Сорок пять минут ужаса

Это не литература. Все события — подлинные.   
Два сорок пять. Звонок. Щелчок автоответчика.   

— Здравствуйте, вы позво...   

Снимаю трубку.   

— Аллё.   

Всхлипывания. Полон нос соплей.   

— Аллё, что с вами?   

Молчок. Затяжной такой.   

Тоже молчу. Держу паузу.   

Наконец, сквозь утихшие всхлипывания:   

— Извините, не туда попа...   

Голос как под кайфом. Тянет звуки, интонация ломаная. Чувствуется, что не старше 15-16.   

— Ну и что — что не туда. Может и туда!   

Это я — шутливо и весело, хотя понимаю, что сейчас будет не до смеха. Человек на том конце — на грани, если не за гранью. Только бы трубку не бросила. Надо, надо что-то делать!   

— Да пош-ш-шёл ты, скотина!!! Ублюдок, жирный мерзавец!!!   

Это мне — визгливым захлебывающимся полуженским-полудетским голосом. На цыпочках подбираюсь к автоответчику и врубаю в режим записи разговора. Дальше — расшифровка стенограммы.   

— Согласен, может я и есть скотина! А ты, ты — просто дура набитая!!! Идиотка деревянная!!! Чё плачешь-то, кретинка?!! Дебилка, <...>, жопа полосатая!!!   

Без мата нельзя. Сработало. Слёз больше нет. Чувствуется злоба. Уже лучше.   

— Сам ты кретин!!!   

Уже не так уверенно.   

— Ну и прекрасно! Кретинам жить легче. Как тя там?   

— Ты сам как разговариваешь?! Я — женщина! (опять — сквозь слезы).   

— Ты не женщина, ты — жопа полосатая. Женщина, перед тем как по телефону звонить, должна губы покрасить! А у тебя все морда мокрая, неумытая. Какая ты женщина?   

Понимаю, что несу полную чушь. Но нужно выиграть время.   

— Эй ты, дура, как тебя?   

Двадцать секунд утихающих всхлипов.   

— Верррра.   

— Ну и чё ты плакать в три ночи решила? Надо было раньше плакать. А теперь спать пора. Все уже спят, кто плакал, а ты, не поспав, плачешь. А то — давай посмеемся — над тем как ты плачешь! Ты в зеркало посмотри — ты же на бурундука похожа! И рожа у тебя красная. Вот ща выйдешь погулять — все поймут — вышла Вера — дура набитая. Идьётка, жопа полосатая!   

Только бы не бросила трубку, только бы не сорвалась!   
Нет, гыгыкнула. И опять молчит.   

— А ты, полосатая, <...>, знаешь, какой у меня ремень? С пряжкой! Ща приеду, выпорю, точно будешь вся полосатая, не только жопа!   

Опять молчит, но в трубку дышит.   

— Ты чё пила, Вера — фанера?   

— Гы-гы.   

Уже легче. Тянуть, тянуть время!   

— Вермут.   

— За чье здоровье?   

— Какое <...> здоровье, дурак ты, скотина! Я вот щас!..   

В трубке — шум магистрали. Скорее всего, она дома. Окно открыто.   

— Ну-ну! Щас ты, дура, из окна прыгать будешь. Ну давай, <...>, залезай на подоконник. Чё, <...>, молчишь?! Залезай, говорю! Этаж какой?   

— Двенадцатый...   

С каким-то подвыванием. Меня передергивает.   

— Давай, жопа полосатая, залезай на подоконник! Как прыгнешь — тебя, <...>, чтобы в гроб положить, будут по частям собирать. Вместо лица сделают куклу восковую. Шоб из-под вуали была на человека похожа. И кишки все наружу будут. Чё ждешь, давай, полосатая, сигай!!! Ну, давай! Эт-же элементарно. Рожа красная, мозги вышиблены, джульетта, <...>! Я все знаю, я в морге работал!   

Молчит, сопит. Только бы линия не сорвалась.   

— Таблетки дома есть?   

Пауза как вечность.   

— Ну есть, а что?   

— Как что? Сьешь пригоршню — и в морг. Зато гладкая, красивая. Давай поиграем?   

— А как?   

Уже не плачет. Недоумевает. Теперь не сорвется. Бога молю! Где же они все — бабушки, родители, соседи...   

— Бери все таблетки, какие есть!   

— Ща.   

Кладет трубку на стол. Шаги. Через минуту — шаги назад.   

— Ну?..   

— Взяла. А тебе какое дело?   

— Играть будем, Вера. Таблетки в кульке?   

— Ну?   

— Доставай все из упаковок!   

— Зачем?   

— Доставай! По одной. В тарелку складывай.   

Опять положила трубку рядом. Шуршит. Похоже, села на крючок.   

— Достала.   

— Играем в радугу! Тарелку в руку, руку за окно, и коротким движением — чем дальше, тем лучше.   

— Ха-ха-ха-ха!   

Истерический смех со всхлипываниями. Отдаленный звук разбитого стекла. Улетела тарелочка.   

Дышит в трубку. Я тщетно пытаюсь что-нибудь придумать. Не успеваю. Она прорезается сама.   

— Они, Володька и эта... эта... Я не могу!..   

Стон, переходящий в крик.   

— Ну, Володька и эта, они?..   

— Они тра-а-а-а-а-хались, при мне! Я зашла, а он улыбается!   

Всё. Просёк ситуацию. Несостоявшаяся детская суицидальная попытка из-за измены. Ничего, сейчас я тебя выправлю.   

— Вера, ну и что?   

— Что «ну и что»? Я его лю!..   

Не даю ей договорить.   

— Ты же сама сказала — трахались они. Как собаки! Какая тут любовь? Они же — зверки! Зачем тебе такой зверок?   

Молчит. Но я уже знаю, что делать.   

— Вера-фанера, подожди у трубки.   

И бегом за книжкой. Экзюпери, Маленький Принц.   

И полчаса читаю — медленно, тихо. Только бы книжка не кончилась. Поддакивает, всхлипывает. Чувствую, начинает засыпать. Бедный ребенок.   

— Эй, жопа полосатая! Спать пойдем? А то глаза уже слипаются.   

— Угу, пойдем.   

— Ну, пожелай мне спокойной ночи.   

— Угу, спокойной ночи.   

— Спят усталые игрушки?   

— Дурак ты. Спят.   

— И ты спи. Только мне свой номер дай. Я тебе утром позвоню.   

Почему у меня нет АОНа до сих пор?   

Дает номер. Прощаемся. Меня трясёт. Три тридцать. Заснуть не могу. У меня озноб. Руки дрожат. В ушах стучит.   

Утром звонил. Все нормально. Ребенок уже почти адекватен, стыдится вчерашнего, самокритика в порядке. Семья, к счастью, нормальная. По стечению обстоятельств девочка оказалась «одна дома» всего на одну ночь. С мамой говорил. Могу быть почти спокоен.   

Но мне страшно. А если бы я не снял трубку после щелчка автоответчика?

1997