Тайна маленького города

                Трезвые мысли почему-то приходят в голову обязательно с бодуна.   

Мисхор – милый и достаточно уютный посёлок. Однако, поймать в нём машину после двух часов ночи – дело такое же гиблое, как спастись от Фредди (чуть было не написал Меркъюри) в «Кошмаре на улице Вязов», а по сему, я торчу на автобусной остановке, как бельмо на глазу, в ожидании любого вида транспорта. Какого угодно. Лишь бы ехал. В кармане у меня столько денег, что я вполне могу позволить себе купить какой-нибудь «Запорожец». Но его нет и, судя по всему, не предвидится и, из-за присутствия отсутствия (или же отсутствия присутствия), мне, скорее всего, придётся дожидаться утра. «Утро туманное, утро седое…», - запел я, устраивая своё тело в горизонтальном положении на довольно узкой лавочке. Настолько узкой, что впору сразу лечь на бетон, потому что тому, кто на ней уснёт, просто положено с неё свалиться. Перед тем, как начать устраиваться на ночлег на трапециевидной скамейке, я, конечно, попытался зайти к Светке и даже зашёл к ней. Дверь мне открыли (спасибо), но дальше, простите, никак. И это самое «никак» произошло, я подозреваю, из-за того, что я с ней спал. И делал это хорошо, до тех пор, пока не прекратил свои сексуальные домогательства и не потому, что завязал, а просто оттого, что нашёл для них другой, как мне тогда казалось, более интересный объект. Ну, что ж, час мести пробил. Давай, Светлана, гони меня, как вшивую бездомную собачонку для того, чтобы понял я, какую женщину не оценил, и не долюбил я какую женщину. Хотя, будь я на её месте, то поступил бы с точностью до наоборот, для того, чтобы, проснувшись утром в её тёплой постели и осознав свою исключительную ничтожность, умереть от всепоглощающего стыда. Но сделать это мне не дал майор милиции, который разбудил меня на автобусной остановке, сказав: «Что ты тут делаешь?» Всё-таки, я уснул на этой узкой лавочке, а, уснув, упал с неё, а, упав, не поднялся, потому что был пьян, как свинтус невменяемый. И вот я еду в ярко-желтом, как канарейка, ПМГ в Алупкинское отделение милиции за то, что спал на бетоне. Правда, во всём этом хозяйстве есть и положительные стороны, а именно: я, наконец-то, куда-то еду.
      Продержав в обезьяннике около четырёх часов и не выдвинув против меня никаких обвинений (глупо было бы наказывать человека за то, что тот просто спал, пусть даже не очень тверёзый и не в совсем подходящем для этого месте), меня отпустили на все четыре стороны. Но пошёл я только в одном направлении, необходимом такому пьянице, как я, то есть туда, где наливали, и интересовал меня, как вы сами понимаете, отнюдь, не лимонад. Из остального я помню только свой путь к ближайшему кафе и свои первые сто пятьдесят грамм водки, предусмотрительно разделённые на три равных части. Всё остальное словно в тумане. «Утро туманное, утро седое…» Из тумана периодически выплывали и оседали в моей голове, отнюдь не челны Степана Разина, а вещи более обыкновенные, хотя, если бы я увидел в тот момент вышеозначенного гражданина на расписных водных средствах передвижения, то этому совершенно не удивился бы. Вместо него я, как бы наблюдая за собой со стороны (но, делая это крайне невнимательно, потому что помню я всё как-то смутно), видел сначала такси, в котором я куда-то ехал, затем ресторан в районе перевала, после чего, опять такси, с помощью которого моё тело добралось до Симферополя. Железнодорожный вокзал. Кассы. Перрон. Поезд. Вагон-ресторан. И, наконец, какой-то город, в гостинице которого я остановился.
      Город был настолько мал, что впору обозвать его просто городком (хотя, правильнее было бы деревенькой) и даже на карте местного значения (как выяснилось позднее) его не было. Город был, но его не было. Странно, но это факт.
