Пан умер?

Владимир Лорченков

Этого гнома звали Энгурд. Он жил в самом центре густой рощи, у самого подножия огромного дуба. Там жили и Бурундучок (этажом выше), и Белочка (ее домик висел в кроне дерева), и Крот (этот солидный господин обосновался в подземных апартаментах). Хорошими они были соседями. Каждый вечер Энгурд раздувал самовар и звал друзей пить чай. Белка приносила желуди, Бурундук – орешки и ягоды, а Крот – подземные коренья, которые выкапывал тайком на огороде старого Мельника. Правда, потом соседи попросили его не делать этого, потому что воровать – нехорошо.


Вы бы порадовались, глядя на них, веселых, смеющихся, сидящих за огромным столом, заваленным вкусными яствами, с чашками ароматного чая. Когда время близилось к полуночи, Энгурд снимал со стены старую скрипку, и играл на ней, да так весело, что даже огонь в камине, мирно грызший свое угощение, дрова, пускался в пляс. После этого в комнате становилось так жарко, что обитую серебром дверь приоткрывали. Любопытный Месяц заглядывал в комнату. Звезды зябко кутались в кружева Ночного Тумана (оно очень щедрый господин), и шептали, тихо-тихо, совсем, как листья в безветренную погоду:



Ах, как весело нынче у Энгурда...


А необщительный Эхо, запахнувшись в серенький дождевичок, стоял под деревом, и печально повторял:



Ах, как весело нынче у Энгурда, ах, как весело нынче у Энгурда, ах, как весело...


Да, простите, я совсем забыл рассказать вам, каков же он, мой Энгурд. Как я уже говорил, он – гном, человечек маленького роста, толстенький и очень веселого нрава, носит костюмы зеленого цвета. Ему двести лет, и он совсем еще ребенок, в представлении гномов, конечно. Родственников у него много. Энгурд говорил мне, что гномовское население Земли составляет что-то около 100 000 человечков. Много это или мало, судить вам, но прошу только: прогуливаясь в парке, не наступите на гнома! Если вам все-таки удастся заметить его (этот маленький народец весьма скрытен), он превратится в пенек, корягу или большой лист. Как видите, мы, люди, заблуждаемся, полагая, что никаких разумных существ, кроме нас, на планете нет. Впрочем, мало ли в чем еще неправы люди. Мой хороший знакомый, например, когда-то дружил с самим Богом. Истинная правда – с самым настоящим Богом. Правда, тот состарился и недавно уехал куда-то в Латинскую Америку, отдыхать.


Вы убедились бы в существовании гномов, глядя на то, как разгоряченный плясками Энгурд вместе с друзьями со смехом выбегает из дома, и весело скачет вокруг дуба. Месяц старался светить им подольше, и не сдирал с лентяя – Солнца ночное покрывало. Тот, проспав, как обычно, утром выходил на работу, и говорил летящим навстречу жаворонкам:



Месяц опять провел меня. Но я не сержусь, ведь это он из-за Энгурда.



Тик-чирик, - смеялись птицы, и Солнце, радуясь, гладило их крылья лучами.


Энгурд же и его друзья днем спали, или гуляли по роще.


Знакомство


Конечно, я должен рассказать вам и о том, как мы с Энгурдом познакомились.


Как-то, прогуливаясь в парке солнечным утром, которое осень подарила нам, я ворошил шагами опавшие листья, вглядываясь в прозрачное и оттого бесконечное небо. Вдруг мне почудился тонкий голосок:



Какой смешной, какой смешной! Что он ищет? Он потерял здесь что-то... Здесь, где почти не бывают люди! Он ищет, глядите, ищет! Золотое украшение?



Весь парк полон ими, - ответил другой голос.


 


Кусочек прошлогоднего снега?



Его унес ветер!


 


Два дня своего детства?



Время не вернет их, оно – необязательный должник!


