Обходчик путей. Глава шестая

Август в Гамбурге заканчивался дождями, выпадавшими по несколько раз в день. Вдогонку за летними ощущениями я выехал на балтийское побережье -дождливое лето у моря переносится легче, чем в городе. Море у Киля было неспокойным и грязным. Серые волны хлестали прибрежные камни, выбрасывали  на берег тянучие водоросли. Энтузиасты пасмурной погоды сидели на пляже в плетеных кабинах, предназначение которых было мне не совсем ясно.
Воскресным вечером я вернулся в Гамбург. Наутро в университетском кафетерии я встретился со своими знакомыми, как и я, изучавшими немецкий язык. По совету американцев кофе с молоком я заедал бананом. Они посмеивались над моей кислой миной и между делом спрашивали, как там дела в России? Если бы я знал... Пожилая преподавательница из Англии говорила, что Россия больше не представляет опасности для мира, а раз это так, то ей непонятно, почему сорок процентов национального дохода идет в Англии на оборону. Мне это было все равно, но удивило меня то, что на улицах Гамбурга я часто встречал английских рабочих. В университетском кафетерии они устраивали маленький breakfast.
Позже в нашей группе появилась эстонка Кристина. Она училась в Тартуском университете и приехала в Гамбург на летние заработки. Она работала нянечкой в немецкой семье, которая оплачивала ее языковые курсы. Кристина уже почти не говорила по-русски, но все понимала. Вообще, она была застенчива и малообщительна. В Гамбурге ей безумно нравилось. О России у нее остались смутные воспоминания. Из русских городов она знала лишь Санкт-Петербург. В кафетерии Кристина завтракала очень скромно, иногда обходилась одним яблоком или кофе. Наиболее решительно из нас подкреплялась веснушчатая, похожая на медвежонка Патрис. Из нательного мешочка она доставала маленькую ложечку и размешивала тестообразный йогурт. Пробуя на язык сладкую мешанину, она неизменно морщилась, а, распробовав, - съедала йогурт одним махом. В лингвотеку Патрис приходила с американскими газетами, в которых ее интересовали политика, спорт и погода. Как все американцы, она была веселой и до назойливости общительной. Не раз она призывала нашу группу пойти развлечься в дискотеку или ночной клуб, но вечерние вылазки в шоу-Гамбург никого не увлекали. В конце учебного курса Патрис устроила прощальную вечеринку    (goodbye party). На приглашение откликнулись пять курсистов. Моника приготовила спагетти, Ивона - бигос, на десерт Патрис подала мороженое с бананом, обсыпанное тертым шоколадом и политое вареньем.
Пришла на вечеринку с виду горделивая Ив. Она была в длинной черной юбке, купленной в Кении. В тот вечер Ив была очень словоохотлива, она подшучивала над своим немецким другом, который, не оставаясь в долгу, отпускал в ее адрес остроты на английском языке, на что Ив язвительно, но добро отвечала: “Shut up!”(6)
Ивона приехала в Гамбург из Польши. Ее муж, поляк, работал в местной фирме. В Гамбурге Ивона жила уже два года, она неплохо говорила по-немецки. Мой немецкий был тогда очень слаб, и мы общались на польском. За бигосом я с насмешливой скептичностью подметил, что мое петербургское существование не предусматривало приобщения к мировым кухням, что, впрочем, меня вовсе не беспокоило.
