет ничего, кроме обледенелой, промерзшей насквозь ветки, кроме белой снежной пыли; нет других звуков, кроме свиста и воя; не верилось, что где-то есть люди, которым приносят по утрам газеты, что когда-то снова будет тепло.
Не знаю, откуда у моих хозяев - бухгалтера и учительницы начальных классов - взялся барометр. Он стал самым главным предметом в доме. Восемь дней он показывал одно и то же: к обеду стрелка, если постучать по стеклу, чуть двигалась к центру, а к вечеру снова падала вниз. Я ненавидел его, этот барометр, и не верил, что когда-нибудь он сможет показать "ясно".
Я видел немало буранов. И по-своему даже любил бураны. Находил особую прелесть в прогулках в зимнее ненастье. Но все это потому, что рядом был родной дом, и когда я возвращался, милее казались и горячая печь, и знакомая старая книжка.
Хорошо, если метель - за окном родного дома. Пусть ломится за окном ветер и злобно швыряет пригоршни снега. Пусть. В доме от этого кажется теплей и уютней. Зимнее ненастье, если ты дома, можно сравнить со сказкой в детстве: немного страшновато, но мы знаем, что конец будет счастливым...
А тогда...Тогда я думал: если есть конец света, то это как раз нечто подобное происходящему на улице.
Лишь на девятые сутки, когда буран стал стихать, со случайной попутной машиной я вернулся в райцентр, где в ту пору работал.
Никогда не питал к нему особых чувств, но в тот момент показалось, что нет ничего лучше заваленных снегом улиц, по которым прежде ходил равнодушно...
- Приехал? - строго спросил вместо приветствия хозяин-старик, у которого я снимал комнату. - Что-то долго был. Заходи... Да ноги не забудь обместь...


Тихая охота

Грибы как люди: у каждого свой норов, свои привязанности. Всякий уважающий себя грибник знает, за чем идет он в лес, и соответственно этому выбирает.
За грибами на жареху лучше всего пойти в смешанный лес, где спокойные березы уживаются с нервными молодыми осинами и разномастным семейством тальника. Первой вас обязательно встретит нарядная сыроежка. Она вообще любит нарядные одежды и шляпку красит свою едва ли не во все существующие цвета радуги, самыми неожиданными оттенками - от бледно-желтого и малинового до светло-зеленого и густо-синего. Сыроежка - гриб бесхитростный и неприхотливый: ее можно встретить и в березняке, и в осиннике, на опушке и в тени, она не прячется, как ее многочисленные собратья, а, наоборот, сразу бросается в глаза. Сыроежка не слишком ценима основной массой грибников, а без нее и лес не лес...
Застенчивый подберезовик и франт подосиновик в смешанном лесу нередко соседи. Вот среди редкой травы застыл на тонкой ножке подберезовик, а рядом в осиннике маячит густо-красная шаровидная шляпка подосиновика, корень у него забирается глубоко в землю и бывает во много раз больше головы.
Иногда ошибешься, приняв издали за подосиновик молодой мухомор, на котором еще не проклюнулись характерные пятна. Если особенно повезет, вам встретится боровик, он же белый - гриб степенный и важный. У боровика выпуклая смуглая шляпка, которую держит плотная осанистая ножка, чем-то похожая на короткую перевернутую морковку. В хороший год боровик растет все лето, но встречается он не часто, так что найти его - большая удача. Этот гриб хорош в любом виде - жареном, вареном, маринованном, его можно сушить и солить: при этом боровик всегда остается белым - отсюда, наверное, и второе название.
Ближе к осени любители тихой охоты наведываются в лес в поисках груздя. Из соленых грибов он самый вкусный. У нас растет несколько видов груздей, поэтому встретить их можно в любом лесу - березовом, осиновом, смешанном, на пойме. Поросшие травой опушки и лесные поляны облюбовали белый степной груздь - истинные грибники называют его белянкой. Сухой груздь предпочитает сумрачные осинники. Срежешь его, и на ножке мгновенно выступает белый сок, напоминающий молоко, поэтому такой груздь называют молочным.
Но особенно ценим у грибников житель влажного и тенистого колка - настоящий, или сырой груздь. Опытный глаз обратит внимание на характерный, едва заметный бугорок рядом с березкой. Под шапкой меж листьев и прячется влажно-горький упругий, ворсистый красавец. Белый гриб почти невесом, а срезав этот, сразу чувствуешь благородную тяжесть. Вот это удача! Но не спешите. Настоящий сырой груздь не любит одиночества, гриб он семейный. У молодых груздей шляпка выпукло-вогнутая, с плавно закругленными вниз краями, у старых - широкая, в форме развернутой воронки.
Далеко не каждый год бывает урожайным на грузди, особенно сырые. Последний раз они необычайно уродились дождливым летом 1980 года. В августе и сентябре почти в каждом колке обитало несметное количество и опрятно-рыжих волнушек, а их у нас тоже далеко не каждую осень встретишь. Тот год грибники окрестили годом сырого груздя и волнушки.
Впрочем, кто ищет - находит грибы в любой год. Вот и нынче в посадках вдоль автомобильных дорог упрямо лезет из земли неистребимое племя стойких валуев. Кое-где в колках и на пойме попадается и степной белый груздь...
Осенний лес не только красив, но загадочно щедр: случалось, подберезовики и грузди в нашем краю находили и в конце октября, по первому снегу.