Легкий ветерок стих, и я подумал, что это в его дуновении мне почудились голоса. Опровергая это, кто-то оглушительно чихнул и радостно произнес:



А я знаю, что ему здесь нужно! Как-то он уронил у той скамьи любовь. Теперь ищет ее. Смотрит под листьями, проверяет ложбинки ручьев, ищет под деревьями. Кто-нибудь видел его любовь? Вряд ли. Она ведь – вещество испаримое. Если не хранить ее в специально предназначенном для этого сосуде – сердце, то... увы, увы. Хрусталь разбит, жидкость разлилась и исчезла. Назад ее не вернуть. Бедное сердце поэта…


Признаюсь, такая речь меня несколько рассмешила, хотя отчасти была верна. Я действительно искал любовь, но только в виде дорогой сердцу игрушки, найти которую не составит труда. Увы, прав был Энгурд. Вы, наверное, уже догадались, что говорил это он. А, поскольку Энгурд был благовоспитанным молодым гномом, то, высказав друзьям все свои соображения, не замедлил показаться мне на глаза. Ведь судачить о ком-либо за его спиной – невежливо. Ну, а я, как благовоспитанный молодой человек, сделал вид, что ничего не слышал.



Привет! – сказал Энгурд, и вскарабкался на мой ботинок. – Мне понравился ты и твой длинный белый шарф. Он, наверное, приходится двоюродным братом одному моему доброму знакомому?



Как его зовут? – спросил я.


 


Млечный Путь, - пропыхтел Энгурд, пытаясь залезть повыше.


Я помог гному и взял его на руки.



Хочешь познакомиться с моими друзьями? Я поделюсь с тобой их дружбой, они – моей, и мы все станем дружить! – важно поднял Энгурд указательный палец. – А чем ТЫ поделишься с нами?..


Уже стемнело, когда я возвращался домой. Шарф я отдал гному, и он смешно волочил его за собой, словно принцесса – шлейф дорогого платья. Кроту – темные очки, хотя мне до сих пор неясно, зачем они ему под землей. Бурундуку – ручку и блокнот, а Белке – ворох оранжевых листьев. Только сердце не мог подарить я, но, если помните, оно было набито блестящими хрустальными крошками. Ничего, ведь теперь есть друзья, и сообща мы что-нибудь придумаем.


Когда я пришел домой и включил свет в ванной, то увидел в ней прекрасную девушку с длинными волосами.



Кто ты? – изумился я очередному сегодняшнему приключению.



Русалка. Из твоей книги.


Мне стало немного неудобно, потому что я не очень люблю сталкиваться с теми, о ком пишу. Вы же понимаете, что они совсем не похожи на себя – книжных. Это сбивает меня с толку.



Ты не против, если я побуду немного нимфой этого источника? - спросила девушка, улыбаясь (девушка, наверное, догадалась, о чем я думал, когда узнал, откуда она).



Но ведь это ванная?


 


А я говорю – источник! Здесь лучше, чем в ручье. Там вода холодная...



Живи на здоровье. Тут, в принципе, полно живн... жильцов. Феи вот, под цветами обосновались.


 


Феи у тебя в голове, да и цветы тоже.



Да, верно, ну что же... Спокойной ночи.


 


Спокойной ночи, добрый человек.


В ту ночь я долго не мог заснуть, и поэтому нашел себе много занятий. Курил на балконе, читал книги и старые записи, почистил обувь, пришил пуговицу к пиджаку. Чего не сделает взрослый человек, чтобы поскорее встретить утро. Моя суета привлекла внимание Месяца, и он спустился к моему балкону, когда я вышел туда в который раз.



Доброй ночи.



Доброй ночи.


 


Она – красивая, - улыбнулся Месяц.



Конечно, - поспешил согласиться я.


 


Постараешься ее полюбить?



Не знаю.


 


А если да? Снова будет о чем писать книги?



Вряд ли.


Кстати, - вспомнил Месяц, - ты не мог бы по ночам отключать ненадолго радио. Мне оно не мешает, но есть тут у нас одна звезда... Да ты, наверное, видишь ее по утрам?



Ты говоришь о Венере?