На вечеринке не было Мадины, перебравшейся в Гамбург из Ганы, и Наоми, которую, по сведениям Патрис, не отпустил ревнивый муж-бизнесмен. Наоми была филиппинкой. Когда мы впервые заговорили с ней по-английски, она честно сказала, что слово “Россия” звучит для нее незнакомо. “Вы говорите там, у себя, по-английски?” - спросила она, насупив коричневый лоб. “Мы говорим по-русски”,- признался я не без удивления. Наоми не ходила с нами в кафетерий, на перемене после первого часа она бегала в мini markt и покупала себе мороженое, йогурт и прочую сладкую чепуху. Вместе с Наоми бегала Мадина. Они сразу подружились, на занятиях сидели рядом и вдвоем выполняли групповые упражнения. Отец Мадины работал таксистом (нормальная участь эмигранта из третьего мира). На вопрос “откуда ты приехала?” Мадина мечтательно и хрипло отвечала: ”Ich komme aus Ghana”(7). Немецкие звуки давались ей с огромным трудом, даже короткие фразы она рождала, будто выталкивала изо рта камни. “Ich bin aus Ghana-a-a!”(8) - восклицала она протяжно и раскачивалась на стуле. В ее темных глазах то и дело вспыхивали огоньки светлой ностальгии по жизни, проведенной под знойным солнцем.

Я шел по набережной вдоль витрин, за которыми стояли разодетые манекены: женщины-куклы с большими глазами без зрачков, женщины-куклы в широкополых шляпах и беретах, из-под которых вились локоны искусственных волос, женщины-куклы в нижнем белье, облегающем выступы длинных тел. На площади у Ратхауса на одноколесном велосипеде кружил клоун. Он выделывал цирковые пируэты и строил гримасы прохожим, скрыто жалуясь на их недостаточное внимание. Неподалеку несколько славянских лиц, именуемых Red Square Bend, исполняли неизвестные мне песни на языке, известном мне с детства. В руках у них были гитары. Перед ними лежал открытый гитарный футляр, в котором тускло блестело жалкое вспомоществование бродячим музыкантам.
Вчера меня и двух египетских студентов Райнер пригласил в кабаре транссексуалов. У него была карта на бесплатный проход. Так вчетвером мы очутились в тесном зале с обилием зеркал и множеством столиков. Свободных мест в центре не было, и мы сели в боковой ряд за стойку бара. В том, что экзотика стоит дорого мы убедились, открыв меню. Цены в нем были устрашающие. Улыбчивый длинноволосый бармен сказал, что любой напиток, который мы закажем, будет стоить четырнадцать марок. Нам оставалось выбрать только название. Шнапс мне пришлось цедить весь вечер.
Из посетителей кабаре мы были самыми молодыми и, кажется, самыми голодными. Видно, у пожилых обеспеченных людей потребность в созерцании насильственного изменения пола гораздо острее, чем у молодых. Есть красивую пищу статные седовласые горожане могут в присутствии женоподобных мужчин, которые танцуют голыми перед их обильными столами, потрясая искусственными грудями  и единственным признаком “прошлой” жизни.
Один (одна) из танцоров, закончив танец с обнажением, переоделся (переоделась) за кулисами и сел (села) в нашем ряду. Протискиваясь между стойкой бара и нашими  коленями, он (она) потерся (потерлась) широкими рыхловатыми ягодицами, перетянутыми короткой юбочкой, о колени Фуада. Надушенный Фуад покрылся застенчивым румянцем. По дороге на Репербан он неоднократно демонстрировал комбинацию энергичных тазобедренных движений, мастерски исполненных бразильским транссексуалом. “Вы видели?! Она сделала вот так!” - восклицал восторженный Фуад и показательно расталкивал джинсовым задом воздух У-Бана(9). Посещение кабаре было для Фуада познавательным. Он убедился в существовании трассексуалов, а конкретно в том, что выступавшие в шоу женщины  когда-то были мужчинами, этому  они предъявили неоспоримое доказательство.
