Глава 17

В последующие недели любовь Терри приняла новое обличье. Каким-то чудом, может, от усталости или в силу нового понимания, барьер между ним и Фрэнки исчез. Грех его, такой огромный и непростительный, казался теперь совсем небольшим: всё в порядке, надо полагать, если Фрэнки не держит зла. Она купила ему ещё серьги – слезу, ракушку, узел – и окружила их такой же нежностью и заботой, как купидончика. Эти подарки, поначалу казавшиеся аномалией и порождением болезни, стали для него символом обязательности и преданности Фрэнки. Особенно он лелеял купидона, который раскачивался слева на груди, воображением оживляя его тетиву и затаённо ощущая, как стрелы одна за другой пронзают его сердце. Ракушка символизировала прилив любви, узел – сплетение судеб. Терри чувствовал себя очень счастливым, считал, что на него снизошла Божья милость.

Работа стала в тягость, главным образом потому, что разлучала с Фрэнки. Из двух работ больница, поглощавшая все его силы, почему-то обременяла меньше. Физический труд – таскание восьмидесятифунтовых мешков с грязным бельём и стиральных порошков в огромных упаковках – не оставляли сил на раздумье, едкий запах дезинфекции и постоянный грохот стиральных машин притупляли все чувства. Терри казался себе животным, чью природу изо дня в день обуздывали и истребляли. Странно, но он не протестовал, просто считал это своим уделом. Он принимал ношу и требовал ещё, хватался за тяжеленные тюки и самую грязную работу: кровавые простыни в экскрементах и пропитанные рвотой подушки. Более того, жил счастливый, блаженный, наслаждался тем, от чего отказывались остальные; подарок Фрэнки, висевший на груди, был ему как церковный крест на соборе, подававший надежду и обеспечивающий духовную пищу на многие годы. Труд символизировал для него страсть. Любовь его возвысила.

В "Сутере" работа оставляла место для размышлений, справиться с которыми было нелегко. Он часто возвращался мыслями к Фрэнки, звонил ей по три или четыре раза в день, рисовал её профиль, царапал её имя на руке, сочинял стихи. Десятки, сотни раз касался своей груди, нащупывая пальцами брелки – дары Фрэнки. Особые чувства вызывал полненький серебряный херувимчик – символ любви, метавший в его сердце стрелы. Терри постоянно теребил его, воображая игры с Фрэнки. Он загадывал желания и давал себе обеты. Погружался мыслями в мечты…

Однажды таким его застала Бренда. Ей с трудом удалось привлечь его внимание.

- Давай устроим перерыв, - предложила она. Но Терри её не замечал.

- Терри?

- Что? – встрепенулся он.

- Давай сделаем перерыв.

Он поднял на неё глаза. – Нет необходимости.

- Ну же. Всем когда-то нужен перерыв. – Она взяла его за руку и, вытащив из-за конторки, повела в хранилище. Там закрыла дверь.

- Пинкетт интересовался тобой.

Терри ничего не сказал.

- Он хочет знать, что вообще происходит.

- С чем происходит?

Она пожала плечами, неуклюже разыгрывая роль посыльной.

- Пошёл он к чёрту, - огрызнулся Терри.

- Да, знаешь… - она прикурила сигарету. – Мне нравится твой одеколон.

- Если ему что-то надо, пусть спросит у меня.

- Он боится. Мальчики вообще его пугают.

Терри это показалось смешным.

Бренда выпустила длинную струю дыма. - Почему, ты думаешь, он держит женщин наверху, а всех мужчин отправляет вниз? Тебя, Сэла, Бенни, Кои? С глаз долой, из сердца вон.

- Разве? Он любит женщин. Пожалуй, это единственное, что нас объединяет.

- Ещё одеколон, - заметила она. – Он себя им обливает с головы до ног.

- Фрэнки тоже нравится, - ответил Терри. – А о чём спрашивал Пинкетт?

