У христа за пазухой тт. рассказ 95г. последняя половина

22.
- "Первый"! "Первый"! Я "второй"! Как слышишь? Прием...
- Ну, слышу. Что ты мне - "первый", "первый"... Петр Андреич я...
- Есть, товарищ майор. Зеленый "Фольксваген" с указанным номером отъезжает. Три человека сели... Прием...
- Отлично, Саня. Продолжай наблюдение... Прием...
- Оба-на! Еще двое сели в подшефный "Чероки". Отъезжают... Прием...
- Остались "девятка", "шестерка" и "копейка". Повторяю "девятка", "шестерка" и "копейка", все у подъезда. Ждем, когда уедут, отпускаем... Как поняли, "второй"? Прием...
- Петр Андреич, Петр Андреич, слышу вас хорошо. Понял, понял. Отпускаем. Ждем, когда все разъедутся. А которого берем? Прием...
- Которого берем, останется на квартире. Передай группе захвата  готовность номер один где-то через пятнадцать минут... Прием...
- Группа захвата пиво-то допить успеет? Прием...
- Пошел на хер... Конец связи...

23.
Хлопнула дверь за ушедшими последними Фаддеем и Кочергой. 
- Так, все уехали... - сказал Норильский. Они сидели втроем на кухне и курили. - Фома, слушай меня. Быстро поднимайся на крышу, если еще успеешь...
- Что?! Что, Норильский?! - всполошился Глеб Фоменко.
- Что слышал. Менты будут здесь через пять минут...
- С чего ты взял?!
- Быстрее, не болтай, козел!!! Пошел отсюда!!!
- Что - правда? Я же говорил! Говорил!!! - Фома вскочил, заметался по кухне и со страшными ругательствами кинулся в комнату...
- Игорь, он сейчас тебя убьет...
- Да ты что, Шварцман? Сдурел? Это же не я! Не я!
- У тебя в куртку передатчик зашит...
- Это метадон! Метадон, Шварцман, миленький!
- В рукаве, Игорек, в рукавчике...
- Но он же твой отец, этот майор! Он мне обещал, что в последний раз иду! Сказал, он адрес просечет и тебя в одинаре подкараулит! Я верю ему... Да ты - прикалываться?! Кончай, Шварцман - ни хера не...
"Сучка" - АКСУ калибра 5-45 - тихо через глушитель заплевала свинцом прямо из коридора. Игоря отбросило в угол, кухню отвратительно забрызгало его кровью и мозгами. Стрелял Фома плохо. Бесшумный пулевой шквал выбил оконное стекло, смел со стола пивные банки, пощипал изрядно и сам стол - не задел только сидящего в углу "Норильского". Фоменко влетел в кухню:
- Мертвый! Сука! Я же говорил!!! Что теперь делать! Норильский, а?!!

24.
- Петр Андреич! Петр Андреич! Как слышишь! Прием...
- Саня, слышу тебя хорошо. Прием...
- "Девятка" и "шестерка" пошли. Что-то странное - на этаже объекта резко выбило окно. Рафик прикрытия обсыпало стеклом. Прием...
- Давай, сынок, с Богом. Передай на крышу - пора начинать. Вы пошли снизу. Группе три - дымовухи в третье слева, третье слева окно. Как понял? Прием...
- Понял хорошо. Прием...
- Третье слева окно - дымовухи. Объект там. Только живым. Все передай - только живым, как угодно! Отвечаешь!!!  С Богом. Давай, братки! Прием...
- Понял тебя, Андреич! Понял!!! Конец связи...

25.
После того, как в окно кухни внезапно залетели несколько дымовых шашек, и одновременно входная дверь взорвалась снаружи направленным взрывом и превратилась в служебный милицейский вход, Фома успел выпустить в этом аду от силы пятнадцать пуль. Их с Норильским нейтрализовали, задавив в угол какими-то легионерскими тяжеленными непробиваемыми щитами, а потом стали бить по оставшимся торчать поверх щитов головам. 
Из пятнадцати выпущенных неумеющим нормально стрелять Глебом Фоменко пуль, одна угодила в узенькую щелочку между мощным шлемом и глухим бронижелетом ворвавшегося первым захватчика. Им был младший лейтенант Александр Логинов. Выжить Сане не удалось.
Оглушенный Норильский не мог видеть, как другой какой-то захватчик пару раз ударил кованой туго шнурованой ногой валяющегося в беспамятстве, но не выпускающего из рук свою бесполезную уже "сучку", Фоменко, а потом почти в упор выстрелил тому в лоб из пистолета...