 


Ага. Строго говоря, она – и не звезда вовсе, а так, планета. Но очень хотела быть со звездами. А им не жалко. Так вот, Венере вставать раньше всех, ей же светить по утрам, все места до этого места заняты, и, к сожалению, радио не дает ей выспаться.



Хорошо, - кивнул я, - Мое радио больше никогда не будет звучать по ночам.




Ты все-таки не говори “никогда”, - вновь улыбнулся Месяц. – Может, летом Венера захочет улететь в отпуск, а я очень люблю музыку. Эх, надо бы тебе побывать на вечеринках у Энгурда. Непременно. И ты все-таки постарайся влюбиться в нее. Ведь она вовсе не такая, какой ты ее выдумал раньше.


Я сказал, что обязательно постараюсь, но Месяц уже улетел к облаку, и я подумал, что, может, все это приснилось мне. Но заглянул в ванную, и Русалка была там, спала. Мне очень хотелось сделать что-нибудь для нее, хотя бы укрыть одеялом, но оно бы намокло. К тому же я не знал точно, нужны ли русалкам одеяла. Поэтому просто добавил теплой воды. Девушка благодарно вздохнула


Я смотрел на нее долго и все повторял: “Я люблю тебя”. И, в принципе, поверил в это под утро.


Наш спор с Энгурдом


Однажды Энгурд попросил меня дать ему что-нибудь почитать. Я принес ему свои книги, и тогда мы впервые поспорили.



Книги должны радовать, - утверждал он.



Нет. Они для того, чтобы учить, - не соглашался я. А также – воспитывать, заставлять думать и показывать, ЧТО надо делать.


 


Странно, - говорил добряк-гном, - мне всегда казалось, что воспитывать человека должны родители. Учить – школьные преподаватели. Заставлять думать... Но разве человек не думает всегда? И не все ли равно, Что надо делать, когда можно делать ЧТО-ТО?



Ты не понимаешь, - горячился я, - книга показывает жизнь, если это хорошая книга. В жизни много проблем. Надо показать, как решить их. Помочь людям.


 


Но ведь для этого есть совсем другие книги. “Как убрать квартиру за полчаса”, “Лексический словарь”, словари иностранных слов, пособия, руководства.



Это слишком мелочные проблемы. Совсем другая, – как сделать людей счастливыми.


 


Ты знаешь, как?


И мне нечего было сказать своему другу, потому что сейчас, вспоминая наш разговор, я понимаю, что прав, как всегда, был он, а не я. Мы и потом часто с ним спорили. Обо всем, даже о том, что мне делать с девушкой, поселившейся в ванной.



Тогда, раньше, ты сбежал от нее куда-то, - говорил Энгурд. - Постарайся не сделать этого вновь. Куда как легко убрать ее из книги. А ты попробуй что-нибудь придумать. Мы поможем, если хочешь.


А Белка, Бурундук и Крот дружно кивали головами.


Объявление войны Энгурду


Потом я уехал на несколько дней из города, чтобы отдохнуть у одной из самых красивых рек моей страны. Там, вечером, я бросал покрывало наземь у виноградников (их высадили почти у воды), ложился на него и смотрел в небо. Я не чувствовал одиночества – Месяц и тут был со мной. Сумерки гладили землю и приходили незаметно. Такие часы я и старался не пропустить. И, если долго следить за рекой, которая, извиваясь, пропадает вдали, можно, в конце-концов, увидеть кусочек космоса, прячущегося за небом. Именно оттуда громкий голос сказал в один из вечеров:



Человек!


Я даже не оглянулся. Голос повторил:



Человек!


Я понял, что зовут меня, и посмотрел прямо над собой.



ПАН УМЕР!


Больше я ничего не услышал. Но понял, что мне хотели сказать. Действительно, Пан когда-то умер, а вместе с ним и нимфы, наяды, эльфы, и веселые боги, и радостное детство человечества. Но в то, что Энгурда нет, не хотелось верить. Поэтому я лишь собрал покрывало и ушел в свой домик, спать.