- Он хочет знать, почему ты всегда опаздываешь. Я сказала, пусть даст нам надбавку, чтобы имело смысл приходить вовремя. Ему это всё не понравилось.

- Я работаю семь дней в неделю. Какого чёрта ему ещё от меня надо?

- Он также упоминал об инвентаризации. Считает, что ты отстаёшь, забываешь делать вовремя заказы.

- Я делаю заказы, когда считаю нужным. Если он хочет чего-то другого, пусть сам этим занимается.

- Ты забывал размагничивать покупки, Терри. За одну неделю это случалось трижды.

- Ой как много.

- Покупатели смущаются.

Он уставился в пустоту, всё ему было неинтересно и раздражало.

- Мне он, что ли, нравится? – пожаловалась Бренда. – Ты прекрасно знаешь моё отношение. Но он хочет сделать как можно лучше. Он найдёт другой вариант, если у тебя проблемы. Но магазин-то должен работать. Он просил меня присмотреть за тобой. Мы ведь друзья.

- Как скажешь.

- Что всё-таки происходит, Терри?

- Что происходит? – Он издал ломкий смешок. – Я объясню, что происходит. Эта работа гроша ломаного не стоит. Книги, Бренда? Слова? Это всего лишь жалкая патетика. Здесь мы среди ужасных людей. Они фантазёры. Они не настоящие. – Он схватился за рубашку и брелки под ней. – Ты хочешь настоящего? Вот оно, настоящее. Вот она, жизнь. Всё здесь, каждая загогулинка, каждое слово, каждая книга, именно и только здесь, во мне, живом. Ты хочешь во что-то погрузиться. Валяй сюда. Утони в жизни. Ах, не нравится, что ж, вот тебе окончательный расчёт. Это так очевидно… Я мог бы раньше понять.

Бренда смотрела на него, не зная, как реагировать. Терри явно витал где-то в другом мире, и собственная жизнь на секунду показалась ей серой и скучной. Из чувства самосохранения ей хотелось сказать Терри, что у него солома в голове. Ладно, она докурит сигарету и уйдёт.

- Вероятно, ты уже заготовил ответы. Так бы и сказал. Если Пинкетт снова поинтересуется, я отправлю его к тебе.

- И правильно сделаешь, пусть со мной поговорит. Ему пора узнать кое о чём. Я его многому научу.

- Уверена, ему будет интересно.

- Послушай, Бренда. Любовь не выбивают на кассовом аппарате. Это происходит иначе. Если любовь приходит и у тебя получается, ты летишь на ней.

- Тебя можно цитировать, да?

- Ты вообще что-нибудь понимаешь? Раньше я всегда уставал, работая в двух местах и разбиваясь в лепёшку. Сейчас во мне больше энергии, чем когда-либо. Мой ум всегда работает. Я вижу, что вокруг меня происходит, даже угадываю наперёд. Представляешь, на шаг вперёд. Вот над чем я работаю. Мгновение, а я уже иду. Ну… не сидишь в первом ряду, но видишь, как продаются книги.

- Может, тебе действительно нужен отдых. Неделя… две. А то и месяц.

- Что мне нужно, так это Фрэнки. Если у меня есть она, у меня есть всё.

- Надеюсь, ей под силу это перенести…

- Моя любовь – главное для неё. Я даю ей любовь. И солнце сияет. И луна светит. Днём и ночью.

- Да..? Почему бы тебе не зарегистрировать своё астрономическое открытие?

Он разочарованно покачал головой. – Ни черта ты не поняла.

Бренда разглядывала его, пытаясь решить, как ей вести себя дальше. Наконец бросила окурок на пол. – Сама знаю.

Она вышла, но сразу вернулась. Терри стоял на том же месте, только рукой теребил что-то под рубашкой.

- Ты мне нравишься, Терри. И тебе это известно. – Она коснулась его плеча. – Если понадобится помощь, дай мне знать.

- Не понадобится.