Нас вынесло из вагона, наполненного разным ночным людом, и мы смешались с разноцветной толпой, хлынувшей на Репербан. В первой пивной, куда мы забрели, сидели фанаты тяжелого рока. Они заливались пивом и кричали под метал- лический скрежет, валивший из метровых колонок. Разговаривать спокойным голосом здесь было невозможно. Пришлось кричать в ухо, что, собственно, и делали волосатые гости пивной. Неудобства в таком стиле общения никто не испытывал. От транссексуальной темы мы перешли к религии, потом - к политике. Я заметил, что разговоры студентов из разных стран почти всегда заканчиваются спорами на политические темы. К политикам я всегда относился с недоверием. Членство в политической партии для меня такая же дикость, как применение силы в межнациональных конфликтах. Я премного удивил Райнера заявлением, что за все время богатой на выборы российской жизни я лишь дважды побывал на избирательном участке. На мою гражданскую пассивность мне классически возразили тем, что, может, мой голос что-нибудь и решил, тем более, что голосование - дело всенародное, и только всеобщая активность избирателей приводит к власти достойного политика. В своей стране я такого не видел.
Интерьер пивной, обклеенной бумажными деньгами государств-банкротов, сменился световыми переливами улицы. Отовсюду сыпались пятнистые бомбы витринного света. В галдящей толчее читались лица чернокожих гуляк и пожилых туристов, мелькали сдвоенные фигуры любовников. У подъездов в моче лежали пьяные. Посреди улицы веселый куплетист выкрикивал рифмовки, и бородатый англичанин в плаще, блеснув круглыми стеклышками очков, высыпал в раскрытый саквояж звенящую мелочь. На углу, покуривая, в кожаной куртке и высоких сапогах стояла светловолосая девчонка. Пахло жареным мясом и специями. Из открытых окон бистро глядели потные арабские лица, а внутри суматошные подмастерья в белых халатах длинными ножами срезали с вертелов запекшееся мясо. Неизвестно откуда летела на голову музыка, синтезаторный шум дробил воздух на мелкие части. В какофонии звуков и световых перестрелках, (погружаясь во тьму и всплывая на свет), плыла и колыхалась людская толпа. У каждого здесь была своя цель, была нужда, и была надежда. На быстрый заработок надеялись угловые девочки, стоявшие на ветру на подступах к самой дорогой улице, на которую некоторые из них мечтали попасть. Там, за размалеванным забором, начинался настоящий женский зверинец. В больших, искус- сно освещенных витринах, как в вольерах, были выставлены полуобнаженные проститутки. Все они по-разному преподносили свои измученные тела: кто стоя, кто сидя, а кто лежа на коврике и строя глазки. Были здесь и немолодые дамы в деловых костюмах. Они сидели в креслах и почитывали журналы  (как бы в оправдание того, что их сюда занесло). Любопытные мужчины усиленно вертели головами налево и направо, боясь упустить все нюансы соблазнительных натур.
... В деревянном баре, затерянном в прилегающих к Репербану улочках, мы оказались глубоко за полночь. Мы рассчитывали что-нибудь съесть, но нарвались на пиво. Внутри было столпотворение. Мы пролезли в центр и взяли по бутылке “Астры”. Фуада кто-то подтолкнул в спину, когда он поднес бутылку ко рту. Зубы он ушиб не больно и рассмеялся. В отличие от своего друга - набожного Фетти - любые курьезы и происшествия Фуад воспринимал с улыбкой. В ту ночь он хотел побольше увидеть людского сумасшествия, чтобы запастись свежими впечатлениями на предстоящий семестр в Каире. Первым из нас Фуад заметил, что девушка, сидевшая на отлично освещенном столе, почти спустила лямки растянутой майки. Взгляды толпы обратились в ее сторону. Худая и загорелая, она застыла в пляжной позе, вытянув скрещенные ноги и глядя в потолок, на котором как бы подразумевалось яркое солнце. В это время ее напарницы-азиатки протискивались в толпу и терлись о животы и спины заинтересованных парней. При этом у смуглых девушек были серьезные и даже извиняющиеся лица. Они норовили влезть грудью туда, где вряд ли можно было пропихнуться боком. “Незнание английского языка мешает им зарабатывать деньги, - сказал Райнер, - наверняка они работают здесь нелегально”. Особо активные девицы исчезали на тридцать-сорок минут и снова возвращались в толпу или залезали на столы и виновато поглаживали свои темные ноги, и задирали полупрозрачные майки, надетые на голые тела.
