Месть сладка

                Гераклу, сыну Тимура посвящается.               


               

   Каждую клеточку его тела пронизывала боль, тонкими зудящими иголочками, теми что похожи на длинные серебряные струи дождя. В его теле разрасталась огромная раковая опухоль злости и ярости, сжигая и высушивая его разум и тело.
   Он чувствовал себя библейским Иовом, с той лишь разницей, что у него отобрали и то последнее - веру в бога, его бога - она ушла от него, ушла месяц назад. Она посмела уйти.
   Господи, как хочется дождя и серых облаков  и устрашающий отзвуков облачных баталий, больших грязных луж и нескончаемого, вечного потока воды. Он знал, что если сильно-сильно плохо, можно попросить дождь прийти и будет легче, будет проще и чуть-чуть грустнее, но чище. Заклинатель Дождя.
   Он старался, старался из всех сил, но душа его была тяжела, и светлое летнее небо так и не разродилось желанной влагой. Что-то мешало….
    Мешала ярость, боль и острое желание отомстить.
     Тогда он начал думать о мести, начал представлять и строить фантазии, складывать их в огромную доменную печь для своей любви. Печь никак не выходила - не хватало, все время не хватало, то кирпичиков - из остатков не переваренных обид, то раствора - из растоптанного Эго. Его любовь была не в состоянии скончаться так быстро, он старался, честное слово, старался приблизить ее конец, но она была очень живучей и жаждала борьбы, желая оставить за собой право им управлять, и как любая женщина она всегда возвращалась когда влияние ее ослабевало.
    Заклинатель Дождя, властелин музыки и небесных сфер - не мог совладать с тем, что даже толком нельзя увидеть и подержать в руках, с тем, что есть в каждом, но не каждому дано.
   Их борьба была долгой и упорной, и тогда любовь взяла к себе в союзники жалость. Чувства вспыхивали в нем, одно за другим, переплетались как звери в каком-то своем, только им понятном зверином танце, а он только молча наблюдал за их борьбой.
   В голове его проносились картины возможной мести - вот она вылетает с работы, ее бросает любовник, от нее отворачиваются друзья, она попадает в автокатастрофу, или нет, она живет, но он делает из нее существо достойное жалости - та которая не оценила Великого, та, что оказалась глупой, недалекой наседкой, сбежавшей от звездных далей в свой затхлый курятник.
   Но смесь жалости и любви делала свое дело, картины эти вызывали в нем чувство стыда за свои желания, за свое малодушие. В конце концов, ведь она счастлива, пусть не со мной - уговаривал он себя, а его растоптанное Эго выло - как, как она может быть счастлива без тебя, Великого и Ужасного - Заклинателя Дождя.
   И он не мог найти путь между сердцем и разумом, и он не мог сейчас желать ничего кроме мести и дождя, воды и утоленного голода его гордости.
    Весь день прошел в раздумьях. Он вышагивал по дому длинные спирали и круги, то и дело натыкаясь на предметы, те падали, разбивались, и звук их смерти был ему приятен. Он ходил меняя шаг, от быстрого - когда обдумывал очередной план, до медленного и  шаркающего - когда жалел себя.
  Ему нужно поспать, но он не мог, не мог заснуть. Как же ему раньше не пришла в голову эта мысль, как он жил целый месяц без этого, как он забыл, что месть сладка.
   Мозг его, несмотря на усталость, работал, высчитывая и проигрывая все возможности, уже заранее планируя длинный ряд утешительных бонусов, для себя.
    И вот, наконец, он придумал то, что вернуло улыбку на его лицо и заставило ярко заблестеть глаза окруженный темными кругами.

    Он писал долго и самозабвенно, писал о ней, о том, как любил ее, как заботился и какой черной неблагодарностью она ему отплатила. Он вытащил из своего чердака все старые, засиженные музами недомолвки, косые взгляды и насмешки, обиды и язвительные замечания -  то многое, что он так бережно хранил  все это время, сам того не зная.
    Он писал о ней, снова о ней и с затаенной радостью ждал конца рассказа, и вот последняя страница написана и он с торжествующей улыбкой, распинает ее на кресте своего красноречия, она становиться жалкой марионеткой, старой тряпичной куклой, которую по старости выбросили в костер и пепел раскидали среди грядок морковки и лука. И вздох счастья его смешался с всхлипом ее отлетающей души.
   И тогда пошел дождь.