Ивановы

Грибы вот-вот должны были пойти, а потому Иванов поднял ни свет – ни заря своего сына-увальня, и они, выкатив из двора велосипеды,  отправились в дальний, за восемь километров от поселка, лес. Перебравшись через болото, они, злые друг на друга после побудки,  вынули ножи и полиэтиленовые пакеты и направились в разные стороны копаться в своей злости.
Иванов-старший, вглядываясь в знакомые с детства тропки, бровки, овражки, искал привычные оранжевые капли – первые грибы в году – лисички. Не раз зимой он вспоминал их аромат, даже не аромат, а впечатление от всего этого – трав, сосновой смолы, хвои, от старых, серых от солнца и морозов лишайников. Он всю жизнь любил этот первый выезд за грибами и знал, что через год будет здесь снова. А пока – грибов нет. Последние две недели стояла засуха – ни капли дождя, но по времени лисичкам пора бы вылезти. Иванов бродил и бродил, удаляясь от велосипедов, размышлял то о грибах, то о сыне. Утром они повздорили – это да – сыну хотелось спать, он делал все медленно, несобранно, будто назло. Но теперь надо злиться только на себя – грибов нет, а парня потащил черт знает куда, да еще поутру.
Иванов-младший тоже любил собирать грибы. Но вот вставать в пять утра, в какой-то сумасшедшей спешке мчаться до болота, потом тащить велосипеды на себе, и все это – с окриками и понуканиями – терпеть невозможно! Хотя почему невозможно – ходит же он теперь по лесу, собирает грибы. Только где они теперь, любимые отцовские лисички? Он осмотрел еще раз небольшой березнячок, неровным пятном разросшийся в сосновом лесу – рано, рано пошел отец за грибами.
Постепенно, часам к десяти утра, солнце затянуло тучами, похолодало. Отец и сын, набродившись по лесу, изголодались. Встречаться не хотелось, но по такой погоде мог начаться дождь, и они оба, независимо друг от друга, пошли к велосипедам.
Столкнулись они неожиданно, на склоне горы вдалеке от места остановки – сын плутанул по лесу и оказался рядом с отцом. Тот увидел его и окликнул.
- Есть хочешь? – Спросил старший Иванов, когда они сошлись поближе. Последние полчаса этот вопрос мучал и его самого.
- Хочу.
- Я только мясо успел схватить.
- А хлеба нет?
- Спал бы дольше – и мяса бы не было.
Ивановы сели на пригорок, отец развязал котомку и извлек из нее пакет со здоровым мослом, вытащенным утром из супа. Мосол состоял из двух костей, обросших мясом и сухожилиями. Захватив левой рукой одну кость, отец попросил сына подержать вторую, а сам стал ножом разделять кости. В момент, когда головки костей разошлись, взгляды отца и сына случайно встретились, и вдруг их охватило какое-то общее, одно на двоих, чувство. Как будто нет этого сиюминутного мира, с его городами, шоссе, компьютерами, банками, телевизорами, рекламой. Есть только два голодных человека, отец и сын, держащие в руках по куску мяса, как пятьдесят, сто тысяч лет назад. Они увидели друг в друге двух вечных, стотысячелетних Ивановых, передающих что-то от отца к сыну . Иванов-старший , выйдя из секундного оцепенения, в продолжение ощущения вгрызся зубами в свою часть мосла и начал жевать. Сын последовал его примеру.
Они съели мясо и выбросили кости. Через пять минут Иванов-младший отцовским движением перекинул ногу через привязанную к велосипеду корзину и они отправились в обратный путь.