- Ну хорошо. – Она нацарапала на бумажке номер своего телефона и протянула ему. Терри не взял, и она сунула бумажку ему в карман.

- На всякий случай.

Он пожал плечами.

- Я твой друг, - напомнила она. – Не теряй со мной связь.

Бренда исчезла. Прошло несколько минут. Терри стискивал пальцами купидона. Не нужна ему Бренда и её помощь тоже. Связь у него уже есть.


***

В животе урчало, когда Терри добрался до дому, но, увидев Фрэнки, он тут же забыл о еде. Сначала умылся и побрился, скинул рубашку и пошёл в гостиную: там его свяжут. Фрэнки употребил для этого бархатную ленту, на которой несколько дней назад вышил своё имя. Покончив с узлом, он велел Терри повернуться и выпятить грудь, хотел лучше рассмотреть свою работу.

Кроме купидончика, на груди Терри было нашито с полдюжины других серёжек, последняя – цветное стекло, оно болталось уже день или два. Кожа в месте крепления оставалась красной, когда он потрогал пальцем, Терри поморщился.

- Что, больно?

- Немножко.

- Вдруг здесь инфекция, а?

- Нет, всё нормально.

- Может, я лучше перестану? – заботливо предложил Фрэнки.

- Нет.

- У тебя и так вся грудь полна. Генерал хочет ещё?

Терри улыбался. Это игра, они просто играют.
Да. Генерал заслуживает всех наград.

- В самом деле?

- Да.

- Он приказывает?

- Да, приказывает.

- Ему страшно?

- Да.

Фрэнки чуть осёкся. – Генералу страшно?

- Он боится потерять любовь.

- Садись.

Терри сел, как было велено. Прислонился спиной к подушке, теперь он полулежал. Мышца на скуле начала подёргиваться, и он закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Он слышал, как Фрэнки достал лёд из морозильной камеры и отколол кусок. Почувствовал холод у себя на груди, сразу над солнечным сплетением. Лицо обожгло жаром, и он задрожал.

- Твоё сердце стучит, - констатировал Фрэнки, склонившись к нему. Он положил палец на пульс. – Сильно стучит. Ты боишься.

Терри помотал головой. – Нет.

- Да. Ты боишься, что я приду в чувство и прекращу свою маленькую грязную игру. Перестану питать твою ненависть своей. Если остановиться – это облегчит твои страдания. Но ты боишься того, что можно сделать потом.

- Нет, – воскликнул Терри, его охватила тревога. Он жевал губу, кривился. - Я не боюсь, Фрэнки. Ты даёшь мне мужество. Делаешь меня сильным.

- Я делаю тебя слабым. Стать сильным ты не хочешь. Ты из тех, кто насилует. Ты  насильник. Твоя сила предаёт тебя.

Он понурил голову.

- Да кто тебе осмелится поверить?

- Никто.

- Назови моё имя.

Он назвал.

- Ещё.

Он повторил.

- А сейчас приподнимись. – Фрэнки убрал лёд и развязал запястья Терри. – Вот тебе ответ.

- Нет. – Он замотал головой, донельзя расстроенный. – Не делай так.

- Пора становиться взрослым, цыплёночек. Я не могу больше о тебе заботиться.

- Пожалуйста. Остановись. Перестань играть со мной.

Фрэнки засмеялся. – Да, ты игрушка. Глянь-ка на себя.

Он опустил глаза на грудь. – Я их все оторву. Они мне больше не нужны.

- Не глупи. Больно будет.

Терри схватился за одну "медаль", но Фрэнки успел остановить его руку. – Ты очень расстроен. Смотри, как трясётся бедный купидончик. – Он толчком опрокинул Терри обратно на подушку. Расслабься, сразу будет лучше.


- Тогда делай, что обещала. – Он взял кусок льда и положил себе на грудь. – Не останавливайся, ты же начала.

