Человек и природа

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА

 

очерк

 

1

 

Зарождалось солнечное утро начала июля, ласковое и доброе, обычное субботнее утро. Солнце вставало в легкой дымке, обещая теплый, покойный, слегка душный летний день. Сколько дней таких нам дарит лето? Иной год немного, — сосчитаешь по пальцам. А то: плывут они длинной чередой, изредка разрешаясь вечерними грозами, несколько недель сряду. Странно, но именно по числу таких дней мы судим о длине лета. Мало их — оно проходит вяло, блекло, незаметно усыпляясь осенней дремой. Много — сколько ярких, незабываемых впечатлений, томной усталости от тепла и света, коротких ночей!

Утро предвещало именно такой день.  Однако на лицах людей, спешащих к различным видам общественного транспорта, не было особой радости, поэтического упоения красотами природы. Скорее: ожидание нестерпимой жары, пыли, суеты, толкотни в электричках, и, наконец, — работа, работа и работа... 

Несмотря на раннюю пору, асфальт накален (или не успел остыть за ночь). Мерно постукивают колеса трамвая, унося нас к перекрестию путей и надежд человечества — Центральному вокзалу. Больные деревья вдоль дороги не радуют свежестью зелени; в открытые окна вагона врывается не спасительная прохлада, но дорожная пыль и выхлопные газы мимоидущего транспорта. Мы раздражены. Раздражены прошедшей трудовой неделей, ранним подъемом, теснотой, дыханием рядомстоящего и прочими неудобствами. Мы не смотрим друг на друга; ревностно оберегаем свой груз и ждем конечной остановки. Вот и вокзал: то-то будет сейчас...

Если на окраинах города всесущая доброта природы трогает людские сердца, то здесь — полное царство тела и грубого движения. Вокзал кипит и клокочет. Свистки, гудки, голос в репродукторе слиты воедино. Лица бегущих напряжены. Стоящие боязливо оглядываются, потому что стоять здесь нельзя. Не обижайся, неподвижный, на толчки, удары чемоданов по ногам, оскорбительные выкрики и едкие замечания: такова жизнь вокзалов. Ищи в движении спасение свое. Но не во встречном и перпендикулярном движении. Необходимо быстро определиться в выборе нужного потока, прыгнуть в него и отдаться воле течения.

Не будем подробно описывать штурм подошедшей за две минуты до отправления электрички, неприятной картины захватывания и отбивания мест. Окунувшись в поток, мы получили, практически, стопроцентную гарантию добраться до точки назначения и рады, хотя бы этому.

Поезд уж выехал за город, но перемещения в вагонах продолжаются. Сидящие изредка меняются друг с другом местами, двигают свои сумки, рюкзаки, коляски; стоящие отыскивают точку опоры. Ведь известно, что в электричках не существует приспособлений для удержания человеческого тела в вертикальном положении. Ручек же на сидениях для этого явно недостаточно: за одну пытаются ухватиться 3-4 человека, сталкиваясь руками и дополнительно раздражаясь.

Но улеглось волнение, поезд летит от станции к станции, за окнами мелькают картины одна утешительнее другой: луга, поля, перелески на фоне безоблачного неба купаются в золотых лучах солнца. Но не радуется природе человек, не смотрит он в окно распахнутыми доверчиво глазами. Не время сейчас. Здесь, как и везде, он совершает свою тяжелую работу. Часть сидящих читает, часть впала в сонное оцепенение. Редко какая-нибудь веселая компания ведет оживленный разговор. Главное, не смотреть на стоящих, которые каким-то безмолвным укором нависли над ними.

Так проходит с полчаса. Вдруг — беспокойное движение, разговор: человеку плохо. Это мужчина, поражающий страшной бледностью и худобой тела. Ясно, что он тяжело, возможно, смертельно болен. Рядом суетится женщина, наверное, жена. Растирает мужу руки, что-то тревожно спрашивает. Страх написан у нее на лице. Страх на лицах окружающих. Вот женщина уступает место жене больного. Та садится рядом, не прекращая растирания, постоянно заглядывает ему в глаза. Соседи взволнованы: кто-то предлагает лекарство, кто-то дает советы, кто-то просто с участием и состраданием смотрит на эту пару. Не те ли это люди, которые недавно так яростно боролись за свои места, ругали друг друга, возможно, толкали того же больного? Нет — не они. Это добрые люди. Но где же те — злые? Неужели в каждом из нас живет несколько людей, каждый из которых проявляет себя в большей степени в зависимости от обстоятельств? Или есть только одно настоящее “я”, а остальное все — сор, шелуха, подобранная нами на жизненном пути? И так ли надо для освобождения от грязи увидеть лицо тяжело больного человека на фоне безоблачного неба, мирных пейзажей родной земли? Что за страшный контраст!