К нам, стоявшим с пустыми бутылками, подошла самая высокая девица (как выяснилось позже, главная в этой смене) и вежливо сообщила по-английски, что без пива у них находиться не принято, поэтому нам следует подумать: оставаться или уйти? Это условие вывело из себя Фетти. Переполненный ненавистным пивом, он отказался принять очередную дозу “Астры” и демонстративно вышел вон. Через час мы встретили Фетти на улице. Он прохаживался перед витринами секс-шопов и был в неплохом настроении. В неоновом свете, плывшем полосками по его восточному лицу, он показался мне светящимся изнутри. “Маяк”, - подумал я. (Последняя бутылка “Астры” была лишней).
Мы нырнули в грязное брюхо подземки. Перепившие, накурившиеся, оглохшие и довольные репербановцы разъезжались по домам, бездомные ехали ночевать в укромные уличные места и на вокзалы. Фуад рассказывал сонному Фетти, как перед нашим уходом из бара одна полная некрасивая азиатка подсела к итальянцам, сознательно не обращавшим на нее внимания, и выложила на стол свои внушительные груди. В руке она держала двадцатимарочную бумажку. Так она оценила свой смелый поступок. Вместо двадцати она получила одну марку и выругалась на своем языке. Итальянцы продолжали разговаривать.
Подошел поезд, и мы поехали. Рядом со мной плюхнулся в кресло волосатый дед. Он был чрезвычайно доволен прожитым днем. В его матерчатом рюкзаке и сумке позвякивали бутылки, собранные в окрестностях гульнувшего Сан-Паули(10). Отходил ко сну Фетти. На полу в углу вагона примостился панк. Он уткнулся лицом в согнутые колени и мелко тряс бордовым слипшимся хохолком. Его голый затылок был выкрашен в синий цвет.
Поезд выбрался на поверхность. На Эльбе горели огни. Пароходы издавали глухие, утробные звуки. Огоньки, летевшие с реки, разрастались в моих глазах до слепящих шаров. В ту ночь сквозь меня прошли тысячи звуков. Я был просвечен рентгеном реклам. Я сказал столько слов! Зачем? И теперь все, что я мог - бесцельно сидеть, идти, лежать, спать... Каналы восприятия закрылись. Репербан улетучился. И уже из глубокого прошлого, отделенного занавесом забвения, ко мне явилась стройная девочка, одетая весьма условно. Мы встретили ее в одном из подземных гаражей, где вместо машин стояли ее напарницы - такие же молодые, такие же полуголые и дешевые. “Ну что же вы такие нерешительные? - спросила она, выйдя к нам из темноты. - Сюда приходят по делу”.
На кровать я упал в одежде. Голова гудела. Легкое кружение в голове медленно вращало комнату. Поворот предметов против часовой стрелки свершался беспрепятственно, можно сказать, плавно. Я лежал напротив светящегося окна соседнего дома. Это значило, что из “Атлантика”(11) вернулась служащая и принесла на вешалке черный костюм, в котором работала в отеле.
Комната сделала несколько оборотов. Размеренный ритм головокружения стал ритмом моего существования. Чтобы выйти из неудобного положения, я ждал отключения сознания и предвидел, что сон мой будет проблематичным. Вот так же, накручивая круги против часовой стрелки, я лежал в своей комнате на Обводном канале холодным новогодним утром, придя из гостей.


6 - Shut up - заткнись.
7 - Ich komme aus Ghana - Я приехала из Ганы.
8 - Ich bin aus Ghana - Я из Ганы.
9 - У-Бан - подземная железная дорога.
10 - Сан-Паули - район Гамбурга, в котором сосредоточен шоу- и порно-бизнес.