Колдуны и механизмы

Гоша выбрался из дыры наружу, потянулся, с облегчением вдохнул свежий воздух. Там, под землей, стоял непереносимый запах болота, солярки и копоти, а здесь наконец оказалось вдоволь света и кислорода, даже слишком много. Когда через несколько мгновений привыкли глаза, он деловито стал отряхивать налипший песок со штанов и рукавов телогрейки. "Хорошо, - сказал он. - Очень хорошо". Колдун восседал на поваленном ржавом стволе дерева и спокойно курил.
- Ну как?
- Очень хорошо.
Стояло осеннее утро, предшествующее обычному пасмурному и свежему дню, деревья уже почти скинули листву и во всем лесном пространстве не слышалось ни единого звука, не скрипела ни одна ветка, только глухо, на самом краю слышимости где-то внизу или сзади, или сбоку клокотала вода. Гоша стеснялся моментов, - а они были, - когда было дремлющий разум просыпался и кричал ему: "Ты, дурак, не видишь всего этого! Вот оно, самое главное, самое настоящее в твоей жизни, наслаждайся этим!"
"Вообще на самом деле классно, - тогда говорил Гоша, или, - как бы здорово!"
Они с Колдуном, честное слово, жили в самом распрекрасном месте на земле.
- Долго ты. Чего там копался?
    - Надо было свечу поменять. Думал - отчего это все встало? И так и сяк пробовал, а вот продул свечу - и заработало. Вчера еще, помнишь сказал, плоха машина, не будет долго действовать. Ну, может, еще месячишко-другой пропыхтит, а там все - извиняйте! Хотя, черт знает эту механику! Вроде, следишь за ней, ухаживаешь, а она поломается и все, думай что хочешь.
- Ноги уж озябли, пошли домой.
Колдун встал и пошел прочь, но сразу вернулся затем, чтобы, собрав ветки, листву и сучья, во множестве валявшиеся вокруг, аккуратно замаскировать нору так, что и с трех шагов было бы сложно обнаружить ее.
"Вот так вот, - он подмигнул Гоше, когда закончил свое занятие. - уж теперь ни единая собака!.."
Тот в ответ кивнул и важно огляделся - не видел ли кто, не следил ли какой злоумышленник за ними, но нет, голый лес был мертв и лежал перед ним равнодушный, пустой, не связанный ничем с тем миром, который, не затихая, шумел каждую секунду, мчался на всех парах, светил миллионами фар где-то там, не так уж и далеко, но здесь с незапамятных времен, изначально было просто принято одиночество. Никто не прятался за стволами и не шуршал листвой, кому это надо? Уже через пару недель непременно выпадет снег, накроет все, и начнется зима, всякий раз здесь веселая и неимоверно, мучительно долгая. Тогда точно ни одна живая душа не рискнет пробраться сюда, тем более, кому понадобятся такие  жалкие особы как они с Колдуном. Гоша вздохнул и наклонился за сумкой, его спутник уже успел отойти и маячил далеко впереди.
Вредная, извилистая тропинка, прыгала словно коза по низинам, взбиралась на горки, продиралась сквозь кусты и завалы, пока через некоторое время не привела их зарослям ивняка, путь шел дальше сквозь них, потом через безымянную речку, родившуюся может, месяц, может, два назад из каких то подземных ручьев. Еще не успел осесть туман, он ждал их, распластавшись над землей, сквозь белую вату поблескивали следы, налитые водой и нанизанные на травяные ости. С утра прошли здесь, вечером пройдут еще раз - дорога давно стала привычной, более того, они и закрытыми глазами могли путешествовать по ней, не наткнувшись ни на один сук. Каждый день из маленького своего вагончика, напутствуемые Капустой, они совершали паломничество до норы с тарахтелкой, потом обратно, вечером туда, потом снова обратно. Эта последовательность замыкалась в круг, и бесконечно и ладно они жили в этом ритме.
"Ты говорил, -  Колдун остановился, чтобы перемотать портянку. - что-то о запчастях, так какие нужны, у меня задумка одна появилась".
"Дело не в запчастях, она старая, понимаешь, старая и вся гнилая. Что я могу сделать, когда тут все рассыпается, чуть что летит прокладка или там еще какая-нибудь дрянь. В сыром месте стоит".
- Ты мне давай серьезно, Гоша, скажи…
- Ну?
     - Не нукай, не конь тебе. Допустим, весной если спущусь по реке, там мастерские пароходства, помнишь Тимку Иванова...
     - Куда ты спустишься? Там тебя и ждали!
     - Ладно, это забота не твоя. Это мои проблемы.
     - Так пойми, тут деталью не обойдешься. Все, все от начала и до конца заново придется перебирать, это уж если только везти ее, чтобы там смотрели. Ты кому такое поручишь, этому Иванову что ли? И потом, на своем хребте волочь такую бандуру до реки двадцать км, потом на плоте сплавлять, всем светить…
"Ладно, черт, - оборвал его Колдун. - Пошли давай".