Вагон незаметно пустеет. С каждой станцией его покидают пассажиры, расходясь по своим дачам, деревням, пригородам и городам. Вон вереница их потянулась, нагруженных, под немилосердными лучами уже высокого солнца к виднеющимся на голом месте постройкам.

Оставшиеся в вагоне ждут своей очереди. Теперь здесь свободно и даже весело. Люди дружелюбно переговариваются на различные темы. Вслушаешься: сколько житейской мудрости в речах, практически нет злобствования и желчи. Это добрые люди...

 

2

 

Мы разбредемся по своим приусадебным участкам, и два длинных летних выходных дня пролетят, как один миг, в непрерывных заботах, радостях и волнениях, благородном физическом труде. В этом наша цель, в этом мы живы. Теплым воскресным вечером побегут переполненные электрички, увозя к пыльным городам пассажиров с напряженными лицами. За окнами в лучах заходящего солнца споро замелькают березки и ели, как мгновения жизни, побегут от нас невозвратно.

А что же природа, что наше отношение к ней? Кто не проклинал самый погожий летний день, жалуясь на жару и духоту, и не печалился вскоре о нем, когда наползут низкие тучи, нудно и неприветливо зарядят дожди? Что природа — фон настроения, неисчерпаемый источник душевной энергии или корзина физических потребностей? С чем мы идем к полям, рекам и озерам? С радостью ли, с потребностью доброго и бескорыстного общения? Нет, — с корзинами и ведрами, удочками и топорами. Успех и радость походов приравниваем к килограммам собранной черники, количеству грибов, голов пойманной рыбы, убитому зверю, а то и литрам выпитой водки. Удачна рыбалка или охота, нам некогда посмотреть по сторонам. Дрожа первобытным инстинктом, видим только поплавок или мушку ружья. Нет удачи на охоте, — и подавно нечего радоваться гармонии окружающего мира, — настроение испорчено. Хорошо, если просто усталые и недовольные повернем домой. А то хуже: напиваемся, оскверняем заповедные места, рубим живые деревья, оставляем после себя консервные банки, полиэтиленовые мешки, бросаем в реки всякую гадость.

Безмолвна и терпелива природа. Но всему есть предел. Сотню лет назад можно, наверное, было проехать половину Белоруссии, не выходя из леса. Сейчас в самом густом лесу постоянно натыкаешься на просеки и вырубки. Сколько рек, озер сгубила мелиорация! Методично и неотвратимо идет наступление человека.

Попробуем себе представить погожее летнее утро в не совсем отдаленном уголке республики, на небольшой речке, где еще водится рыба... Несмотря на ранний час, здесь оживленное движение: многочисленные рыболовы спешат занять выгодные позиции; приезжают затемно на машинах, мотоциклах, мопедах с шумом и треском, непременно компаниями; громко переговариваются, — возбуждены предстоящим удовольствием. Разматываются легкие и надежные снасти — последние достижения человеческой мысли и техники. Ловля началась.

Оставим на время счастливых обладателей телескопических удочек, наичувствительнейших поплавков, безинерционных катушек, железных садков, и, напрягая воображение, перенесемся на сто лет назад в то же место. Что изменилось? Течение реки — нет. Очертания берегов — незначительно. Они стали как будто мягче и плавней, покрылись сочной травой в отблесках утренней росы; ивы теснее склонились над водой и мочат в ней трепещущие кудри; камыш на противоположном низком берегу — несравнимо гуще, в нем спокойно и важно ходит красавец-аист. Но главное, что поражает — тишина. Не абсолютная тишина некого мертвого царства, а удивительно гармоничная тишина живого организма, где есть место соловьиной трели, перестуку дятла, плеску разгулявшейся рыбы и шелесту листвы. Кроны прибрежных сосен разгораются янтарем восходящего солнца, над водой плывут редеющие хлопья тумана. Живительным светом приходящего дня полнится окружающий мир...