Фрэнки рассматривал с брезгливым интересом. – Запомни свои слова, Терри. Когда мы достигнем самого дна и вцепимся друг другу в глотки, вспомни, что ты только что сказал.

- Смотри, - молвил Терри. – Купидон уже не трясётся. Он танцует, как ты когда-то.

- Вполне возможно, наступит день и ты сам затанцуешь. – Он убрал лёд. - Сегодня будем так. Я хочу, чтобы ты всё чувствовал.

- Будет больно.

- Разве не этого ты хочешь?

- Я хочу того, чего хочешь ты, Фрэнки.

- Да нет же.

-  Это так.

Фрэнки почувствовал укол совести, боль, глубоко засевшую в сердце. Он отвернулся.

- Жалеть тебя я буду потом.

* * *

Сама операция протекала быстро. Фрэнки протёр кожу спиртом, потом защипнул её большим и указательным пальцами, немного оттянул на себя и рассчитанным тычком воткнул кривую иглу в кожу. Терри сморщился от боли, но кричать не посмел. Он крепко зажмурил глаза, когда Фрэнки делал пасы иглой. Нынешняя безделушка отличалась от остальных – камея, исполненная в стиле "арт-нувё", изображение огненной лошади с раздутыми ноздрями, гривой назад, горящими глазами. Фрэнки нашёл её в церковной лавке, его восхитило мастерство резной работы. В самой лошади было что-то сумасшедшее, она так и просилась стать центральным украшением на груди Терри. Камея оказалась дороже, чем Фрэнки предполагал, и вот она здесь, нитки отрезаны, осталось прижечь шовные ранки. Получилось хорошо. Он протянул маленькое зеркальце, чтобы Терри смог полюбоваться брошью, встать и попозировать себе. А потом Фрэнки попрощался с ним: спать пора. Терри - в такие моменты всегда накалённый, умолял её остаться, но Фрэнки был им сыт по горло. Он вернулся к себе в спальню, там долго сидел, ничего не делая, потом разделся. В последнее время он с трудом засыпал, а уснув, вскоре просыпался. Выныривал из сна так, будто необходимо что-то сделать, но что именно – не знал. Иногда тревога была повторением сна, его вынуждали что-то против воли совершить. В эту ночь ему снилось, что он сел верхом на лошадь, она сразу стала брыкаться и скакать в совершенно диком ритме. Он проснулся в поту, простыни спутаны, подушка на полу, и сразу понял, откуда этот сон. Чтобы изменить логический ход, и это тоже было логично, он опять посетил лавку, где купил накануне камею. Там было много подобных штучек, Фрэнки подыскал алебастрового слонёнка, которого можно было носить как подвеску. Понравились ему и другие животные. В них была какая-то сила, сродни в чём-то человеческой душе. Потом он и других безделушек накупил, получилась целая коллекция всевозможных существ – из камня, металла, пластика или из глины. К концу недели у него был маленький пантеон миниатюр. Чтобы страсть не угасла, понадобилась помощь Терри, и генерал старался как мог. Нашивание "наград" приняло форму еженощного ритуала, страсти при этом всегда накалялись. Терри эти вечера были дороги, он едва мог думать о чём-то другом, то же самое происходило с Фрэнки. Её захватывала собственная идея: последовательно лишить человеческого облика мужчину, который своим поведением в прошлом лишил себя права на то, чтобы с ним обращались как с человеком. Животные крепились по нисходящей – от домашних к более диким. Это были животные обличья Терри, его клеймо.

