О Куче Мусора, Иове и прочих неудобностях разговор

 Персонально Наде Субботиной.

"…И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел…"
Книга Иова, глава 2, стих 8.


 - Здравствуй. Неприятно познакомиться. Я.
 - М-да, манеры у тебя… Ну да ладно. Взаимно! Мусорная Куча.
 - Это ты-то Мусорная Куча?! Да ты, ты же – куча дерьма! Навоза! Отходов!
 - Хм, мне-то что. Я хотела твое самолюбие поберечь: все ж "сидеть на мусорной куче" звучит несколько лучше, чем "по уши в дерьме".
 - Чего тут беречь, Куча? Когда вот так получается – до самолюбия ли? Ты…
 Плюх.
 - Погружение, - с глубоким внутренним удовлетворением констатировала Мусорная Куча.

 - Ну что ж… Сидим-с. Вдыхаем амбрэ. Устраиваемся поудобнее. Придется сидеть… Да ладно уж, ведь не первая так влипаю, и уж наверно не последняя. Придется терпеть…
 - А что ж не вылезаешь? Видать, нравится тебе тут, страданиями своими упиваешься, жалости ждешь и прочих знаков внимания? Пусть придут, поохают, за голову схватятся, а потом тебе всем миром помогать будут – то есть за уши тащить, а ты только лапки складывать будешь да страдалицу изображать? А если не так – почему сама не выберешься?
 - А вы Иова спросите. Задайте ему тот же вопрос. И посмотрите, что он ответит.
 - Ну, сравнила!
 - Сравнила. А что?
 - Так Иов-то праведник был. А что с ним такое вышло – так это его Бог покарал…
 - Вот и неправда. Звучит красиво – а неправда.
 - Ну, тогда так – "и был Иов испытуем Богом"…
 - Уже лучше. Звучит-то как возвышенно: "испытуем", "Богом"… Вот и готово вполне удобное, пристойное, возвышенно-духовное объяснение. Только – что было такого возвышенного в той, простите, куче дерьма, на которой пришлось сидеть ему? Она что, от вышеуказанной причины пахла как-то по-особенному? Розами благоухала? Или Иову от этого была какая-то разница? (Да и не знал он никаких причин, и так и не узнал.) Или менее больно? Любая свалка отходов воняет одинаково, а именно на ней Иов и оказался – в таком месте, куда свозили мусор, гниль и всякую дохлятину… То есть заранее его туда, чтобы не мучаться и не тащить тело, как помрет. Пусть посидит, от него не убудет… Все равно ему помирать. (Или – нет?)
Свалка остается свалкой, по какой бы причине человек там ни оказался: по стечению ли обстоятельств, по собственной ли дури, по Божьему велению, по сатанинскому произволу (следовательно – по Божьему попущению) – а кстати, одно от другого отличить подчас невозможно! – да любую причину подставьте. Что изменится?

 - Сидишь?
 - Сижу.
 - Нравится?
 - Нет.
 - Так что ж не вылезешь?
 - Не могу.
 - Или – "не хочу"?
 - Хочу-то хочу, но когда в проказе, вылезать как-то того… не с руки.
 - Тогда молчи и не жалуйся!
 - Не жалуюсь. Только поговорить иногда с кем-то хочется. Город-то вон где, а где свалка…
 - Жалость нужна?
 - Нет, ну что вы. И сочувствия не надо. Разве что сострадание неплохо пошло бы, да от кого его сейчас дождешься… Проходят тут иногда мимо: чистые, аккуратные, носы зажимают. Ладно вам, люди-человеки. Кто из вас от этого застрахован? Каждому наверняка придется в жизни вот так окунуться: из-за любви, из-за амбиций, по дури, по чьей-то (а то и своей) злобе, а кому и вообще – просто так. Ни за что. А когда здесь сидишь, уже не так важно – кто и почему, как и зачем…

 - Ну так уроки, наверное, извлечь надо!
 - Какие уроки… Больно… Правда, бывает, что сидишь и самокопанием занимаешься, а тут еще и друзья подойдут. Добрые, они и покажут, и расскажут, где конкретно тобой была совершена Та Страшная Гадость, из-за которой тебя вот так… Они и ошибки найдут, и как исправить, подскажут, и с десяток выходов из ситуации обрисуют, только согласись – и выберешься, чистенькой станешь. Они тебе снова руку подавать будут. Мудрые. А ты стоишь (вернее, сидишь) на своем и только головой мотаешь: "Каяться не буду – не в чем. Бога не прокляну. Не брошу его. Не уйду оттуда. Оставлю ребенка. Нет. Нет. Нет…"
 - А что, вполне себе способы выбраться! Что же ты?
 - Нет.
 - Ну, значит, тебе там нравится!
 - Иов, скажи, тебе – хорошо было?

 - Не подходят мне эти способы. Они – ваши, и не надо "вот я бы на твоем месте"… Пока что на своем месте – я. Мне и решать.
 - Ну и сиди.
 - Ну и сижу. А люди даже мимо больше не ходят. И самой ни к кому не пойти – ну воняет же, прогонят с порога. Да что там "с порога", на улице встретят – "не узнают", отвернутся. Несчастья тоже боятся, как проказы – вдруг пристанет… Да и что им с такой (или с таким) общаться, они же – чистые.

 - Сидим. Ждем-с. Отверженные. Иова прогнала жена, меня – проклянет мать, от него - отрекутся дети, от нее – отвернется брат. А сидеть здесь долго. Ждать – освобождения ли, смерти ли (а второе сейчас равно первому).
Одиноко.
Кажется, кто-то идет. Друзья – все же зашли навестить. Садятся. Смотрят. Какие у них глаза… Смесь сочувствия, отвращения, изумления и невозможности поверить: неужели это – я? Как же так, все было в порядке, вместе шли по чистой дорожке, всё было ясно и понятно, а теперь… И в глазах их рождаются вопросы.
Молчите, хорошие мои, умоляю – молчите! Просто посидите рядом, не надо слов, просто – будьте! И, если не побрезгуете – кто-нибудь, оботрите мне лицо. Ведь у меня руки тоже… в этом…


(нояб. 2000)