Но, вернувшись в город, понял, что голос был предупреждением. Ведь когда я пришел в рощу, под дубом сидели мои озадаченные друзья. На дерево была прибита дощечка с надписью: “Жители осенней рощи! Тени прошлого! Мы объявляем вам войну!”. Присвистнув, я присел на корточки. Мы начали военный совет.


Совет



Для начала, - скала Энгурд, - давайте попытаемся выяснить, кто объявил нам войну. Мы же не можем воевать с невидимками.




А нам обязательно с ними воевать? – пискнула Белка. Она была ужасной трусихой.




Конечно, конечно, - запыхтел Крот. – Всенепременно воевать! А как же иначе?! Этой дощечкой нам, можно сказать, нанесли оскорбление, бросили вызов. Не хочешь ли ты, чтобы все думали, будто обитатели Золотой Рощи струсили?




В таком случае, - подвел гном итог короткой стычки между Кротом и Белкой, - нам необходимо создать армию. Ее мозг – генеральный штаб. Я буду его начальником, а ты – тут Энгурд ткнул в меня пальцем, - заместителем. Сейчас мы уйдем на совещание. Остальные подождут нас у дуба.


В комнате Энгурда я долго и обстоятельно рассказывал ему о происшествии у реки, после чего мой гном сделал ВЫВОДЫ. Противник обозначил себя, решили мы. Но так и не показался. В случае столкновения обитатели Золотой Рощи нанесут врагу жесткий и смертельный удар. Но, чтобы дать шанс обманутым солдатам вражеской армии (хотя мы не были уверены, что она есть, эта армия) наш Генштаб решил убедить врага сдаться. Выйдя на опушку, Энгурд огласил почтительно ожидавшим его друзьям резолюцию под названием “Генштаб одобряет попытки убедить противника сдаваться”:


- В Генштабе Вооруженных сил Золотой Рощи одобряют инициативу генерала Белки провести переговоры с некоторыми представителями противоборствующей стороны о безоговорочной сдаче в плен. Об этом в пятницу, то есть сегодня, сообщил вам первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Писатель, передает информационное агентство "Роща".


При этом он отметил, что речь идет только "о тех бандитах, которые не запятнали себя преступлениями против обитателей Золотой Рощи".


В любом случае, подчеркнул начальник Генерального Штаба Рощи, все враги будут отвечать в соответствии с законодательством Золотой Рощи, однако у них появится шанс!


Решение было встречено дружными аплодисментами. Правда, в то время, как говорил гном, я заметил, что размеры его увеличиваются… еще чуть-чуть и вот он уже – человек, почему-то в камуфляже, измазанный грязью. Человек лежал в окопе, и я почему-то вместе с ним, а где-то сзади сновала Белка, ставшая медсестрой. Мы знали, что ведем бой вот уже три часа.



Огонь, огонь, - кричит Энгурд, - огонь, мать твою, огонь…


Я с ужасом понимаю, что, видимо, это не сон. Наверное, я на войне. Наверное, меня контузило, и я лишился памяти. И с каких это пор я был писателем, если никогда не умел писать? Наверное…



Лезут,… поползли! Не подпускай, огонь, огонь, твою… - вдруг Энгурд жалобно скулит, - мать-перемать…


У него красное пятно на животе, и челюсть подрагивает. Промедол, давай, еще ампулу, давай…



Бесполезно, - говорит мне Белка-медсестра, истратившая на гнома семь ампул. – Все. Умер.


Треск очередей возобновляется, и я поднимаю голову, у моего лица что-то свистит, ниже по склону холма к нам бегут серые неопрятные фигурки, тоже в грязи. Я трещу в их сторону своим автоматом, и четверо падают, замирают. Еще трое упавших продолжают ползти – перевожу трещотку на них, и так много раз, а потом игрушка перестает шуметь, и мне кажется, что патроны кончились, в этот момент, метрах в пяти (когда только успел?) от меня поднимается в полный рост бородатый человек, он скалится, у него за спиной что-то громоздкое, твою мать, и тут я понимаю, что он – огнеметчик, и меня словно засунули в печку, и я горю, горю, горю… Мы все умерли.


