Незнакомство

Когда решаешь зайти в пивную, то делаешь это от тоски, от радости или от желания подсмотреть сквозь щелку между струйками сигаретного дыма чужую жизнь. Первое меня не терзало, второе - не наполняло, третье - сбылось.
В пивной я встал рядом с неуклюжего вида высоким мужчиной. Он носил жидкую рас-тительность на лице, был пухлогуб, а лысина забрала уже половину темечка. Лупы очков уве-личивали его нервно-голубые глаза на пару размеров. Меня всегда тянуло к людям, которым, как мне казалось, нужно мое покровительство. Он же выглядел большим и добрым, и безза-щитным. Он окунал свои пухлые губы в пену, и был похож на рыбу, превращенную в человека. От рыбы и эти губы, иногда пукающие в пиво и глаза цвета разлитой на голубоватом кафеле воды. Незнакомец был не в теле, но и не худ. На длинных ногах его нескладно сидели джинсы, сваренные где-то в Китае подпольным рабочим в конце смены в предвкушении чашки риса. Та-кие штаны носят люди, не задумывающиеся о своем виде, а также неизвестно зачем оставлен-ные на свет дебилы. К груди клетчатой рубашки, как напоминание о рыбьем прошлом, пристала чешуйка воблы. Рыбу он ковырял длинными пальцами, терзая волокнистый хребет.
Я встал рядом с этим великаном с глиняной душой, который никого не обидит и сам ни на кого не обидится, и которого могла согнать со стойки стайка захмелевших 15-летних бесе-нят, празднующих неизвестно что незнамо зачем. И вот от этих-то воображаемых мною напа-док  и от безвольно разводимых на это его больших ладоней, мне и представилось нужным за-щитить его. Пара глотков пива, и я уже не сомневался в правоте, мной овладел кураж велико-душия.
 Кивнув на рыбу в его руке, я спросил: «Хорошая вобла?». –« Да?»- ответил он удив-ленно. Я сам ответил, что не знаю и, помолчав, спросил не хочет ли он орешков. « Давайте,»-без выражения желания и даже словно без ударения на «а» произнес мужчина. И, опуская два пальца в мой пакет, быстро съел их. После он задумчиво обмакнул палец в пиво (это была его 6-ая кружка. Пять пустых он соединял сначала во всевозможные фигуры, а теперь пытался вы-ложить букву А, но нужна была перекладина шестой кружки). Окунув палец в кружку, незна-комец пососал его немного, не двигая свои застекольные глаза. Обглодав палец, он залез им в опустевший пакетик и стал собирать соляные и  ореховые крошки.
Он делал все монотонно, словно неутомимая кривая, набирающая высоту безразличия. Пристань муха к его пальцу, он и ее отправил бы в рот, не задумавшись. Мужчина обглодал рыбу до кости, задумчиво обсосал скелет, несколько раз уколол губы, отчего его лицо чуть пе-редергивалось, но глаза оставались неподвижны. В моей захмелевшей голове мелькнул страх: а вдруг он слепой? И чтобы разубедиться в этом, я стукнул ручкой своей кружки об его. Кружки что-то быстро сказали на стеклянном наречии, и на звук юркнули огромные глаза, ожившие за очками. Но после его глаза снова застыли на двух непараллельных точках.
Не получая материала для своего покровительства, я стал придумывать судьбу незна-комца. Первое подвернувшееся было–инженер. Человек, разрабатывающий важный механизм, который покинет белую плоскость листа и станет уютной, домашней, вполне объемной кофе-варкой или танком с крыльями.
Потом – я представил его с обеленными руками: учителем кривых интегралов или ис-токов рек. Он бы прошагивался вдоль доски и кивал корпусом на каждый шаг. Школьники его бы любили и нечасто рисовали меловые полосы на его стуле и славно списывали бы на его ог-ромных глазах.
Незнакомец мог бы оказаться поэтом с такими же нежными и беспомощными, как и он стихами. Бедная жена (палец у него перетянут обручальным кольцом), содержащая его, работая в библиотеке, подсовывает его стихи в отдаваемые книги. Он счастлив с ней и, лишь мрачное настроение, точно в 14-ый лунный день, напало на него, и жена, кроткая, знающая своего рыб-ного мужа, ждет его дома с настоем разнотравья, чтобы оборвать на полувздохе  затяжной прыжок хандры.
Незнакомец уже дорисовал букву «А» и принялся за следующие кружки. Еще пол бук-вы «Л» уже клонилось перед ним. И тут он разговорился на заплетенном языке: « АЛАЛАЛА-ЛА»,- вспучивались его губы. Он все повторял свое АЛАЛА–без мотива хоть какой-нибудь простой песни. Просто, как школьник, не уяснив смысла, выводит в прописях, помогая себе языком: АЛАЛАЛА. С ним становилось скучно. У инженера, поэта или учителя одно лицо по-сле девяти кружек пива. Я буркнул ( скорее для себя ) : «До свидания», и ушел.
Стояла вечерняя суббота, и я успел в кинотеатр, где посмотрел один из фильмов, пол-ных взрывов и прочих волшебств, где герои, убивая людей целыми домами, жалеют в уцелев-шей после взрыва подворотне смазливо трясущуюся собачонку.
