У нас на курсе - Женитьба Стипендиата

Любовь пришла к Стипендиату, когда он дописывал реферат по историческому материализму. Он Ей кивнул и, не отрываясь от работы, пригласил взглядом сесть. Именно в эти минуты Стипендиат полемизировал с классиками марксизма-ленинизма, и ему не терпелось закончить этот заочный спор. Но Любовь была настроена решительно.
- Хватит писать, Стипендиат, разве ты не видишь, что я пришла? - строго сказала она и положила ему сзади на плечи свои девчоночьи руки.
Стипендиат был некрасив и застенчив. А еще он был добр и, может быть, поэтому считался факультетской жилеткой, в которую по отдельности, а подчас и коллективно плакались. Но как-то так выходило, что все курсовые красавицы доверяли ему только свои души, а тела предпочитали отдавать другим, менее искусным в психологии, зато более умелым и решительным в иных сферах человеческих занятий. Впрочем, Стипендиат на них не обижался: он как-то смирился со своим положением и не строил иллюзий насчет того, что им может всерьёз увлечься представительница прекрасного пола. Зато он учился лучше других и одно время даже получал именную стипендию (за что и удостоился клички), ходил по субботам в театр, а по воскресеньям - в горы. И был вполне доволен своей жизнью, которая текла спокойно и размеренно, насколько это возможно в студенческом общежитии. Пока не пришла Она...
Любовь была пронзительно голубоглаза. Она ходила в синей плиссированной юбчонке - такой короткой, что садиться в ней было просто неприлично. А еще, когда она улыбалась, на щеках проступали очаровательные ямочки... В такие мгновения она становилась так дьявольски хороша, что Стипендиат, будучи много старше ее, всегда терялся, краснел и отводил взгляд.
...Любовь положила ему руки на плечи и попросила Стипендиата сразу о трех вещах. Чтобы, во-первых, он не сидел, как истукан, когда она пришла; чтобы, во-вторых, он поцеловал её; и, в-третьих, чтобы он перед этим лучше выключил свет...
Первое и третье Стипендиату удалось без особого затруднения. А вот со вторым получилась небольшая заминка, и тогда Любовь закинула ему на шею свои ручонки и приподнялась на цыпочки... И только всерьез испугавшись, что она может и не достать до его лица, Стипендиат сам склонил к ней свою полуодеревеневшую шею.
Так начались их отношения, подобных которым у Стипендиата никогда не было. Он верил и не верил этому столь неожиданно свалившемуся на голову счастью, которое, впрочем, больше представлялось ему стихийным бедствием. Он похудел и стал рассеянным, потому что еще как-то не привык к тому, чтобы его любили. Сам Стипендиат тоже испытывал сильные чувства, но ничего не говорил ей о них... "Вполне возможно, она ошиблась во мне, - рассуждал наедине с собою Стипендиат, - она ведь очень юна и мало что видела в жизни. И потом у нас большая разница в возрасте: я уже работал после школы в газете, а она, смешно подумать, еще была пионеркой... Да и потом, я, скажем прямо, некрасив, а она очаровательна... Нет-нет... Она сама скоро поймет, что мы не пара..."
Так или примерно так размышлял Стипендиат, пока Любовь однажды снова не пришла к нему. На ее щеках не было очаровательных ямочек, которые он так любил. Она была печальна и строга.
- Отложи свои бумаги, Стипендиат, и послушай, что я тебе скажу, - задыхаясь говорила Любовь. - Я не приду к тебе больше, потому что ты бесчувственный чурбан. Тебе нужны рефераты, коллоквиумы, семинары и совсем не нужна я. Поэтому я ухожу, Стипендиат, и ты еще об этом пожалеешь...
Может быть, она говорила не именно так, но что-то в этом роде. Главное, что она говорила все это очень серьезно. Настолько серьезно, что Стипендиат ей поверил. И, поверив, ужаснулся мысли о том, что ее может больше не быть в его жизни... Но пока он соображал, как именно ему поступить, она вдруг заплакала и побежала из его комнаты, позабыв закрыть дверь...
Какое-то время Стипендиат бесцельно топтался на месте, потом медленно, еще не будучи уверенным, то ли он делает, полез в шкаф. Он вытащил оттуда свой потрепанный рюкзак, достал из него ботинки-рифленки, старые джинсы, штормовку. Когда он выходил из общежития, солнце клонилось к закату. "Ничего, должен успеть", - подумал он про себя.