      Я проснулся. Головушка бобо, во рту бяка, а тело – пластилин, из которого лепи, что хочешь. Пришли скульпторы и, не смотря на то, что в целом они были достаточно обходительны и крайне вежливы со мной, постучать в дверь они забыли, а может быть, у них это не заведено, и предупреждающий стук в дверь для них являлся анахронизмом.
      Дав мне чего-то понюхать, чего-то глотнуть и, видимо, для того, чтобы закрепить, достигнутый с помощью этого, результат, вколов чего-то в мою вену, они добились того, что вылепили-таки из пластилина, коим являлось моё тело, нечто очень похожее на человеческий организм. Через пятнадцать минут я был готов их выслушать. А им, судя по всему, было, что мне сказать.
- Здравствуйте, - сказала миловидная молодая женщина, почти девчонка, - Как добрались?
- Добрый день, - ответил я, - спасибо, не помню.
- Вечер, - поправил меня один из её спутников.
- Что вечер? – не понял я.
- Сейчас вечер. А именно: двадцать три часа по Москве, - уточнил другой.
- Подождите. Получается, что я проспал целые сутки? – не поверил я, потому что сон алкоголика тревожен и краток, и мне не раз, на собственном, так сказать, опыте, приходилось в этом убеждаться.
- Если быть более точным, то неделю.
- Что? – закричал я, удивлённый даже не столько тем, что целая неделя выпала из моей жизни, словно птичка из открытой клетки, опьянённая воздухом свободы и склеившая ласты от внезапно нахлынувшего на неё счастья, сколько тоном, каким это было сказано. Словно речь шла, если ни о минутах, то о двух-трёх часах, максимум. А, между тем, я лишился целой недели драгоценного времени. А сколько можно было бы выпить за это время, или сделать массу других полезных вещей?
- Не расстраивайтесь, - произнёс тоном философа третий, самый старший, а по сему, позволяющий себе подобный тон, мужчина, - у Вас ещё будет время наверстать упущенное.
- Время не воротишь, - грустно и не менее философично заметил я.
- Ну, почему же? – с тайной в голосе, глазах и ещё чёрт знает в чём, возразила мне девица. Наверное, она была ведьмой. По крайней мере, мне так показалось, и ей сейчас  не хватало только метлы.
      Ночь прошла в разговоре, из которого я понял, что в этом городе я появился не случайно и, что мне отведена в нём некая особая миссия, в назначении которой, я до конца так и не разобрался.
      Как-то без предупреждения, прямо так же, как его предшественники, вломилось в номер утро. Я подошёл к окну. Оказывается, гостиница, в которой я остановился (или меня остановили?), стояла на берегу моря и, открыв окно, я полной грудью вдохнул свежий морской воздух. Запахло крабами. Из номера. Это, практикуя отсутствие стука в дверь, из гостиничного ресторана принесли мне завтрак. Кто позаботился о моём желудке, я не знаю, но догадываюсь. Лишь приступив к поглощению экзотических даров моря, я понял, как сильно я проголодался. Шутка ли? Не есть целую неделю. Эдак и загнуться не долго. Крабов было много. Так много, что ими можно было накормить если не армию, то, наверняка, флот. Все они были очищены от панциря, и только три рака, ходящих боком, пребывали на блюде в первозданном, но варёном виде. Наверное, сделано это было для того, чтобы я смог насладиться самостоятельной разделкой крабов, но при таком огромном количестве очищенного крабьего мяса, только трудолюбивый идиот станет заниматься разделкой членистоногих представителей морской фауны. Пока, я завтракал, меня не беспокоили, но, на коду моего общения с прекрасным (кто скажет, что еда – это не прекрасно?), в мой номер (естественно, без стука) вошла ведьмоподобная дама (если не она, то её мама точно была ведьмой) и предложила мне прогуляться по городу.
      Город, не смотря на свои размеры, выглядел весьма цивильно. Только удивляло огромное количество храмов и, причём, необязательно православных, а также полное отсутствие кошек и рекламы, обычно расположенной в цивилизованных городах. Реклама – признак цивилизации, но, несмотря на её отсутствие, город жил вполне полноценной жизнью и в нём водились, знаете ли, рестораны и кинотеатры, дискотеки (две) и магазины, а также цирк, зоопарк, три школы и огромное количество баров, разместившихся в подозрительной и достаточно опасной близости от учебных заведений, дающих среднее образование. И учащиеся старших классов все большие перемены, презирая опасность, проводили в них, пропуская, как водится в заведениях подобного рода, через свой неокрепший ещё организм по пятьдесят грамм коньяка, или, на худой конец, по чашечке вкуснейшего ароматного кофе и опаздывая на очередные уроки, или же, вовсе прогуливая последние.