 

 

ЗОЛОТАЯ РОЩА - ВОЙНА-ПОТЕРИ-ОПРОС - ДАННЫЕ ПОТЕРЬ - ОТНОШЕНИЕ К ВОЙНЕ – ОБИТАТЕЛИ РОЩИ


Золотая Роща. 14 октября. Информагентство “Золотая роща” – 67 процентов обитателей Рощи считают, что размеры потерь передового отряда сил, о которых сообщают официальные источники (пресс-секретарь Бурундук), занижается. 13 опрошенных полагают, что они соответствуют действительности, и 20 процентов респондентов затруднились ответить на поставленный вопрос. Об этом сообщили “Золотой Роще” в четверг в Агентстве региональных политических исследований (АРПИ), специалисты которого на прошлой неделе провели опрос обитателей под всеми деревьями рощи. Энд итем, и тэ ка…


… Как же несправедливо: я был, и вот – умер… Кто-то трясет меня за плечо.



Очнись, очнись! – говорит мне Энгурд. – Очнись, что с тобой, друг?!


Я открываю глаза и вижу, что лежу под деревом. Голова кружится. Видимо, это был первый бой. Влажная ладонь ложится на мой лоб.



Ты не забыл обо мне? – шепчет Русалка.


Мы в ванной.



Не так же сразу, - выражаю я свое недовольство, - читатель вряд ли уследит за такими скачками.



А ты убери предыдущий эпизод, и больше места удели мне! – капризничает она


Я в панике:



О чем же тогда писать?



Как о чем? - мечтательно щурится девушка, - о любви…


Да нет, подожди, - я пытаюсь сосредоточиться. – Кто-то хочет разрушить мой рай. Этому нужно найти объяснение.



Запросто, - весело брызгает она в меня водой, и продолжает, - данный конфликт мы можем рассматривать в контексте противоречия между двумя качествами индивидуума, врожденным и приобретенным. Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю о Политеизме и Монотеизме. Политеизм более свойственен человеку, поскольку еще на ранней стадии развития нашего вида, первобытным прачеловекам свойственно было обожествлять практически каждый предмет, явление, обладавшие, по их мнению, божественной сущностью. Божественной – значит необъяснимой. Лишь потом, в процессе нашего развития и в начале цивилизации человек, ощутив себя личностью, додумался обобщить все эти божественные субстанции, слить их воедино, выражаясь более красочно, но менее точно. В промежутке между этими двумя периодами существовала некая полупереходная стадия религии: богов было множество, но один из них все-таки был прародителем, отцом всего сущего. Монотеизм победил, поскольку, как и все организации подобного рода, имел более прочную структуру и меньшее количество исполнительных чиновников, что сыграло роль в эффективности этой мистической структуры. Накладывая выработанную нами мягкую пока теорию, гипсовую пластину, на все бугры, выемки и недочеты твоего произведения, мы видим его сущность, посмертную маску. А именно – конфликт Монотеизма, который, бесспорно, олицетворяет собой тот самый загадочный голос у реки, и Политеизма - сообщества твоих сказочных друзей, более человечного, но и, увы, слабого. Правоту моих рассуждений подтверждает даже мифическая история об “Извещении о смерти Пана некоего кормчего”, которую ты использовал, чтобы указать на неизбежность исчезновения своих маленьких Политеистических друзей. Впрочем, рассматривая произведение только в таком контексте, мы не избежим некоей узости анализа. Стоит принять во внимание и версию, согласно которой Золотая Роща – всего лишь mirror, вторая версия, отображение детства автора, или его воспоминаний о детстве. Налицо конфликт детского “я” со взрослым, причем, как ты знаешь, некоторые инфантильные натуры сходят с ума, не сумев пережить этой жестокой войны в своем сознании. Также виден конфликт “моно”, то есть желания написать цельное произведение, с “поли” – стремлением ввести тысячи сюжетных линий, что смертному не под силу. Одного я только не понимаю, - почему именно нелепые боевые действия выбраны автором в качестве инструмента разрешения конфликта? Почему?



