Любимые песни

Меня Тарасов любит, слышишь?! Меня, а не тебя. - Она погрозила кулаком и швырнула камень через забор. -  Меня! И наплевать, что ты там ему нашептываешь каждый вечер. Думаешь все можно, да? Приперлась тут, этакая штучка, захомутала мужика по-деловому. Прибрала все к рукам. "Это мое, это мое, и это тоже мое"  - хозяйство, вещи, а сама оборванка, жулье, сука, потаскуха, ну кому ты еще не давала? Кто тебя еще не имел? Назови имя и фамилию, я пойду ему орден вручу. Знаешь, Люба, что в тебе самое страшное? То, что ты баба. Ты самая бабская баба. Завистливая, ревнивая, подозрительная, жадная стерва. А я таких тварей…я бы вас душила, я бы вас разрывала на куски вот этими самыми руками, выдрала бы все твои жидкие крашеные волосы, я бы плевала тебе в лицо, я бы срала на тебя, пинала ногами.
Ненавижу! Ненавижу! Нена-ави-ижу! Сука!
Люба сидит на ступеньках крыльца и чистит картошку. Солнце закатилось, его полинявший отсвет спустился с сарая и растворился в лопухах, в куче дачного барахла, сваленного на выброс. А Любе жалко этот мусор, сколько стоило мучений, чтобы наконец решиться его выкинуть, ей дороги старые вещи, которые помнят и дедушку и прадедушку. Стасик катит бутылку по коридору, играет, нравится ему, рыжему, шуметь, он от каждого громкого звука шалееет, прижимается к полу, и снова лапой – дзинь, дзинь, толкает. Кот невероятной породы, заслужил всеобщую к себе любовь тем, что на на голове у него растет шапка курчавых волос, как у барана. Сегодня он спал на перилах, ходил к соседям, ел герань, слушал свои смутные мысли, полузакрыв глаза, смотрел, как Люба читала книжку со странным названием "WYSIWYG", и ничего не помнил - ни вчера, ни позавчера, ни прошлую неделю, ни прошлую жизнь… скучно. Ну а  ветер весь день уныло пер сквозь деревню, крутил флюгера, шуршал целлофаном, развевал белье, покачивал кленами и березами, раз в полчаса по дороге проносился "Автолайн" до Тушино, возвращался обратно, полный дачников, на небе томились ставшие бессмыслицей облака. По плану и какому-то неведомому расписанию, не изменяя ни одному пункту прошло шестое августа, а за горизонтом на смену ему уже торопилось седьмое. Люба наклонила голову, вслушивается – когда чистишь картошку, звук такой, как будто кто-то идет по снегу на лыжах, так весело, сдвинув на затылок шапку, на руках теплые рукавички, раз – съехал с горки, на другую начал подниматься… голая картофелина падает в кастрюлю, лыжник остановился перевести дух, вытирает лоб шарфом, счастливо вздыхает и дальше спешит. Соседская собака залаяла немного виноватым лаем, будто бы извиняясь - кто-то из хозяев опрокинул в доме этажерку с книгами, непорядок получается,  сразу с соседней улицы ей откликнулись близнецы-овчарки, потом Виконт, доберман у Капельманов, и остальное собачье сообщество взвыло. Шум, гам, но во всем есть своя музыка, она оживляет предметы, заставляет их звучать на разные голоса, то сливающиеся, то в диссонансе, равно как и чувства поют на все лады: боль, радость, печаль, сомнение - партитура сложна, попробуй в ней разберись, но в один прекрасный момент, в какую-то милисекунду вдруг ты поймешь, что дирижируешь оркестром, столь огромным, что вся вселенная войдет в него без помех.