- Я кое-что из Ваших рассказов читала, - сказала мне Жанна (как выяснилось, именно так звали мою ведьмоподобную спутницу).
- Да? И что же? – несмотря на то, что я плотно позавтракал, моё настроение существенно отличалось от настроения моего желудка, который довольно урчал.
- «Небо», «Просто так…» и ещё…, - она, вспоминая очередное название, устремила свой взгляд в небо, просто, так ей удобнее было вспоминать, - «Карма» и «Осень», или «Скука». Я не помню.
- Есть и то, и другое, - меня удивили столь обширные познания в области названий моих рассказов. Осталось выяснить, насколько хорошо она запомнила их содержание, - и что Вам в них больше всего понравилось?
- Общее впечатление, - прекрасный ответ для отмазки, но, затем, сказав: - только мне не понятно, почему хорошие стихи пишутся с помощью ненаписанных слов? - она удивила меня. Значит, всё-таки, она действительно читала их. Мои рассказы. По крайней мере, один из них.
- Я, как-то слушая достаточно посредственную песню с текстом подстать ей, подумал о том, что если бы в нём не было отдельных слов, то он, по крайней мере, не вызывал бы у меня чувства отвращения. Но они – эти слова – были. А слово, как известно, не воробей, вылетит – не поймаешь. Вот я и подумал, что для того, чтобы написать хорошие стихи, нужно с особой тщательностью отбирать слова, избегая ненужных.
- Как же отличить нужное слово от ненужного?
- Сердцем. Другого способа я не знаю, - я действительно не знал другого способа.
      Вдруг, ни с того, ни с сего, стало темно, как ночью. Как будто город был одной большой комнатой без окон, и в ней кто-то выключил свет. Это в полдень-то. Похоже, тут всё, везде и всегда входило без стука. Жанна, как-то сразу, словно кошка перед прыжком, собралась и, сказав всего три слова: «Беги за мной», побежала. Мы бежали по внезапно опустевшему городу, забегая в подворотни проходных дворов и, вновь, выбегая на центральные улицы. Моё дыхание стало частым, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди для того, чтобы спокойно посидеть (можно прямо на асфальте), а не бежать непонятно куда и, что являлось ещё более странным, непонятно от кого. Казалось, что мы бежали вечность, пока, не миновав очередной проходняк, не очутились возле небольшой церквушки, подбежав к дверям которой мы затарабанили в них (сначала она, я после). Нам открыли сразу же. На дверях был поставлен человек, открывающий их всем просящим. В церкви было настолько много людей, что впору сравнить её с переполненным автобусом. Люди были самые разные. От бомжей до вполне респектабельных бизнесменов, которые, используя мобильные средства связи, неустанно куда-то звонили, о чём-то кого-то спрашивали и, получив ответы на свои взволнованные вопросы, вновь, куда-то звонили.
- Что всё это значит? – мой вопрос выглядел вполне естественно (по крайней мере, для меня), но он поверг в шок всех, кто его слышал. И только Жанна, понимая, что я среди них человек новый, спокойно на него отреагировав, произнесла:
- Кошки.
- Что кошки? – я люблю кошек и не хочу, чтобы эти милые животные были замешаны в какую-нибудь грязную историю.
- Да. Грязнее не придумаешь, - словно прочитав мои мысли, продолжала она, - кошки в нашем городе – это души невинно убитых. И приходят они для того, чтобы мстить живым за то, что те не смогли, или не захотели предотвратить их нелепую смерть. Но, чтобы предупредить о своём приходе, они делают так, чтобы днём наступала ночь.
- Всё это очень похоже на бред.