Видишь ли, я, как начинающий писатель, не обладаю достаточным количеством знаний и наработанных литературных приемов, которые позволили бы мне разрешить конфликт, не прибегая к явным противопоставлениям, натуралистическим сценам и ненормативной лексике. В частности, я подразумеваю “мать-перемать” Энгурда, кровавое пятно на его животе, десять ампул промедола (нагло позаимствованных из дешевой поделки – “Спасения рядового Райена”, причем я не уверен, действительно ли промедол вкалывают раненым)… Образно выражаясь, за грохотом орудий мы не расслышим слов, и читатель будет одурачен.




Восхитительно! Дай я тебя поцелую. М-м-м!



Да, - расслабляюсь я, - меня иногда действительно озаряют гениальные идеи…


Если бы она ударила не влажной рукой, мне стало бы очень больно. Но влага амортизирует пощечину.



Ишь ты, урод! – с ненавистью смотрит на меня девушка, - урод несчастный. Мать-перемать твою, контекст гребаный. Да ты хоть понял, чего делаешь? Захотел мозги дуракам запудрить, да? Еб те, ну ты и пень! Чурка бесчувственная? Ну, а ЕМУ-то как? Энгурду твоему? Каково подыхать с дырой в пузе, а? Срань!


В ванной раздается несколько хлопков. Но это аплодисменты. Я в немом восхищении.



Ну, как? – спрашивает меня чудесным образом преобразившаяся в прежнюю русалку девушка.


Восхитительно. Особенно это – “М-м-м! ДайЯТебяПоцелую”. Или – “ЧуркаБесчувственнаяНуАЕму-тоКакПодыхатьСДыройвПузе?!”.



То-то же, милый, - улыбается мне она, и грациозно привстает из воды, чтобы взглянуть в зеркало. Отирает со стекла пар и нежно выдыхает, - Fucking Фаулз…


 


Давай-давай, Мантисса, - тороплю я, - тебе пора. Деньги на столике.


Легкое чувство вины за некую поспешность, с которой я выставляю Музу из дома, компенсирует сознание, что отомстить гранду Фаулзу она могла только с таким третьесортным писателем, как я.



Давай, давай! Меня ждут.



Дальше сам разберешься?


 


Господи Боже мой, ну конечно!



Деньги на столике?


 


Я уже говорил.



Пока!


 


До свидания.


 

…Золотая Роща встретила нас неласково. Вертолет, на котором мы летели туда, уже начал снижаться над площадкой у дуба, когда машину вдруг затрясло и она резко пошла в сторону с набором высоты…


Через две минуты летчики начали отстреливать тепловые ракеты пачками. Бортмеханик, обернувшись, радостно подмигнул спецназу, и прокричал охрипшей от напряжения глоткой:



У кого есть оружие, парни, готовьтесь к бою! Тут, в этих холмах, полно гуков, духов, черножопых, русофонов, рогопилов, мать их так! Мы им так дадим по их грязной жопе, что сопли с мозгами смешаются и через уши потекут!


Все пассажиры весело рассмеялись шутке беззаботного вертолетчика. С азартом и увлечением готовились ребята к бою. Вот “краповый берет” Энгурд натянул на голову вязанную шапочку, тоже, впрочем, краповую, и не спеша, по хозяйски, в считанные секунды собрал переносную гаубицу, до поры до времени лежавшую у него в кармане. Дома у Энгурда остались жена, брат-инвалид и четверо детей. В военкомате его документы долго не хотели оформлять. Дело ускорилось лишь после того, как парень, в очередной раз натолкнувшись на глухую стену бюрократизма, что не позволяет нашим мальчикам отдавать свои кишки во славу родины, сказал:



Кто-то же должен пойти и убить! Кто-то же должен пойти и сдохнуть.


А глава комиссии, старый фронтовик Крот, повидавший на своем веку немало симулянтов (пиявок на теле общества), сразу поставил в листе Энгурда печать “Годен”. Сейчас эта бумага лежала у Энгурда в нагрудном кармане, и грела ему сердце.