Часа два спустя Стипендиат был на месте. Он пришел как раз вовремя: его самые любимые цветы с удивительным названием Марьи Коренья уже распускались, и он набрал целую охапку. Правда, на обратном пути он немного заплутал и домой вернулся уже заполночь. Он попросил у сонной вахтерши ручку и клочок бумаги, быстро написал на нем несколько слов и твердым шагом уверенного в себе человека, который знает, что делает, пошел на второй этаж, где была Ее комната. Стипендиату открыла заспанная соседка.
- Ты с ума сошел, Стипендиат, - сказала она, - ты знаешь, сколько теперь времени? Мы спим давно... А твоя первой улеглась... Вы что, поругались?
Стипендиат терпеливо ждал, пока она закончит, потом спросил:
- Слушай, чистое ведро есть?
- Есть, а что?
- Ну, так неси - цветы надо пристроить!
Букет едва уместился в ведро, свернутую пополам записку Стипендиат положил сверху, чтобы было сразу заметно. Ведро он наказал поставить рядом с кроватью, у изголовья. И с чувством исполненного долга пошел спать.
...То было лето. И прошел еще почти год, в котором тоже было много событий - хороших и не очень, пока не наступил день, когда все узнали - Стипендиат женится. Курсовые красавицы почему-то погрустнели на время. "Что, бабки, упустили Стипендиата, - затягиваясь "Аидой", говорила им на традиционном перекуре секретарша декана с диковинным именем Бувениса. Она уже успела дважды побывать замужем и кое-что понимала в этой жизни. - Молчите? А что вам остается? Раньше надо было думать, дурехи... "
Бувениса презрительно оглядывала дамское собрание, бережно "бычковала" сигарету, сохраняя ее остаток для следующего перекура, и, поигрывая бедрами, удалялась к себе в деканатский "предбанник".
...Разумеется, ничего этого Стипендиат не слышал и слышать не мог, потому что ехал с молодой женой на свадебном такси в горы. Дорога была не просто плохая - ужасная, таксист злился. Его урезонивал друг Стипендиата Толик, имевший из-за своего пристрастия к воздушно-десантным войскам кличку "ВДВ": "Спокойно, шеф, я тут все знаю - доедем. Ну и что - что серпантин? Камень? Камень я уберу... Жених - сидеть!" - последнее адресовалось уже Стипендиату, когда он в очередной раз порывался выскочить из машины и помочь другу скатить с дорожной колеи перегородившие ее булыжники.
Рискуя порой сверзнуться с горного проселка вниз, они все же добрались до места, где уже собрались немногочисленные гости - их самые близкие друзья...
Свадебный стол был поставлен в яблоневом саду. Для Стипендиата и его юной жены приволокли откуда-то огромный валун и накрыли его старым цветастым одеялом. Все остальные ели и пили стоя...
Была весна... В этом заплутавшем в горах саду запоздало и отчаянно цвели яблони. При легких порывах ветра белые лепестки опадали на головы и плечи, на праздничный стол, заставленный немудреными студенческими яствами. Когда лепестки попадали в разнокалиберную "посуду" с портвейном, гости кричали "Горько!" и делали вид, что следят за тем, чтобы молодые "не халтурили".
Весенний день был отчаянно хорош и светел, а пригоревшая картошка в закопченном ведре необычайно вкусна. И все были беспечны и веселы... И Стипендиату казалось, что так теперь будет всегда...
Он вдруг почувствовал в своей руке маленькую прохладную руку жены, передавшую ему клочок бумаги. "Что это? - одними глазами спросил он. - Это тебе на память, - шепнула она, - потом, когда один будешь, прочтешь". Стипендиат кивнул, сунул клочок в карман, забыв, что он дырявый...
Завалившаяся за подкладку пиджака пропажа обнаружилась несколько лет спустя, когда жена перебирала старые вещи. Записка неплохо сохранилась. В ней было три коротких фразы. "Я - дурак. Выходи за меня замуж." Это его торопливые каракули. И приписка - её стремительным летящим почерком: "Я согласна".
- Стипендиат, - позвала она мужа давно забытым прозвищем, - как ты думаешь, с чем это я была согласна: с первым или со вторым?