- Это в их власти, - по видимому, она решила, что я, сравнив всю эту мистификацию с бредом, высказался так, имея в виду только её последнюю фразу и добавила: - нашим  миром правят кошки. Поверь.
- Я верю, - если мне доводилось общаться с инопланетянами, то почему я не могу пообщаться с кошками, пусть даже таинственными и злобными? – Но почему мы прячемся от них в церкви? – и, поняв бессмысленность своего вопроса, я продолжил: - Погоди. Дай я сам догадаюсь. Наверное, потому что это единственное место, где от них можно спрятаться. Я угадал?
- Да. Только не спрятаться, а спастись.
- Но мы пробежали мимо двух синагог и одной мечети. Почему мы не могли от них укрыться там?
- Каждому воздастся по вере его. Спасает не храм, спасает вера. А мы с тобой православные, - я не стал говорить ей, что православный Редин чувствует себя гораздо спокойней и более умиротворённо в католическом костёле, чем в православной церкви. Это, по видимому, происходит по той же причине, почему мне, русскому человеку более близки восточные напевы, нежели русские народные песни.
      Которые звучали, как ни в чём не бывало, в баре с валютным названием «Берёзка», куда мы зашли, чтобы выпить кофе, после того, как весь этот ужас прекратился. Из рассказа Жанны я понял, что город их нарисованный, вернее, он был написан каким-то любителем мистики средней руки, и мистификатор сей, должно быть очень не любил кошек, потому что наделил последних такими ужасными и кровожадными повадками, что впору, опечалившись этим прискорбным фактом, удавиться.
- Откуда такое огромное количество кошек? - спросил я, имея в виду мятущиеся души погибших. Я видел, как те стаями бродили вокруг церкви, наводя ужас на людей, спрятавшихся в ней.
- В нашем городе есть маньяк-убийца. Это его рук дело.
- А куда смотрит милиция? – я не люблю милицию, но необходимость этой структуры приходится признать.
- У нас нет милиции. Более того, кроме нас четверых, ну, и, конечно, тебя, в городе никто о ней не знает. Они вообще не слышали такого слова: милиция, - я, почему-то этому не удивился, но зато обрадовался-то как.
- Судя по всему, забыть о ней постарался ваш создатель? - предположил я, имея в виду горе-писателя, любителя ужасного чтива.
- Он о многом позабыл написать, - сказала Жанна и, в сердцах, добавила: - писака.
- И, что теперь делать?
- Ты должен переписать нашу историю, - в её голосе таилась надежда, - Согласен?
- Я попробую, - замялся я, и не потому, что набивал себе цену, а, просто, помня о той массе претензий, которые мне предъявляли герои моих рассказов, появившись однажды в моём доме, или в моём больном воображении, я опасался неудачи. Слишком много поставлено на карту.
- Попробуй, - надежда, став явной, переросла в уверенность.
- Попробую, - повторил я.
      Для того чтобы переписать, не грех было бы знать, что именно я должен переписывать. Нисколько не напрягаясь, я прочёл содержимое того, что мне предстояло переделать. Основное место в рассказе отводилось маньяку, который был, не только нездоров психически, но и явно не дружил с головой и мочил народ на право и на лево, но, видимо, для пущей сексуальности обладал неотразимой внешностью, на которую клюнула добрая половина его потенциальных жертв. Несложно догадаться, все они принадлежали к прекрасной половине человечества.
      Я, попивая кофе и естественно пыхтя сигаретой, с третьего захода приступил к переделке того, что принесло столько, если не горя, то страха (это уж точно) запуганным обитателям городка. Но мне, как я не пыхтел, не удалось даже просто начать повествование. Я думаю, что виновато здесь время. Время суток. На бумаге был вечер… и не только на ней. А, как водится, утро вечера мудренее.
      Зеркало, по плотности, напоминало воду. Я аккуратно, чтобы (не дай Бог) не разбить, входил в него для того, чтобы затем войти в следующее. Проделать эту несложную, но крайне ответственную процедуру я должен был пятнадцать раз. И только, пройдя все пятнадцать зеркал, я становился счастливым обладателем заветного ключа от какой-то непонятной, но не менее заветной двери, открыв которую, я проснулся. Утро мне улыбалось своей мудростью.