26.
Норильский сидел в наручниках на стуле. Петр Андреевич Платов допрашивал его без свидетелей, закрыв свой осиротевший кабинет на ключ изнутри. Допрос длился уже полтора часа. Норильский был спокоен, даже улыбался. Майор переживал и говорил неровно:
- Тебя должны были пристрелить на месте, Андрей... Ты знаешь, почему этого не произошло?
- Пошел на хер, папаня...
- Вот дурак-то... Ну что ты несешь?! Андрей, пойми ты... Ты же правда мой сын... Я ведь все про тебя знаю, Андрей...
- Так точно, господин начальник.
- Я тебе ведь рассказал... Мне было восемнадцать тогда, как и твоей маме... Военный городок в Норильске знаешь? Ракетные войска где? Мы познакомились в парке, на танцах, у меня была увольниловка... Встречались несколько месяцев... Перед дембелем, за неделю, все и случилось у нас с Машей... Мы пришли с твоей мамой к ней домой... Для очистки, ****ь, совести!! Откуда я знал?! Откуда?! Да, я дал не тот адрес. Я не любил ее. Я вообще так никого и не любил... Никого. У меня был парализованный отец, несчастная мать. Еще раньше у меня была несчастная, больная собака... Откуда я знал?!
- А может быть, это не ты, майор?
- Что - "не я"? Что - "не я"!? Я тебя пасу год уже, я запрос к вам давал! Меня кольнуло сразу, как я узнал твою фамилию... Почему она меня не нашла, когда узнала, что беременна?
- Ты значит совсем ее не знал, майор... Видишь меня?! Ну, теперь знаешь?
- Постой! А моя-то кровь - что? Ничего, что ли!?
- Твою дерьмовую ментовскую кровь я бы с удовольствием... А, ладно. Чего уж там... Живи. Я бы мог узнать от Игорька, кто меня пасет - ты ж фамилию свою не скрывал от него? Прямо в этом кабинете обрабатывал? Если бы я захотел, я бы тебя давно шлепнул.
- Ага! Значит ты поверил, что я твой отец?! Раз не шлепнул?!
- Ну, в общем, не то, чтобы поверил... Но мне было интересно. Мне ведь мама сказала, что мне мой отец - не родной... Когда напилась на моих проводах в армию...
- А фамилию - называла?! Фото показывала?!
- Только имя - Петр. Она очень пьяная была, я впервые ее такой видел. Я потом об этом с родителями не говорил. Может, она и сама забыла? Я боялся ей напоминать. У меня и так с ними были нелады...
- Нелады? Почему?
- Пошел ты на хер. "Батя"... Что-то разболтался я с тобой. Вези, давай, в "Бутырку". Или в "Матросскую" - все родные Сокольники...
- Никуда я тебя не повезу... Послушая меня... Это очень важно... Ты убивать начал в Азербайджане? Скажи мне, Андрюша, сынок...
- Какой я тебе "Андрюша", сука ты легавая! Убил я раньше. Я впервые в семь лет убил...
- Кого? Кого, за что, скажи!?
- Это... майор, ты не поймешь, ты мент тупой... Никто не знает, про это убийство... Наручники сними пожалуйста...
- Сейчас, сейчас, Андрей, - засуетился Платов, обежал вокруг стола и снял с Норильского наручники.
Шварцман задумался, растирая кисти рук, потом опустил голову и медленно, монотонно раскачиваясь на стуле, заговорил:
- Нас отпустили из школы раньше обычного - заболела, на хрен, историчка. Я пришел домой, у меня был ключ. Отпер дверь ключом. Была пятница. Услышал какие-то звуки. Пошел... Короче...
- Я знаю. Что ты увидел! Я что-то такое и предполагал, Андрей!
Ты увидел, как твоя мать и твой отец... нет, не отец... в общем, понял?!
- Откуда ты знаешь?!
- Потом объясню, объясню... И что ты сделал, Андрей?!
- Кому, к черту, важно?! Сука ты, папа! Сучара!
Андрей зарыдал очень громко и беспомощно, как маленький ребенок... Он плакал, и сквозь всхлипывание доносились скомканные слова:
- Я вспоминаю себя на кухне... с ножом в руках, с длинным ножом. Какая-то херня, идиотизм... В общем... Я не смог его убить! Я страшно испугался его убить, этого козла... Потом я оказался на пустыре, за домом... Нож был под курткой... Мы там прикармливали с ребятами одну собаку... суку... Линду... Она подошла ко мне, так доверчиво, руку лизнула. Меня всего трясло, всего... Всего...
- Я перерезал ей горло!!! - заорал он, - Перерезал ей горло! Собачке... Я весь в крови... Линдочка! Линдочка, милая...Как мне теперь!!! Как?! Господи!!! Как! Мне! Теперь!!!
Платов суетился, бегал со стаканом воды - Андрей рыдал, матерился и проклинал его. Истерика продолжалась минут пятнадцать.
Наконец он успокоился. Улыбнулся и сказал:
- Все это чушь. Никто ничего не узнал. Я заболел какой-то горячкой, бредил собакой так, что родители побежали покупать мне щенка. Но когда я пришел в себя, я видеть его не мог, и его отдали... Ладно, майор. Забудем все это. Поехали в Бутырку...
- Никуда мы не поедем, сынок...
- Тогда я тебя убью, майор. Дай мне пистолет...
- А ты себя не убьешь?
- Себя?! Ха! Вот дурак ты, батя! Как же я себя-то убью?
- На пистолет, Андрюша, на скорее... - Платов суетился, торопливо думая, что же делать дальше, - У меня еще один есть, в сейфе... На, Андрюшенька, пистолет... И давай думать, что делать будем... - Платов протянул пистолет Шварцману, и хотел было еще что-то сказать, как...
Раздался грохот, сверкнула молния и в голову ударила какая-то чертовски тяжелая гиря. Голова раскололась, и весь психоанализ разлетелся по кабинету субстанцией мозга майора Петра Андреича Платова...