Глядя на его рюкзак, прямую шею, ступающие, раздолбанные сапожищи, полы старого плаща, Гоше вдруг вспомнился тот момент в размытом от времени прошлом, когда Колдун еще не был Колдуном, а просто папой. И тот  другой человек, жил, безвозвратно покинутым всеми в прошлом десятилетии. Обрывки памяти, наивно ретушированные детским воображением, впрочем как и стандартные воспоминания многих и многих его сверстников, были все примерно об одном и том же: майка, папироса, мяч, молоток, на Луну, это что такое, кто тебе разрешил, лучше спроси у матери, ниппель, на левом фланге нападающий, подъезд и так далее. Они жили в городе, и даже большом, в доме, и даже на главной улице - все остальное Гоше помнилось плохо, была школа, оценки, потом стремительное взросление, танцы, драки, выпивка, самые лучшие товарищи, самая первая любовь, а когда настала пора избавиться от всего этого - отца не оказалось, он пропал, никому ничего не сказав, не объяснив. Через много лет они, конечно нашли друг друга, но папа уже был другой человек, измученный, с тяжелой совестью, и за то, что он молился на сосну, сожительница называла его Колдуном.   
Эх, временами так хочется просто махнуть рукой и бросить все это, но ты же понимаешь, что я здесь сижу не просто так, не потому, что мне захотелось, или некуда было пойти - да у столько еще мест во всем бывшем союзе, столько всяких старых друзей да приятелей, к которым я хоть сейчас могу махнуть. В свое время, наездился, побывал во всех концах, повидал много всего, считай, от Прибалтики, до восточного Казахстана, в Карелии был, и на Таймыре, и на Байкале. Рассказывал ведь про геологическую партию, помнишь?.. начальник был такой Александр Иосифович. Выбор широкий - куда хочешь, туда и вали. Но я должен быть здесь, во-первых, баба  куда без меня денется, ее поддерживать надо, во-вторых, тебя, и себя тоже, чем-то необходимо питаться. А что нас с вами кормит кроме моих капканов?… Погоди, машина еще нас всех озолотит, слышишь сын, озолотит! Я с самого начала  знал, что это дело выигрышное, никто до такого у нас не додумался, а казалось бы, чего может быть проще. Требуется только терпение и еще раз терпение, просто сидеть и ждать, и потом, если она появится, эта удача, так хватай ее и не выпускай из рук! Гош, я потому и боюсь, что тарахтелка наша совсем развалится, совсем измучила она меня, не могу по ночам уснуть. Перед глазами стоят маховики, коленвалы, генераторы - ужас. Ты уж не обижайся, если иногда на тебя ору, это все так - от сердца. Одни только мысли и стучат в голове - надолго ли это, как бы чего не случилось, сколько еще продержится. Теперь, слава богу, хоть о горючке могу не думать… Это, сын, все от сердца…   
Предки могли предсказывать ненастье по кошкиным усам, а как его угадаешь сейчас, в наше то время? Если только скажут по радио, да  все врут… Странная погодка, серенькая как мышь, мерзкая - не люблю ее, уж как на душе тревожно, кажется как будто леший какой-нибудь ищет тебя, выглядывает, ждет пока ты не дашь о себе знать, не выйдешь на открытое местечко, чтобы там - цап! Да ну, блин, ведь на самом деле ищут, и не леший, не бабка-ёжка, а известно кто. Только ничего, конечно, не найдут они, а если обнаружат, так я с краю. Его жалко, дурак он совсем… Я, папа устал от всего, хватит, скажи "довольно" и прекратим все. И ты и я знаем прекрасно, что затея и гроша не стоит ломаного, просто признайся в этом, найди в себе силы, ну же! Мы живем как первобытные люди, говорить даже почти что разучились, в последний раз по душам толковали год назад, да и все, и эта твоя Капуста, эти твои новые замашки… давай, ну ответь что-нибудь.
Колдун наконец нарушил хранимую тишину, он откашлялся и зашагал по-иному.
- Загадку хочешь, Георгий?
- Ну.
- Жужжит, летает, в ухо не попадает.
Тот хмыкнул и, призадумавшись, почесал ухо.
- Муха?
- Нет.
- Тогда не знаю.
- Что, сдаешься?
- Ну.
- Советская леталка для попадания в ухо.
Гоша начинает смеяться, сначала нерешительно, потом громче, от всей души, и спутник его не выдержал, вот они захохотали вместе.
Встревоженная галка снялась с ели, первый встреченный ими лесной житель, и полетела на хвосте разносить новость, мол, шумят, что творится… Ну да кто ее будет слушать, таким, как она давно уже никто не верит. Вытоптанная тропа опустела, но еще качаются задетые людьми высохшие травинки. На осклизлой мокрой земле разбрелись следы, их много - ведущие в одну сторону, возвращающиеся в обратную, эти цепочки скрещиваются, разбегаются, прочитать их совсем легко.
Долго ли будут так виться? Дай-то Бог, не прервутся.