На Волге

Осенью нас подвели холода. Опять мы стояли над Волгой, на ее крутом берегу под порывами дождя и ветра и думали, зачем же было вставать в пять утра, напяливать на себя эти свитера и ватники; три четверти часа идти, беспрерывно ускоряясь, чтобы не замерзнуть и дрожать от капель ночного дождя, осыпающихся теперь с дубов от ветра... Такая слякоть, такой холод вокруг и внутри нас…
 - Вот тебе и осенний ход…
 - Мы никогда не поймаем эту чехонь! – с обидой на все на свете сказала Маша.
 - Да, но разве плохо… Вот выпал бы снежок…
 - Если бы я была чехонь, я бы никуда в такую погоду не вылезла и клевать бы не стала!
 - Тем более на опарыша…
 - На опарыша? Фу-у… - она вздрогнула всем телом, дрожь передалась лицу и оно скривилось, как при виде раздавленной лягушки. Немного покривлявшись, она засмеялась.
 - А снежок все-таки не выпал! – сказал я, и начал спускаться к реке.
Из всех методов рыбной ловли, которыми мне доводилось пользоваться, вместе с Машей мы не достигли успеха только в ловле на резинку – на донную или верховую закидушку с резиновым амортизатором. А в этом способе была своя прелесть. Лет десять назад, в четвертом или пятом классе я ходил с отцом на такую рыбалку. Утренняя дрожь, прошедшая после первого заброса, восход солнца над Волгой, от которого сна – ни в одном глазу, усеянный рыбаками, потягивающими свои снасти, многокилометровый пляж и сверкающий поток чехони в тридцати метрах от нас – эти старые ощущения заставляют меня раз в году приезжать сюда с Машей, чтобы дать ей почувствовать то же, что чувствовал когда-то сам и самому вспомнить это. Но почему-то который год в мои выходные холодно и идет дождь.
«Одни мы такие дураки! Если б я был чехонью, тоже не стал бы сегодня клевать», - думал я, разматывая снасти, для себя и для Маши. Она, отнеся корзину с едой и рыбацкой запаской подальше от воды, укрылась от ветра за комлем подмытого Волгой дуба.
Однако, как только была закинута первая «резинка», она, хитро улыбаясь, перехватила у меня натянутую течением леску и стала характерным для рыболовов-резиночников движением потягивать ее.
«Бессовестная, - подумал я, - у меня пальцы уже только плоскогубцами разгибать, вторую «резинку» ставить; о, Боже! – опарышей теми же пальцами  насаживать, а она рыбку ловит, да еще в варежках!». Верно оценивая созданную ей самой ситуацию, Маша с той же хитрой улыбочкой продолжала потягивать леску, всем видом показывая, как слаба женщина перед суровыми силами природы и, одновременно, что ей очень хочется поймать рыбу. И при этом еще осталось место для наивности!
Но вообще, я уступил бы и так.
Промерзнув часа два на продуваемых ветрами волжских песках, напереставлявшись и так и эдак прутьев, к которым привязаны «резинки», в конце концов мы воткнули их у того самого комля и уселись за ним вдвоем, прижавшись друг  к другу.
 - Эту рыбалку мы и без рыбы не забудем, - сказала Маша.
 - Да, нам хорошо…
Мы сидели и ждали чего-то. Почему-то не хотелось бросить все и уйти от этого ветра и сырого песка, от Волги, так и не давшей нам сегодня добычи.
Какая-то сумасшедшая чайка вдруг вылетела из неуютного серого неба, и, борясь с ветром, метрах в сорока от нас принялась ловить рыбу. Присмотревшись, мы увидели и выше и ниже по течению еще несколько рыбачащих чаек.
 - Ведь ловят чего-то, - сказала Маша, когда чайка очередной раз взмыла вверх, уронив рыбину.
 - Может, рыба проснулась?
 - Может.
Согрев еще раз дыханием руки, я вылез из-за комля и подошел к «резинкам». Одну из них явно кто-то теребил. Оживившись от возможности хоть что-то поймать, я быстро стал выбирать снасть. Показались крючки, но даже малое сопротивление, что было вначале, вдруг пропало. Чувствуя за спиной любопытствующий взгляд, я приподнял крючки над водой…
 - Ага! Поймали!
 - Маша выпрыгнула из-за комля и приняла улов. Лежа поперек ее ладони, улов не доставал до краев варежки.
 - Это уклейка! Или елец!
 - Нет, видишь, у него к хвосту зеленый и розовый отлив – это юный язь.
 - О! Язь!
Пройдясь еще по поводу наших успехов, мы выкинули будущего язя обратно в реку, и, посовещавшись, стали собираться. Я смотал вытащенную «резинку» и хотел заняться второй, но Маша вновь с хитрым видом перехватила у меня леску. Сделав несколько ленивых взмахов, она встрепенулась и заперебирала руками.
 - Там что-то есть! – выбрав леску, она бегом потащила крючки вдоль берега, и на предпоследнем из них сидел неплохой окунь. Тридцать секунд  дешевого восторга – может, ради этого мы приходили?
Чуть позже, с единственной добычей, которая, скорее всего, достанется коту, мы вылезли наверх, в дубраву.
 - Ловили мы, конечно, и больше штук, и крупней, - сравнивал я результат рыбалки с предыдущими, чехони, конечно, не было…
 - Как и в прошлые разы…
 - Но этот окунь, Машуня…
 - О! Этот окунь! – она засмеялась, и, было видно, пережила все заново.
Откуда-то в нас взялись силы, мы не зябли, шагали бодро, поминутно смеялись, вспоминали и окуня, и мои с отцом рыбалки на Волге, язеныша, и чертову, хотя уже и не такую неприятную, непогоду. Возвращались мы другой дорогой, не через лес и через пять минут вышли к кукурузному полю.
 - Может, за кукурузой? Возьмем пару початков, – предложил я.
Маша согласилась и мы вошли в кукурузу. Наверно, с места, где мы свернули, заходить было удобно, потому что через десять шагов началась тропа, которая вывела нас к небольшой залысине на поле. Здесь до нас побывало много народу и в радиусе пяти – шести метров все початки были выломаны.
Сначала ни я, ни Маша не могли ничего найти. Кукуруза у нас не вызревает и ее так и скашивают – с нераскрывшимися початками – на корм скоту. А нераскрывшийся початок еле заметен в такой гуще. Все же мне повезло чуть раньше, чем Маше и я первый отломил початок от стебля.
 - Дай-ка его. – Маша взяла кукурузину, - вообще-то раньше я ела только отварную, подсоленную…
Я посмотрел, как она разворачивает початок и обрывает нити, идущие от каждого зерна, а потом сосредоточенно вгрызается в эти зерна, посмотрел и вдруг понял, что, хотя на ней моя старая лыжная шапка, сползающая на глаза, столетний ободранный ватник, в котором все мое семейство по очереди работает в огороде; хотя от холода покраснел ее кончик носа, а из под шапки выбилась прядь волос, несмотря на это, а, может, именно поэтому, она красива! И точно, этот день, погода, рыбалка, окунь, кукуруза, я и она – все это очень даже не зря! Я подошел, обнял ее…
 - Маша…
Но ничего не надо было говорить, люди за тысячи лет все про это уже сказали… Начало фразы повисло в воздухе…
 - Маша, профессорская дочка… - я обнял ее еще крепче, - ты же на колхозном поле кукурузу воруешь…