Запах родины

Хорошо оказаться ранним утром, на исходе мая, в нашей павлодарской степи... Земной простор до самого горизонта, голубой купол неба - и ничего больше. Неброский, радующий взор пейзаж. Легко, привольно дышится. Тихо до звона в ушах. Накатывает легкими волнами шаловливый майский ветер, принося с собой родной, до боли знакомый запах...
Этот неповторимый, с горчинкой, запах - то внятный, резкий, то едва осязаемый - мне никогда не забыть и ни с чем не спутать, я помню его с первых мгновений своей осознанной жизни. Это запах моего детства, моей родины. Это запах полыни.
В нашем целинном крае она отвоевывала себе место всюду - на приусадебных домашних огородах, на обочинах дорог, в привольной нашей степи. На окраинных совхозных пустошах полынь вымахивала высотой в человеческий рост, и мы, пацанва, затевали в ее пахучей чащобе свои нехитрые игры с захоронками-поисками-преследованиями... Когда полынь цвела, мне нравилось срывать с ее макушек, прихватывая мелкие, узкие листья, покрытые пыльцой зеленоватые шарики-плоды и, растерев на ладони, нюхать... Запах был густой, насыщенный. И потом ладонь еще долго хранила аромат полыни, ее стойкую горечь.
В первые годы целины полыни в нашем краю было так много - целые дремучие заросли - что ее использовали вместо камыша как строительный материал. У некоторых наших соседей в наскоро сооруженных сараях стены были из стеблей полыни, обмазанных глиной. И ничего - десятки лет стояли! Сухими, ломкими полынными стеблями подтапливали хозяйки "походные" летние печурки, на которых готовились - прямо во дворах - обеды и ужины. А как аппетитно хрумкали зимой овцы, выискивая в степном сене полынок и курай! Считалось, что без витаминной полынной добавки для овец и корм не корм...Еще помню полынные веники - их мы заготавливали в поле из какой-то особой полыни, похожей на кустарник, с упругим, почти древесным стеблем...
Кто-то считает полынь грубым, бестолковым растением. А я ее люблю. Наверное, не меньше, чем ароматную степную землянику моего детства...
Самая удивительная встреча с полынью была у меня несколько лет назад в Америке. В штате Джорджия нас, казахстанских туристов, повезли в экзотический сад цветов, который нам показался раем земным. Диковинные цветущие деревья, благоухающие кустарники, необыкновенной красоты растения со всего света...И вдруг у самой дорожки, посыпанной мелким гравием, такие неожиданно знакомые сероватые, с легкой голубизной, совсем крохотные кустики. Неужели полынь? Оказалось - она самая. Ее тут выращивают как редкое экзотическое растение. Не знаю, как и когда она здесь оказалась, но пахла совсем как у нас дома...