Дундина переминается, посмотрела по сторонам, в оба конца улицы, и видит, что никто не наблюдает за ней, до боли в руках ухватилась за решетку забора, считает до десяти. "Эй, - окликнула она. - Любаня, Любка. Иди сюда". И смотрит, как та встает с крыльца, стряхивает с платья песок, неспеша подходит.
Крапива тут у вас выросла, я уж все ноги обожгла, пока стояла, но это ничего, даже полезно - может, ревматизма не будет в старости, а может, и будет. - Дундина засмеялась, убрала за ухо прядь волос. - А ты, спокойная, сидишь… Уважаю. Мощная женщина, невозмутимая, прекрасная, сильная. Удивительная. Ты не злишься на меня никогда. Я кричу на тебя, а ты спокойно чистишь картошку, как будто ничего не происходит, хоть бы поморщилась. Ах, ну конечно, у тебя всегда одно и то же выражение лица - деловое. Бизнес-выражение. Смотрю и думаю - все, менеджер по продажам. Компьютеры. Ну и пусть, мне уже все равно. Старший брат у меня менеджер, ему тридцать. Раньше было не все равно, а теперь все равно. Все равны.
Скажи, а как ты это делаешь, просто интересно?
- Что?
- Ну со своим Никой, как вы это делаете?
- Да что мы делаем? Мы ничего не делаем.
 "Ну да, - она кивает головой. - Муж и жена, а ничего не делают. Это все делают, никуда от этого не уйдешь. Понятно. Пункт второй, слушай: я тебя терпела, ни слова плохого не говорила, но дальше не собираюсь молчать. Устала, устала от твоего хамства, и сплетен. И эти бровки домиком, и глазенки хлоп-хлоп, и де-ло-во-е лицо, а дело свое знаешь ****ское, бесстыжее. Да я всем расскажу, не буду больше с тобой няньчиться. Смерти моей желаешь, отравить хотела, я же знаю. В милицию пойду, до самого прокурора доберусь, напишу письмо ему, все показания дам, расскажу как было! И знаешь, где ты будешь потом? А? В тюряге, голубушка, в Тюмень тебя отвезут, на зону. Там такие же как ты, прошмандовки и фарцовщицы и распоследние гадюки. Вот, где тебе место! Вот, где тебе место!
- Ирка, хватит, что ты такое говоришь?
- Говорю то, что слышала!
- Хочешь меня обидеть, да? А я не обижаюсь.
 Та, внимательно посмотрев вниз, ногой ударила по сетке и  забор жалобно зашелестел всеми своими звеньями.
 
 Серой, даже чуть-чуть синеватой тенью над ними стоит большое дерево, корявый ствол насквозь пробит дуплами, как пулеметной очередью, широченная нижняя ветвь так удобно выросла, что на ней можно сидеть как на скамейке, болтать ногами, представлять, что ты залез на самую высокую ветку и смотришь оттуда свысока на дачный поселок, железнодорожную станцию, виден московский смог, высотки. В детстве хорошо было им обеим играть здесь, в одном дупле до сих пор жила кукла без головы и правой руки
 Дундина достала сигареты, предложила Любе. Закурили. Долго молчали, Ира поправила прядь волос, немного удивленно улыбнулась.
- Ты меня прости, я была грубая.
- Ладно, ничего.
 - Я всегда говорю то, что думаю, ты же понимаешь. А сейчас я думаю именно так… и тебе досталось. Что хочешь, то и получаешь.
- Я понимаю.
- Понимаю… вот и получай. Ну ладно, тогда я пошла. Счастливо.
Она уходит, в конце улицы маячит ее фигура. Воздух становится полон каких-то мелких букашек, к вечеру выбравшихся полетать, они парят над дорогой, метаются по непонятным орбитам, зависают суетливыми стайками. Попадешь случайно в такое облачко, будешь долго отплевываться. "Радио Ре-е-етро" - воет приемник, - "Радио Ре-е-етро", Стасик мяукнул, в ответ ему застрекотал кузнечик в траве, так отчаянно и призывно, что тут же  поперхнулся и замолк. "Сегодня мы снова услышим наши любимые песни, дорогие радиослушатели. По заявке Стеллы Ладыгиной из города Кирово-Чепецк мы поздравляем Ирину и Вячеслава Кондрашовых… музыка Пахмутовой, на стихи Добронравова…"