Вскоре Фрэнки использовал всё место на груди и был вынужден расширять поле деятельности. Он нашил причудливый ряд пуговиц-заклёпок по нижнему краю грудной клетки Терри, тело как бы разделилось на две половины – юбку и блузу. Под пуговицами – на животе и вокруг пупка – он пришил ягуара, барсука, летучую мышь. На руках Терри разместились рептилии, на грудных мышцах –птицы: ястреб, тукан, орёл. В голове зрел смутный план чего-то космического, ни на что не похожего. Птицы и рептилии – наверху, млекопитающие – внизу, хотя в основном Фрэнки места отводил по настроению. В большинстве случаев они обходились без льда, при тычке иглой Терри стискивал зубы, боль в его сознании превращалась в свидетельство любви Фрэнки к нему. Они исключили из ритуала кушаки и ленты, но Терри по привычке держал руки за спиной. Он продолжал бриться и мыться по два раза в день, правда, омовение длилось дольше: орнамент требовал дополнительного ухода. Фрэнки тщательно стерилизовал иглу, нитки, но краснота в некоторых местах не сходила. Терри пользовался мазями с антибиотиками и, к счастью, обходилось без последствий.

Однажды в сувенирном магазине на Кэнэл-стрит Фрэнки увидел ярко разрисованную фарфоровую брошь – голову кабана. Отвратительная морда с кровавыми глазами и жадным языком – скорее карикатура, чем животное. Извращённый талисман или чья-то садистская фантазия. Фрэнки сразу понял – это им подходит. Животное казалось источником их драмы, косой взгляд человекоподобной физиономии символизировал образ того, кого он пытался приручить. Фрэнки купил брошь не раздумывая, отвратительной голове предстояло стать венцом, центром его фантастического зоопарка. Раз так, нужно и место особое, и по дороге домой Фрэнки придумывал один вариант абсурднее другого. Даже просто думая об этом, он уже трепетал. Дома протёр кабанье рыло и загадал желание. И захихикал. Его ждёт вечер – из редких и таинственных. Фрэнки едва сдерживал волнение.

Как и раньше, он очень старался, готовясь к встрече, вспоминал средства, которыми научился стимулировать Терри. Ногти, волосы, духи: он подумал, а нужна ли каждой женщине такая всеобъемлющая методичность и внимание к деталям? Думал о девушке Фрэнки и о том, что ей предстоит сделать. Играет ли она вообще в игру, и если да, её ли это стиль, макияж, причёска, одежда? Где она и что она по отношению к нему? И какое клеймо мести было бы уготовано ей?

Перед тем как накрасить глаза, он прикрепил кабанью голову к зеркалу туалетного столика, чтобы мысленно сконцентрироваться на этом талисмане. Ему вспомнился вчерашний вечер. Какое взять место для броши? Пупок? Лоб? Пенис? Появилось нечто вроде растерянности, он будто растерял сразу всех своих животных. Рука задрожала, появились лишние мысли, сомнения в своём поступке, в себе самом. Он гнал сомнения прочь. Нерешительность можно было позволить себе больному. Но не сейчас.

Одевшись, он встал перед зеркалом. Увидел женщину в расцвете лет, очень красивую и с неограниченными возможностями, женщину, способную на всё. Картина была яркая, она буквально захватывала.

Терри, добравшись до дома, валился с ног, зверски усталый и изнурённый. Однако при виде Фрэнки глаза у него засветились. Сейчас он исполнит то, что от него требуется – эта мысль вливала в него жизнь. Он быстро приготовился, лёг в обычной позе на софу.

Фрэнки приступил не сразу, сначала прошёлся по комнате, демонстрируя себя, разжигая Терри едва прикрытым обещанием. В этот вечер он был какой-то обнажённый, весь будто на пределе, и казалось, что его притягательная сила выросла необычайно. Интересно, что она придумала, волновался Терри. Он был готов на всё.

Фрэнки закончил своё представление и велел Терри закрыть глаза. Принёс брошь – кабанью голову – иглу, нитки, спирт, всё это разложил на софе. Терри полулежал, совсем без одежды, хорошо было видно всё возможное поле работы. Фрэнки ещё не решил, куда прикрепить новую безделушку, он проигрывал разные варианты, прикидывая над телом то так, то эдак. Мысль пришить к пенису давно ему нравилась, но получалось уж очень скрыто. А на лбу слишком бросается в глаза. На конечностях или туловище животное станет одним из многих. Наконец Фрэнки решил пришить к шее, на адамовом яблоке, в воротах души Терри. Этому человеку, этому животному надо пришить кабана здесь, чтобы в любой момент – говорит он или смеётся, глотает пищу или плачет – люди могли видеть и знать, с кем имеют дело.