Призывник Месяц судорожно вздохнул, ощущая неповторимое волнение, что испытывает каждый новичок перед боем. Перед его глазами пронеслись картины детства: вот он гонит корову на водопой, вот пляшет со звездами ночной танец, кружа путника… Вспомнилось лицо невесты – Луны. Она сказала ему перед отправкой на фронт боевых действий: “Только вспоминай меня чаще. Не опозорь семью, славные традиции своей офицерской династии!”. Вспомнился отец – офицер запаса, который перед призывом научил его правильно маршировать, покачивая серебристыми боками (“помни, сынок, и на войне выправка – важна!”).


Медсестра Белочка поправила свою походную сумку и будничным, но таким милым для всех жестом отбросила со лба прядь непослушных волос. Глядя на симпатичное лицо восемнадцатилетней девочки, вы бы никогда не подумали, что эта пигалица (так ласково звали ее в части) прошла ужас четырех великих войн своей страны и поняла, что погибнуть со словами гимна на устах – прекрасно. Две недели назад ее вызвали в штаб, и суровый седой генерал (солдаты зовут его уважительно – Батя) сказал ей: “Белочка, вам необходимо съездить домой”. “Плохие новости, генерал?” - спросила она, изо всех сил пытаясь скрыть охватившее ее волнение. И по тому, как насупился Батя, поняла – да плохие… Умирала мать, но Белочка успела увидать ее. Седая, но с девичьими глазами, лежала мама на госпитальной койке в коридоре (родине не хватало мест), не жалуясь на судьбу. “Поезжай обратно, дочь” – сказала она Белке, - возвращайся и найди себе мужа из военных. Назови внучку моим именем. А если родится внук, пошли его умирать!”. И Белочка, свято исполняя наказ матери и ее подруг по работе, вернулась туда, где была ее душа – в часть!


Старый майор (в юности он был Поэтом) с задубевшим от солнца и ветра лицом, провел большим пальцем, пожелтевшим от табака, по своей карте, и затем спрятал ее в планшет. Грузен он был, и устал уже. Мог уйти на покой, но ведь не ушел! Майор пристегнул к автомату заранее, по хозяйски припрятанные диски, и, подмигнув спецназу, пропел:



Тра-та-та-та-та!!!


 

Ребята улыбнулись доброй шутке командира и приготовились ринуться смертельным вихрем из приземлившейся машины на врага…


Тут и достала вертолет ракета, пущенная злодеем, разорявшим Золотую Рощу. Взорвалась машина. Взорвались они. Густо пропитали землю эту кровью своей (и дерьмом, и остатками кожи, и фрагментами волос, и осколками костей, и еще многим, многим…).


И всплакнула на далекой сторонке старушка, мать гномика Энгурда.


Я в шоке, мне хочется уничтожить это. Хватаю ластик, но чем тщательнее тру листы, тем отчетливее проступает под резинкой жирная краска. Бумага не горит, не тонет, и возвращается к столу, как – будто в нем магнит, а она – железная. Видно, кто-то Монотеистичный действительно невзлюбил моих веселых героев-полубожков и тщательно уродует их.


Праздник на поляне


Мы танцуем с белочкой на лугу, после чего я, изнеможенный, ложусь отдохнуть под ласковыми лучами солнышка.



Как хорошо, как хорошо, - щебечут птицы.


Как хорошо, как хорошо, - вторю им я.


Ко мне подсаживается Энгурд.



Знаешь… - не решается начать он.


… Мне лучше уйти, - продолжаю за него я.


Ты не поставил после этого предложения вопросительного знака, - говорит наблюдательный гном.


Верно, ведь я в этом не сомневаюсь.


Ты, наверное, слишком отдалился от нас. Следующей такой встряски Золотая Роща не переживет. Извини…


Конечно. Я лучше пожертвую дружбой, чем вами.


Да? Ну, тогда прощай.


Я обнимаю их всех, и снова стою у берега реки.



Человек! – гремит голос.


Да?


Так Пан все-таки умер?


Умер.


Жаль… - вздыхает он.


Природа содрогается - вопль ужаса и горя звучит над миром, поднимая штормовые волны, вихри и буйный ветер…


Конец