Чувство безграничной ответственности

Памяти Г.

Даже духу не хватает начать. Правда. Во-первых, с этим и самой примириться трудно, не то что еще убедительно рассказать другим. Была такая упорная, добросовестная девочка, скромно ставящая перед собой достойные задачи и стремящаяся к безупречности. Ведь согласитесь - это, увы, нечастое и оттого чрезвычайно высоко ценимое качество - ответственность! Насколько же спокойно, безопасно, уютно жилось бы среди людей, им наделенных! - все обещания выполняются точно и в срок, никакие непредвиденные помехи не тормозят дело, не нарушают жизненных планов, ибо под сенью ответственности благоденствуют такие восхитительные пары, как верность и преданность, забота и внимание, вдумчивость и терпение. Просто рай наступил бы в человеческих отношениях и долгожданный порядок в делах их, если ответственность как форма душевной трезвости сделалась бы нормой жизни. Все остальное, как говорится, приложится.
Как же возможно, чтобы столь превосходное качество, можно сказать, матерь всех добродетелей - стало причиной тяжкой болезни, тяжкого горя и тяжкого греха?! Но, видно, неспроста сложилось выражение “груз ответственности”. В этом, всем ветрам подвластном, полете на воздушном шаре груз тем именно и полезен, что в какой-то рискованный момент жизни его должно выбросить за борт. Груз придает остойчивость также и кораблю, следующему своим курсом над пучиной наших страстей, но стоит волнению превысить допустимые баллы, а судну слишком погрузиться в воду, как весь такелаж отправляется туда же. Подлинно же ответственный человек - негибок, он не изменит себе вне зависимости от любых обстоятельств. Чего стоила бы его ответственность, если б он забыл о ней, припертый опасностью?! Но неспособному расстаться со своим драгоценным грузом только одно и остается - идти ко дну, увлекая за собой команду. А перед командой что, нет ответственности?! - спросите вы. И правда. Но в том-то и дело, что не могу я понять, когда, в какой темный момент так высоко чтимая ответственность перед чем-либо переходит в фанатичное служение самой ответственности на грани саморазрушения и пренебрежения всеми иными жизненными обстоятельствами, то есть - в нерассуждающую и жестокую безответственность.
Вторая причина, по которой трудно рассказывать эту историю, чисто сюжетная. Не знаю, приходилось ли сталкиваться с этим вам, но я давно уже задаюсь вопросом: в соответствии с какими же законами этой реальности в ней происходят такие невероятные стечения обстоятельств, случаются такие невозможные совпадения, рядом с которыми любая шитая белыми нитками выдумка выглядит куда правдоподобнее. Если вы этот феномен наблюдали, то примеры припомните сами; если же до сей поры не замечали, то ничто вас не убедит. И понятно: поверить в такое на слово здравый смысл справедливо отказывается.
В-третьих же, десятых и сто двадцать пятых - об этом просто страшно и тягостно вспоминать. Лицемерием было бы сказать, что больно. Случилось это почти двадцать лет назад. Мы никогда не были с ней особенно близки. Но все черточки и оттенки ее тонкого лица, серьезный взгляд больших прозрачных глаз, милую манеру говорить, слегка спотыкаясь на шипящих - все это я могу вызвать в своей памяти с такой ошеломляющей ясностью, как не сумею, наверно, воссоздать цвет платья вчера виденной подруги. Что это, если не какая-то иная форма жизни излучений той уникальной совокупности клеток, что в присутствии близких и друзей были преданы огню, повторяю, почти двадцать лет назад?!
Итак, две коварные силы потрудились над тканью этой трагедии: основа ее - безграничная ответственность, уток - стечение обстоятельств.