Он протёр шею Терри спиртом, нащупал хрупкий хрящ гортани, воображая кабанью голову в центре. Здесь этот человек дышит, здесь его жизнь, здесь его уязвимое место. Фрэнки коснулся собственной шеи, удивляясь доверительному спокойствию Терри, и тут же внимание его рассеялось. Он ощутил вдруг пустоту в голове, перед глазами заплясало, ему показалось, что начинается обморок… Чувство это не проходило, и он выпрямился, чтобы в голове прояснилось. Головокружения не было. Всё выглядело как обычно, кроме, разве что, Терри… Но даже Терри был прежний – истощённый, нагой и весь в безделушках. А по-новому, как-то совсем иначе смотрелись эти животные, птицы, рептилии, обитатели болот, лесов и равнин – что-то неуловимо изменилось. Созданный им сад насмешек и унижений казался преображённым. Кобра на руке Терри смотрела уже не коварно, а внимательно. Слон выглядел не тяжеловесным, а величественным. Тигр был грациозен. Скорпион – нежен. Одно за другим животные сбрасывали маски диких и кровожадных существ, сейчас они казались благородными и добродетельными, сильными, мужественными, верными и выносливыми. Фрэнки ничего не оставалось как только смотреть. Неумышленно и неосознанно он взывал к силе и несокрушимости Терри, увешивал его медальками, чтобы понять до конца, чего он стоит.

Глаза скользнули по лицу Терри. Испитая кожа, высосаны все соки, щёки ввалились, обозначив скулы. Почти царственный, строгий лик. Ноздри напряжённые, веки подрагивают. Красивое лицо, или было бы красивым, если б не постоянное недоедание, слабоволие и бесконечная потребность в… угодливости? Нет, неверное слово. Этот человек прислуживает тому, кто командует, он отдаёт своё тело чужой прихоти и капризу, умоляет раздавить его до конца. В нём нет ни силы, ни мужества. Напротив, он слаб и продажен.

Ужаснувшись, Фрэнки отступил на шаг назад, не в силах справиться с новой мыслью, она будто кулаком ударила ему в грудь. Терри открыл глаза и спросил, в чём дело, Фрэнки был не в силах что-либо произнести. Чуть помедлив, Терри сел.

- Фрэнки?

Нет, это уж слишком, он не выдержит. Фрэнки с трудом передвигался, нащупывая стену. И наконец оказался у выхода из комнаты. Он мог погибнуть там и тогда, в ужасе от собственного творения, но мужчина поднялся на ноги. И шагнул к нему. Фрэнки повернулся и побежал.

Терри замер у двери в спальню. Что он сделал неправильно? В чём его вина? Может, нечаянно обидел? Он умолял Фрэнки впустить его к себе.

Фрэнки едва слышно ответил, что хочет побыть один. Он придумал болезнь, головную боль, и это было почти правдой. У него болела душа и сердце. Он ненавидел себя – такого, каким стал. Виновник преступления, жертва, создатель монстров. Человек с чёрным умыслом, он высасывал жизнь, он убивал. Фрэнки был напуган и беспомощен, его будто заново изнасиловали.

Он обшарил комнату в поисках бутылки. Боялся, что если не удастся хоть на мгновение забыться, он от невыносимого страдания и отвращения к себе умрёт. Ему срочно была нужна помощь, но алкоголь здесь давно не водился. В отчаянии он принялся дёргать ящики комода, надеясь найти бутылочку с таблетками. Нашёл её в носке, сорвал крышку. Всего восемь таблеток. Если принимать по прежним нормам, хватит на четыре раза.  Фрэнки одним движением всыпал все таблетки себе в рот.