29.
На выстрел сбежались люди с автоматами. Кабинет был закрыт. Первой мыслью сбежавшихся было: Платов переживает гибель любимого Сани Логинова и вот результат - застрелил допрашиваемого бандита. "Платов! Платов! Открой!" - кричали они, держа дверь на мушке. Платов открыл. Все стали ждать, что будет. Раздался молодй грубый голос:"Я выхожу, не стреляйте." Все молчали. Потом кто-то смекнул сказать:"Не будем!" Вышел "Норильский" с пистолетом в руке и, смеясь, направил его на одного из милиционеров. Тот опешил, но зато застрочил другой. Андрея Шварцмана больше не было...

32.
Тело Норильского - под шумок провожаний майора Платова на тот свет - выдали каким-то подставным людям, заплатившим десять тысяч долларов, через три дня, сразу после Пасхи, оформив все как выдачу прибывшим родственникам. Норильского хоронили на Преображенском кладбище. Бандиты из разных бригад поочередно несли гроб от церкви до могилы. Шварцман лежал в хорошем костюме и с массивной золотой
цепью на шее. Зарыли. Отправились в ресторан "Фиалка". Там переругались, но до стрельбы не дошло - все-таки похороны...
Еще через три дня проснувшиеся со страшного похмела сторожа обнаружили пустую разрытую могилу... Тела не было... "Золота жалко," - сказали сторожа и ушли в свою сторожку. А еще через несколько дней приехавший на зеленом, даже изумрудном, "Фольксвагене" Яков Саликов так осерчал, что отстрелил из пистолета бригадиру сторожей Ивану мочку левого уха...

*     *     *
На фотографии, обняв друг друга за плечи, стояли двенадцать молодых коротко стриженых людей, одетых, как одевается братва по всей России. Они позировали, пытаясь сделать стальными свои взгляды, волевыми свои подбородки, бесстрашными свою осанку и как можно более заметными и сверкающими свои золотые цепи на кистях рук и шеях. Самый маленький и тщедушный скорчил самую зверскую рожу. Черные и коричневые рукоятки пистолетов, нарочито засунутых в широкие джинсы. Четыре руки с сигаретами, три делают "виктори", две - "фак", тринадцать расслаблены, две, по краям строя, большими пальцами зацепились за карманы. Только один - явно самый старший, выше остальных, худощавый, с черными волосами и большим острым носом с легкой горбинкой - не позировал. Обыкновенно, прищурившись от солнца, как все, он чуть грустно улыбался уголками рта. Большой золотой крест на его груди сверкал, словно пытался пустить "солнечного зайчика" прямо в объектив...
Рука с волосатыми пальцами и золотым перстнем-печаткой,
аккуратно положила фотографию на кипу испечатанных листов. Вторая такая же, только левая, помогла ей закрыть оранжевую папку и завязать белесые завязки...
- Посмотрим, урла, что вы без него будете делать... Если только этот Шварцман не воскреснет,- произнес сиплый голос генерала Никифорова, а потом раздался смех радующегося собственной шутке беззлобного живого идиота...