Попытаюсь опять сначала: была такая упорная, добросовестная девочка, скромно ставящая перед собой достойные задачи и стремящаяся к безупречности. Впервые я заметила ее в начале девятого класса на первом уроке рисунка. Мы все в равной мере были “новенькими”, поскольку собрались здесь из разных школ продолжить свое образование “с уклоном” в изобразительное искусство. Преподаватель поставил натюрморт, принуждая каждого из нас открыться, то есть продемонстрировать свой уровень: способности свои, если допустить, что они таким образом выявляются, и уж во всяком случае - свою подготовку.
Что касается подготовки, то мне, почти вовсе ее не имевшей, работа этой девочки представилась самой совершенной. Кувшин был идеально симметричным, а блюдо правильно сокращалось в перспективе. Тщательно наложенные тени выявляли передний, средний и задний планы, аккуратно организовывали драпировки и закругляли объемы, нигде не допуская незапланированных натурой путаницы или вмятин. Поэтому я была совершенно обескуражена оценкой педагога - лучшей он определил другую работу, где и смотреть-то было не на что: всего несколько плавных линий и легких размытых пятен. Ей же с благожелательной жестокостью Посвященного рекомендовал забыть все, чему ее до того учили, и обнадежил, что по молодости не поздно начать все с начала - жизнь впереди.
Оттого я ее и запомнила с той минуты, что кожей ощутила, какое это было для нее потрясение. Полнейшая неожиданность. Удар по основам веры. Девочка просто, что называется, “спала с лица”. Что происходило в ней, можно только догадываться. Но догадываться с большой долей достоверности.
— Ведь она всегда добросовестно выполняла задания. Что же, выходит - зря?! Она привыкла, что ее работы хвалили. Разве это не было закономерно? Она не тщеславна, но должна же быть справедливость!
А что получается? Выходит, можно не лениться, делать все, как учат, а в результате потерпеть фиаско?!.
Но что же тогда приводит к победе неминуемо? Что же должно быть еще?!!
Неужто необходимо просто сразу, изначально попасть в правильную колею -  родиться в правильной семье, попасть к правильному учителю, получить правильное окружение... И тогда потом, во взрослой уже жизни, все тоже пойдет правильно - в твоем активе правильные образование, профессия, работа и, возможно, собственная семья. А если сразу не получилось? Неужели же тогда все усилия обречены?.. —
Ох, как глубоко она запрятана, как подспудна и болезненно уязвима - эта непреложная потребность обремененного ответственностью человека, чтобы все в его жизни было как надо. Никаких сил не жалко, лишь бы корабль уверенно шел по курсу, палуба сверкала чистотой, натянутые снасти звенели на ветру, у кока не истощался запас провизии и - полный порядок на борту! Но оказывается, можно делать для победы над жизнью все, наизнанку для этого вывернуться, но... бесполезно... Как же это?!!


И вот пошла взрослая жизнь. Разумеется, учитель оказался прав - с тихим упорством она переучилась рисовать так, как требовалось в этой школе. Поступила в институт, где всегда была также добросовестна - и опять ее работы хвалили. Все было как надо. Она вышла замуж за коллегу и, похоже, по любви, как и надо. Судить об этом могу лишь по тому, что в скорости, не бросая учебу, она родила от него дочь. Затем, чуть ли не одновременно с защитой диплома - вторую, и все одолевала сама. Сама - поскольку, как ни пыталась она это скрывать, но окружающие знали, что муж сильно пил.
У нее была хорошая творческая работа, и, как всегда, она с ней успешно справлялась. Хотя бы уже потому, что иначе не умела. Не могла себе позволить. Не могла она допустить и чтобы ей сочувствовали в ее трудном замужестве. Все силы были брошены на сохранение достоинства любимого беспутного мужа, и собственного - от него неотделимого. При хронической нехватке денег мобилизованы трудолюбие, вкус и изобретательность - и сама, и дети всегда ухожены и красиво одеты. Главной же жизненной задачей стало - вытащить талантливого мужа из пучины его несчастья. Из трясины его слабости. Он болен, значит она должна быть сильна за двоих и переломить неправильно пошедшую жизнь. Это целиком на ее ответственности. Чего же стоят ее упорство и терпение, вся ее жизнь, если не сумеет она остановить саморазрушение любимого человека?! Так через какое-то время появился на свет еще один ребенок, на этот раз - сын. Ох уж это обычное заблуждение любящих женщин, что от пристрастия ли к блуду или “вредной привычки” к вину остановит их мужей - высокое потрясение очередного отцовства! Увы! Следствием стало лишь то, что только и могло стать. Бессонные ночи прогнали “счастливого отца” в мастерскую, так что теперь она еще меньше, чем раньше, могла препятствовать его скатыванию в пропасть. Практически они жили врозь.
Груз ответственности, когда-то увесистой гирькой отягощавший ее полудетскую душу и требующий безупречности всего ею содеянного - год от года рос, набирая вес, и, наконец, стал для нее непомерен. Невыносимое супружество. Тройное материнство. Ответственность за физическое выживание большой семьи плюс непреложная потребность, чтобы, невзирая ни на что, все у нее было как надо. И - главное - чего она стоит, если не в состоянии остановить мужа, спасти его от гибели?!. Примерно к трехлетнему возрасту сына нервное истощение вынудило ее лечь в клинику.
Человек думает: “в этих условиях я должен делать все, что могу”, но он не знает, что может, а чего уже нет. Чувство безграничной ответственности действует анестезирующе. Когда же зуб не подает болевых сигналов, он все равно затаенно разрушается в темном закоулке занятого иными заботами рта, и вдруг ни с того ни с сего у человека раздувает лицо от пульпита. Безупречно ответственный человек всегда носит в себе опасность срыва. Он инфицирован чувством ответственности и относится к группе риска. И - Господь ему судья! - не лучше ли было бы ему поумерить претензии к своей персоне еще до того, как груз с грохотом сорвется с его надломившихся плеч?! Груз ответственности, по попустительству терпеливца превысивший допустимый природой вес, становится опасен и для окружающих. Сорвавшись с усталой шеи, этот груз разлетается вдребезги, и его токсичные осколки калечат, не разбирая жертв. Но разве виноваты потерпевшие, что некто в гордыне своей решил, что он вынесет невозможное, выдюжит непомерное? Расслабьтесь, дорогие мои, ей-Богу! Слишком хорошо - это уже чересчур. Ответственность, не чувствующая своих границ - это уже и не доблесть, а предрассудок и рабская служба стереотипам. Это уже зацикленность и сверхидея. Это уже невроз, болезнь. Ресурсы добра, как и все прочие ресурсы, ограничены в нашей натуре. Самые добрые из нас, превысив свой лимит, не замечают, как творят зло где-нибудь около полигона своего самопожертвования.