Но вот — шаги. Это человек, одинокий рыбак, деревенский житель, вышел из лесу и мерным, неторопливым шагом приближается к реке. Темнеющий след сбитой ногами росы тянется за ним. Остановится рыбак под прибрежной ивой, скинет котомку с плеча и станет налаживать незатейливую снасть. Движения его верны и расчетливы, нет поспешности и ненужной суеты. Какой-то философской мудростью овеян весь обряд рыбной ловли. Он уверен в успехе, — непуганой, неизмученной человеком рыбой наполнены тихие воды. Закинет рыбак свою единственную удочку, примостится поудобнее и на долгое время сольется с природой. Лишь табачный дымок да редкие подергивания удилища выдадут его присутствие. Нет холостых подсечек, беспрестанной смены места ловли и беготни по берегу. Рыба идет все крупная, клюет изредка, но верно, глубоко заглатывает приманку. А вокруг — все та же всепоглощающая, чарующая тишина. Разве только пастух прогонит однажды стадо вдоль берега, перекинется двумя-тремя словами с рыбаком, да неугомонный дятел зарядит скорой дробью по дереву.

Выше июльское солнце, тяжелым, пахучим зноем дышат поля и луга, с трудом держит утреннюю прохладу лесная чаща. Но у крутого берега, под ивами, где притаился наш рыбак, лежит густая тень. Оттого таинственнее кажутся глубокие прибрежные воды. Там своя невидимая жизнь, свои законы.

К полудню на небе как бы из ничего рождаются маленькие, почти прозрачные облачка, парят над землей, но, не собравшись в тучу, исчезают бесследно в томном безветрии, сжигаемые солнечными лучами. Жизнь замирает, таится на земле и под водой. Птицы прекращают пение, рыба отходит в ямы и засыпает. Лишь стрекот кузнечиков, как фон в эфире, не прекращается ни на минуту.

Нет клева, не будет его до вечера, пока солнце ни скроется за вершинами прибрежных сосен. А пока — мертвый час. Рыбак собирается домой. Ореховое удилище оставит здесь же, в кустах. Сложит в мешок пойманную рыбу и неторопливо двинется к лесу. Вот он, царь природы, тихий неприметный, шуршит сапогами по траве, в мареве июльского зноя. О чем он думает, что волнует его: радость от удачной рыбалки, мысли о хлебе насущном, тяжелой трудовой жизни; или, как частица мира, как обычный кузнечик, участвует он бессознательно в торжестве жизни? Скроется рыбак в чаще леса и на много часов, а то и дней не ступит нога человека в эти заповедные места.

Опустимся с небес на землю, перенесясь в грубую реальность современной жизни, столь умной и цивилизованной. Стоит жара градусов 30, клева нет, но никто и не думает сматывать удочки, освобождая лоно природы, нет. Люди приехали отдыхать, отдыхать в большинстве своем праздно: загорают, купаются, едят, пьют и предаются другим радостям жизни. Чуть ли не у каждой машины, подстилки звучат, перекрикивая друг друга, магнитофоны и радиоприемники. Вот разгоряченная спиртным компания полезла купаться. Что за страшные крики, животные вопли удовольствия слышатся с того места, где несколько часов назад забрасывались наживки в ожидании вожделенной добычи!

Природа, словно любящая мать, стонет от своих нерадивых детей, объедающих и поедающих ее. Если заковать берега бетоном, вырубить лес, закатать асфальтом луга и поля, так ли уж стали бы мы сюда рваться, сломя голову, каждую субботу? Вряд ли. Значит, окружающая обстановка имеет не последнее значение? Если убрать фон на самой гениальной картине, она утратит все свои достоинства. Предметы повиснут в воздухе, потеряют свое животворящее начало, они станут никчемными. Человек не только питается и одевается с земли, он пьет божественный эликсир ее красоты и первозданности, без которого бледнеют лица и каменеют сердца. Источник не беспределен, он должен обновляться постоянно любовью и добротой, как обновляется земля испарившейся с нее влагой.