На следующий день я проходил мимо субботней пивной. Какое-то упрямство толкало меня внутрь. А вдруг… он в зале. Букве «Л» не хватает лишь одной кружки. Незнакомец все так же не знаком, смешон и спал, похоже в одежде. Я уже несколько брезгливо пристроился, не ря-дом, а напротив: по диаметру круглой стойки. Если бы он был математиком, то кверх ногами я бы прочел «объединение для любого…». Некрупно глотая пиво, я стоял напротив и надменно прищурившись смотрел на человека, который в моем воображении обратился в чернорабочего, неуклюже таскающего ноги и ящики из угла в угол склада. «Вот и без придуманной жены ос-тался», - решил я, углядев еще одно обручальное кольцо на его мизинце. «Крадет где-то, а по-том продает»,–подумалось мне. Вот бродяга. А бродяга слюнявым ртом опять начал озвучивать выложенные буквы. «АЛАЛА»,- выплевывал он пьяно. Мутно, проткнув меня взглядом и не  поранив, он стал стучать не в такт своей абракадабре воблой по кружкам. Все они, кроме одной, были пусты и глухо звякали от ударов, и лишь кружка с пивом по закону, забытому еще в шко-ле, звучала ниже других. Мне стало неприятно от звучного запаха из его рта и от непридуман-ной мелодии на полутора нотах. Не хотелось допивать пиво, дающее такую отрыжку. И я, не прощаясь, навсегда повернулся к двери и уже дернулся корпусом, но тут немой подзащитный выговорил более точно: « АЛЛА». Я обернулся к нему. Слезы текли по его плохо румяным ще-кам. «АЛЛА у меня умерла. Жена, кровь от слез моих…я пришел.», - плел он, глядя на меня и рыдая – « домой, а АЛЛА… она спит и не встает…Сбои какие-то в сердце с детства лишний удар в минуту…Опоздал, можно  было.. вызвать, но они лежали обе – АЛЛА на постели и в зеркале над ней…к нему я кинулся и разбил.. убил .. сам виноват я», -  бродил его язык пьяно, но внятно. И  я не знал как быть, подслушивая у слепого от слез дорогу к дому сокровища, ле-жащего в последнем ударе сердца на кровати. «.. большое, недавно купили и как в фильме про…про..–корчился и сипел он–про.. зеркало купили, чтобы страсть удвоить.. вчера умер-ла...не звонил в помощь..очнётся..целую каждый час..порвал лгуна Пушкина..не просыпает-ся..живой была кривила губы на сторону, когда в постели и морщинки собирались на лбу...–мокрые от слез руки его трут лицо, и к  одному пальцу пристала рыбья чешуйка, и он по лицу ею как ножкой полотера водит–лежит, закрыла глаза и словно спит..кофе нес любимый..не проснулась как по утрам..осунулось уже лицо и ровное: справа как слева, словно бабочки крылья..За что мне смерть?..Вчера в церкви ударил по иконе и удрал..нет правды в жизни..как в жизни оставил ее лежать..не звонил, а то заберут ..АЛЛА- как безразличному мусульманскому богу выплевывал он – ложусь рядом и снится ночь первая и все другие..а сегодня утром радость – на миг после сна обнял ее и..испугался: она рот открыла, будто укусить хочет..руки обтянулись кожей тонкой и ногти длинные накрашенные..а еще запахло тошно..уже точно умерла .. не сон это мой летаргический..оживить хотел ..духа ее вызывал, но испугался стука.. почтальон нам телеграмму принес..на Волгу ее родители зовут, я поеду со смертью на лице..боюсь ее.. вызвал утром сегодня кого-то по телефону пусть дверь ломают и уносят мое беззащитное тело..не проживу, не хочу очнуться пьяным без нее..напьюсь и она уже в окне мерещится.. мол за молоком только и к тебе..–и после паузы–купи светлого пива–произнес он на той же рыдающей ноте. Я купил кружку ему, а пока отходил, он все вырывал слова из пьяной головы и разговаривал с местом, где я стоял. Он влил в себя принесенное мной пиво, с аккуратным пошатыванием доделал букву Л, и рука его с парой колец заболталась безжизненным вялым маятником. Голова поникла и он вновь заболтал: АЛАЛАЛА. Мне было страшно. В зале стоял вонючий смог и гомон: споры и радио музыка. Слезы здесь не в редкость и на моего собеседника не обращали внимания.
«АЛЛА», - снова сковал он язык–вот в окне–несчастный провел рукой полукруг, я по-смотрел и увидел машину дорожнорабочих. К небу с нее разгибалась железная стрела, похожая на упавшую букву Л, раздвигающую свои ноги. На площадке, приделанной к концу, никого не было. Просто молча уходящий вверх воздух, оплетенный в прутья. «АЛЛА, я к тебе.»,- качнул-ся незнакомец в сторону двери и схлестнулся ногами. Упав, он поднялся и неверными пальцами взял со стола вилку, рванул в стороны рубашку, оря: « Я к тебе, АЛЛА!». Со всех сторон под-нялись на него мутные, хоть и блестящие глаза инженеров, учителей, поэтов. Завтра те, кто вспомнят, расскажут как какой-то ненормальный исколол себе вилкой грудь и, не достав до сердца, ринулся в стекло витрины, пролив осколки обеих рам на улицу и упал, порезанный, весь в красном на тротуар. В пивной играла уже не слышная ему музыка, а незнакомец лежал с вывернутыми ногами, раздвинутыми буквой Л и хрипел последним воздухом: « АЛЛА». Люди, любопытно охая и закрывая глаза, все скапливались. А слепая старушка, ловившая в ладонь сдачу у пивной, нагнулась и подобрала слетевшее с чьего-то пальца женское колечко. Потом перекрестилась и стала отгонять любопытных «нехристей». Железная нога на машине выпря-милась и застыла, свысока рассматривая пустой площадкой кольцо людей с раскоряченным  че-ловеком посередине.