Итак, о глубоком и неколебимом чувстве ответственности своей героини я уже кое-что сказала. Теперь дошла очередь и до невероятных совпадений. Подходил конец срока пребывания в клинике. Наладился сон. Утихли головные боли. Все было ничего, и скоро уже с новыми, освеженными медициной, силами следовало рвануться в бой за здоровье мужа и благополучие всей семьи. Пребывание в больнице приводит к налаживанию, безусловно, случайных и непостоянных, но на время жизни там необходимых человеческих связей. Вот и моя героиня, будучи человеком хоть и сдержанно общительным, но волевым и жизненно умелым, привлекала к себе. Кому-то посоветует, как обустроить дом после возвращения из клиники, кому-то - как наладить отношения с домашними, кому-то - объяснит что-нибудь про вязанье или шитье, в чем по необходимости была профессор. А тут появилась новая совсем молоденькая пациентка, загремевшая сюда в следствии шока. Пугалась всего, плакала... Чтобы отвлечь ее, предложила сделать новую стрижку, в чем на дочерях тоже хорошо натренировалась.  Взялись. Конечно, за процедурой девчонка разговорилась. Еще дрожа, но под ножницами все-таки опасаясь рыдать, вполне вразумительно описала, что ей, бедняге, пришлось пережить.
У нее наметился такой вроде бы романчик с одним художником. Ну, он, как водится, позвал позировать. Почему бы и нет? Потом и дальше все. Нет, не то, чтобы она в него так уж влюбилась, но просто интересно было. Весело. А иногда страшно. Но это тоже лучше, чем скука. С ним все было так необычно: то закатит пир и сам веселится, как ребенок, хотя уже не такой уж и молодой. То вдруг накатит на него что-то, и он рассказывает всякие ужасы. Она не очень-то и вслушивалась, зачем ей эти страхи? Но голос у него такой был... Мурашки по телу. Потом набрасывался на нее, как голодный. Это ей уже нравилось. Одно слово - талант! Человек искусства! У нее такого еще не было, и было здорово в кайф. И вот она, как обычно, пришла в его мастерскую, он был в мрачном настроении, что-то такое опять говорил, слишком умное. Выпили. Потом он хотел, как обычно, с ней... Но, видно, выпил лишнее. Что-то у него не ладилось. Он еще помрачнел, только сделался молчаливым. Стало скучновато, и она хотела уходить. Тогда он вдруг повеселел, сказал, что найдет, чем развлечь ее. Обещал, что возьмет с собой на охоту. Ружье достал показать. А потом, ничего не объясняя, взял, да и выстрелил себе в голову.
Тут девчонка не выдержала своего ужаса и разрыдалась. Видимо, встала перед глазами та кровавая картина. То, что последовало за выстрелом и что осталось от знакомого лица ее приятеля-художника. Но моя героиня ее утешила. Спокойно закончила стрижку, чисто убрала за собой и ушла в свою палату. Был тихий час. Она лежала на спине и весь час пристально рассматривала потолок. В последующие дни она была особенно спокойна и врачи были ей очень довольны. Даже приблизили срок выписки, принимая во внимание, что дома ее ждут трое детей.
Когда она вышла из больницы, стояло лето. Две старшие дочери жили в лагере, и она навестила их с гостинцами. Маленького сына взял к себе на дачу брат, она съездила и туда. Была ровна и спокойна. Все близкие берегли ее после больницы и ни о чем не заговаривали. Полагали, лучше пока ей не знать. Вот немного окрепнет, тогда уж...
А она пришла домой и ...
Когда мы, соученики ее и сослуживцы, приехали проститься, то почти не узнали ее лица. Так получается в этом случае. А потом ее отец сказал: раз она выбрала такой путь, значит для нее он был выносимее дальнейшего претерпевания этой жизни. Конечно, это так. Кто ж сомневается! А трое круглых сирот?
Младший так и остался у брата и воспитывался вместе с его детьми как родной. Своих  же сестер он считал двоюродными, и они, большие девочки, ему правды не говорили. Возможно, он ее так и не узнал. Девочки выросли хорошими и очень дружными. Только все равно без обоих родителей. Что - без вовсе лишенного ответственности, что - без обремененного ею сверх всякой меры.

июнь, 1998