Полет

Весеннее небо дышало ветром, подкидывало легкие облачка. Синее и голубое, глубокое и свежее, да только было на него наплевать, интереса не было никакого, с тем же чувством мог бы молодой человек, прозванный любящими друзьями за свою пышную шевелюру «Грива», стоять посреди снежной бури, дождя и еще хрен знает чего. Дерьма. Но хорошая погода была важна для него в этот день, была обязательным условием его плана. Как впрочем она была  необходима и еще целой группе веселых и собранных молодых людей, которые шли уже далеко по летному полю к зеленому самолету, потряхивая тяжелыми рюкзаками. «Грива» машинально потрогал парашют за спиной и пошел нагонять компанию, стараясь шагать ровно и с достоинством, поглядывая в небо, которое отражало, казалось, огромное летное поле, отдавая слегка зеленью - вверху как и внизу раскиданы были легкие самолеты, крутились, набирали высоту и исчезали из глаз. Да только была вся эта картина настолько для него неинтересна... Страшно подумать. Страшно подумать. Тогда не надо думать, вот и дело с концом... Неожиданно он почувствовал сильнейшее раздражение, знакомую злость, накипающую изнутри. В такие моменты он терпеть не мог никого рядом, любое слово в его адрес бесило, и обыкновенные ни в чем не повинные люди казались ему неотесанными идиотами, а он сам - вдвойне идиотом, будучи по собственной воле в подобном обществе. В дерьме. В этот раз злость быстро отпустила, и облегчение было сильнее, чем обычно. Он вдруг поймал себя на том, что несколько минут не думал о своем плане, что сумел забыться, хотя бы на минуты. Вдруг он почувствовал страх - да точно ли он решится, не струсит ли? Да точно ли он готов? Панически «Грива» перебирал в голове доказательства необратимости своего намерения. Вторую ночь он не спит не минуты... так ... Уходя сегодня из дому, выпустил кошку на улицу, это два. Потом... но что еще? Больше в голову ему ничего не приходило - но это потому, что никакой инсценировки он не хотел, а хотел, чтобы все выглядело естественно и абсолютно невинно, ни в коем случае никакой намеренности. И никакого надрыва, я вас умоляю. Взрослое решение взрослого человека, в результате трезвого анализа собственной личности... Последовательность зрелого ума, в конце концов. Никакие депрессии тут не при чем. И если он не сумел найти предмета вне себя, которому мог бы себя посвятить, чтобы его физическая жизнь стала относительной, а не абсолютной, то это от недостатка ума и страсти, может быть от душевной лени.. Да просто лени... Но тогда он отказывается от этой ценности силой воли, доказывая хотя бы таким образом ее лишь относительную ценность... Пусть не в состоянии ничего сделать... пусть не в состоянии быть великим... зато научившийся свободе, божественной свободе - а это как раз то, что вне моего физического существования... это абстракция мысли, это приобщение к бесконечности. Так и не привык жить, не сумел оправдать подарок жизни - так возвращаю его... Логика этих привычных рассуждений успокоила его. Издали, от самолета, ему махали уже, чтобы он торопился -через пять минут был назначен отлет. Он побежал, чувствуя, как парашют бьет его по спине, он смотрел то на небо, в которое он как никогда хотел подняться, то себе под ноги, мелькавшие носками спортивных ботинок по зеленой, приятной для глаза траве. Недалеко от самолета он еще раз остановился и пошел медленно медленно, следя глазами, слезящимися от холодного ветра, траекторию своего сегодняшнего дня: небо, корабли облаков... земля, зеленые поля... Потом опять вверх... Потом он опять побежал, очень быстро, изо всех сил. «Что, Грива, морда красная? Опаздываешь, твою мать?» - обратился к нему тренер с привычным риторическим вопросом. «Все в салон, пристегнуться, поехали» - старался он перекричать ревущий мотор самолета.
    Через некоторое время, когда самолет набрал высоту, воздух и пустота с ревом мотора врывались в люк. «Первый пошел, второй пошел, третий пошел...»

Спортсмены один за другим как кули валились в атмосферу. У одного из них не раскрылся парашют - и он погиб бы, если бы чудом Грива не оказался в нужный момент в нужном месте и  не перехватил бы его. Оправившись после шока, оба были так счастливы, что долго еще не могли толком говорить, а только трясли друг другу руки и обнимались: «Браток,  ты спас меня...» ,«Это ты, ты меня спас!»