Обходчик путей. Глава двенадцатая

    ... Я остановился на середине Предтеченского моста и сфотографировал фасад дома, в котором прожил три года. Окно кухни, выходившее на канал, было задернуто розовой занавеской в синий горошек.
Через подворотню я вошел во двор и навел объектив на окно своей комнаты. В проеме окна болталась мокрая детская куртка. Над ней едва виднелся ярко-желтый клочок новых хозяйских обоев.
В полутемном подъезде я первым делом обследовал почтовый ящик, на дне которого нередко находил послания мировых корреспондентов. На этот раз в ящике валялись два вонючих окурка, что свидетельствовало о тонком ассоциативном мышлении обитателей и гостей подъезда. Я поднялся на второй этаж и остановился у железной двери под номером 21. За этой дверью, в двух комнатах, жила семья военнослужащего.
Район Обводного канала новых квартирантов не устраивал - слишком пыльным и простецким было место, к тому же чувствовалась приближенность к автовокзалу, да и посетители подъезда часто путали лестничную клетку с туалетом. Прознав, что входную дверь их долгожданного жилища однажды взломали и из комнаты юного бумагопачкателя вынесли пишущую машинку, они решили начать ремонт с основательного укрепления двери. Вслед за старой дверью они выбросили на свалку мою ретивую кровать, внутри которой лежали желтые правительственные газеты, испещренные помпезными передовицами и некрологами. Эти газетки новые квартиранты, может, и сохранили как образцы почившей официозной журналистики.
Я потоптался у двери и выбежал из подъезда. Мне было все равно куда идти, и я зашел в кафе на углу Лиговского проспекта и Обводного канала. Турецкий шоколад подорожал и лежал в цветастых коробках невостребованным, несмотря на то, что был самым дешевым из всех сладостей. Я взял чашку кофе и сел за столик у окна. День был теплым и ветреным, по-обводному шумным. В июле, когда приходило настоящее лето, я всегда чувствовал, что мне нечем заняться. Летом меня тянуло к морю, безделие у моря переносится легче.
Я просмотрел вчерашнюю “Вечерку”. Фамилия Обходов в  номере не значилась, в “Криминальной хронике” преобладали мелкое воровство и хулиганство. Я отложил газету и почему-то вспомнил, что примыкающий к кафе магазин в народе аляповато именуется “Дурдинка”. В этом магазине Фаина Карповна покупала карамельные конфеты. Как-то она увидела здесь коробки с “Птичьим молоком” и возмутилась жутким, по ее мнению, названием конфет. “Подхожу я к продавщице, - рассказывала она мне вечером на кухне, - и говорю: вы что, с ума сошли? Птиц, что ль, доить начали?”
Я вернулся на Тамбовскую и побрел к Лиговскому Народному дому -месту гуманитарных обедов и пенсионных воскресников. Напротив центрального входа, у косоватой бровки,я хотел убедиться в сохранности одного дружественного мне следа.
Этот след я узнал бы из сотен похожих следов. На месте предполагаемого следа я попытался найти углубление в асфальте, хотя бы отдаленно напоминавшее лодкообразную форму подошвы. В приземистой поисковой позе я обследовал пыльный пятачок у входа в Народный дом и обнаружил два детских рисунка, выполненных цветными мелками. Это были наивные рожицы полулюдей - полузверей, которых в детстве я вывел огромное множество на польском асфальте. Следа инспектора (транзитника, обходчика) я не нашел, отсутствие этого символа перечеркивало мою обводную жизнь, мои скитания по петербургским трущобам, мои белые ночи... Я вы- брался на волю из тесных обводных дворов, меня захватила иная, подвижная жизнь. Мне нужен был ритм рассветов и закатов, а между ними - ритм движения, уравновешенный, но быстрый, такой, с каким ночные поезда режут черные ткани воздуха, а ты сидишь у окна и видишь огнистые призраки спящих иллюминированных городов, и утром ступаешь на незнакомую землю, и идешь по шумным многолюдным улицам, чтобы заметить, что в этом городе небо чуточку выше и воздух пахнет не так, как в городе, из которого ты приехал.
Недавно я жестоко обознался на улице. На Невском проспекте у Дома книги в толпе я заметил плащ мышиного цвета. Я погнался за ним, маневрируя между прохожими, и почти догнал плащ у перехода, но дорогу мне преградил красный свет светофора. Преследуемый не откликнулся на требование остановиться и пробежал перед
хищным капотом тормознувшего грузовика. На желтый свет я сорвался с места. ”Обходов, постойте!” - крикнул я, настигая человека в плаще, но плащ меня не слышал. Я преградил дорогу неуступчивому пешеходу, которым оказался молодой мужчина с накрашенными пахучими губами и медной серьгой в левом ухе. Его драную штанину украшал пацифистский знак.
После несостоявшегося опознания героя я понял, что слишком давно не встречался с путейщиком. Обходов пропал. Я больше не верил, что когда-нибудь увижу его так же неожиданно, как в Майнце. Постепенно я стал забывать его внешность, я помнил только его рабочий (обходный) стиль одежды. Он, как и я, предпочитал плащи, рюкзаки, ботинки, шарфы, береты, капюшоны.
В трамваях и поездах я по старой привычке всматривался в пассажиров, контролеры в городском транспорте тоже интересовали меня, но никто из них не имел подчеркнуто небрежной каштановой небритости инспектора. Полгода я не был в Петербурге. Как было бы кстати сейчас взглянуть на мой дом и пройтись по историческим местам Обводного канала без навязчивой идеи выследить инспектора. Я оказался плохим следопытом - я больше не мог искать того, кто растаял вместе с моей обводной жизнью.

P.S. Засев в городе К. с целью свести воедино заметки последних двух лет, я тешу себя надеждой, что это мое заключение закончится новым прорывом в неизведанные миры, страны, города... Недавно я совершил наезд в древний город Мальборк и побывал на экскурсии в рыцарском замке, построенном с удвоенным средневековым педантизмом.


Санкт-Петербург • Гамбург • Майнц •  Берлин • Калининград