 

3

 

На протяжении жизни своей человек становится участником множества событий, эмоционально переживая каждое. Они, как кадры некого фильма, проносятся перед нами, воздействуя на органы чувств и оставаясь в памяти. Радуемся ли мы, печалимся — тому есть сотни видимых и скрытых причин, прямо или косвенно влияющих на наше поведение и настроение. Но есть события, которые оставляют наиболее глубокий след в жизни человека. Их кадры вызываются мгновенно из сознания, не стираясь, не размываясь с годами. У них нет прошлого, они постоянно с нами. Это может быть лицо любимого человека, дорога, бегущая вдаль, дом, освещенный вспышкой молнии, морская волна, бьющая прибрежные камни. Они резко выступают из пережитого, ярки, особенно дороги или болезненны, единичны и неповторимы.

Одна из ярчайших картин моей жизни исходит из далекого детства. Я находился на лесной поляне в шумной компании ребят. Был прохладный июньский день. Я лег на спину и посмотрел вверх: окно голубого неба, быстро бегущие облака с сизо-розовыми краями и ветви березы, усыпляюще раскачивающиеся надо мной. Береза, словно в воду, окунала в синеву неба дрожащие листья, она достигла высоты неба, облаков и слилась с ними, участвуя в общем движении. Шум голосов сверстников стих для меня на одну минуту. “Смотри и запомни!”, — сказал я себе, уже тогда неосознанно ощущая важность впечатления, устойчивость его и неповторимость. Я забыл имена и лица ребят, сидящих и лежащих рядом, не помню, о чем мы разговаривали. Но окно голубого неба, зелень ветвей и облака, плывущие надо мной, не раз в трудную минуту поднимали меня с земли, влекли за собой, вселяли надежду и наполняли силой.

Другая картина: я вхожу на лыжах в зимний лес; вечереет, день пасмурный. Ели, как будто сгорбились под тяжестью снега, налипшего на ветвях, и пытаются выбраться из сугробов. Снег имеет слегка голубоватый отлив, блестит и искрится, удивляет  девственностью и чистотой. Покрытые снегом деревья имеют настолько нереальные, сказочные очертания, что мне становится страшно. Ведь я видел такое много раз на новогодних открытках, в мультфильмах, представлял при чтении сказок, но ощущал, как нечто привнесенное извне, реально несуществующее. И вдруг, можно сказать, в двух шагах от города, открыл наяву. Я обернулся назад: вдали за белой целиной виднелись дома окраин. Город зажигал свои огни, манил  теплом и уютом напряженной жизни. Сзади была жизнь, впереди — сказка, существовавшая ранее только в моем воображении. Что удивительно: десятки раз до этого я входил в зимний лес по той же дороге, но никогда не испытывал подобных ощущений. Со мной словно боролись две силы, толкающие в противоположные направления. Одна гнала назад в обыденность, другая вперед — в сказку и неизвестность. Ощущение длилось недолго, всего несколько секунд, но сохранилось и живет во мне по сей день.

А вот — теплый майский вечер, тихая улочка большого города. Вдоль нее, отделяя тротуар от проезжей части, вытянут ряд диких яблонь, цветущих удивительно красиво. Я иду с любимой девушкой. Впереди, сколько видит глаз, ни души; только бело-розовые облака диких яблонь и звуки наших шагов. Я был счастлив, счастлив теплотой вечера, красотой яблоневого цвета, любовью и пониманием, мирным небом, тишиной, жизнью вообще. Я как бы не шел по земле, а парил на той эмоциональной высоте, ради которой стоит жить, но на которой, увы, долго не удержаться. Время и обстоятельства разлучили нас. Земная, в общем-то, корыстная любовь прошла, растворилась в потоке дней. Я снова и снова прохожу по яблоневой аллее, прохожу не физически, но почти ощущаю теплоту ее руки, отчетливо слышу звуки наших шагов, различаю каждый цветок на яблоне, жадно дышу неповторимым ароматом майского вечера.

Любить природу, не потребляя и созерцая, но, проникая в ее вечную суть, ощущая себя в ней наравне с цветами и птицами, водой и камнем, значит любить не кого-то и за что-то, но всех и совершенно бескорыстно, любить ее, теперь недоступную для тебя, но такую же прекрасную, как весь мир.