      Я работал, как проклятый по шесть-семь часов в сутки (если я пытался корпеть над бумагой сверх этого лимита времени, то мои мозги объявляли забастовку, отказываясь выполнять свои функции). Через три дня рассказ, больше напоминающий очерк о жизни провинциального городка, был готов. Я, не мудрствуя лукаво, просто переписал содержание злополучного рассказа, убрав из него всё, что касалось кровожадного психопата и не менее кровожадных кошек. Правда, последних я оставил, но наделил их мягким характером и кротким нравом. Не кошки, а ангелочки, только без крылышек и на четырёх лапках. Немного подумав, я решил, что будет лучше, если жители этого многострадального (мне очень хотелось верить, что в прошлом) города так и не узнают, что есть в этом несовершенном мире такое понятие, как милиция. Пусть хотя бы один город на Земле живет без органов надзора, в мире и согласии. Утопия? Пусть утопия, но зато какая!
      Жанна вошла (естественно, забыв постучать) сразу после того, как я поставил точку, венчавшую мою работу. Взяв в руки пять тетрадных листков, исписанных моим мелким и корявым почерком, она уселась в кресло и углубилась в чтение. Через пол часа она, положив на стол мой очерк (с попыткой закоса под рассказ), произнесла: «Подождём» и, ничего не говоря, вышла из номера.
      Ждать пришлось не долго. Через неделю кошки, заставляя день становиться ночью, появились вновь. А это значит, что все мои старания – коту под хвост. И когда Жанна с тремя своими друзьями, разочаровавшись в происходящем, или во мне, собралась отправить меня обратно, я решил взять инициативу в собственные руки.
- Мне нужен пистолет, - решительно заявил я.
- Зачем? – логично спросили у меня. Этот диалог происходил между мной и компанией во главе с Жанной.
- Я убью его, - спокойно произнёс я, после чего, подумав о возможном наказании, но, вспомнив об отсутствии карающих органов, аргументировал: - К тому же, у вас нет милиции.
      Мои доводы оказались железными и мне выдали инструмент, дарующий смерть, которую я, для начала и с его помощью, попытался подарить стеклянным и жестяным банкам. Однако, банки были начеку, и первый раз я попал по юркой и увёртливой жестянке лишь на исходе третьей обоймы. А на исходе недели, я уже достаточно уверенно стрелял, поражая четыре предмета из восьми выстрелов.
      Направляясь на мокрое дело, я, чтобы как-то унять нервную дрожь, купил в лотке три банана, которые очень люблю. Кожуру от последнего, за неимением пепельницы, урны, или какой-нибудь другой ёмкости для мусора, я аккуратно положил на пол, перед квартирой моей потенциальной жертвы, в надежде забрать её с собой после того, как всё завершится. Я, полон решимости, нажал на кнопку дверного звонка.
      Меня не ждали. И это хорошо, потому что, знай он о моём визите, мне бы тогда не избежать временных трудностей, достающихся, как правило, почти во всех американских боевиках, главному герою. А так, ничего, и я, словно Гай Юлий Цезарь, который «пришёл, увидел, победил», пришёл и убил сразу двух зайцев. Первым зайцем был маньяк-убийца, которого я подстрелил словно куропатку с первого же выстрела, но на всякий случай я, как заправский киллер, сделал контрольный выстрел в голову. Мне бы очень хотелось написать, что его мозги заляпали стену и потолок, но, похоже, их просто не было, потому что из разкуроченного затылка лишь растеклась по полу лужа чёрной крови (и, вообще, изображение было чёрно-белым) достаточно внушительных размеров.
      Всё могло бы произойти именно так, или почти так, но, по какому-то совершенно глупому стечению обстоятельств, в моё идеальное, с точки зрения криминалистов, которых в городе к тому же не было (именно поэтому-то оно и было идеальным) убийство вкралась досадная опечатка, благодаря которой, всё произошло несколько иначе. Дверь мне открыл блондинистый крепыш в халате с голыми ногами, обутыми в домашние тапочки. Это был он. Боясь привлечь внимание соседей, я попытался войти в его квартиру. Но он, не впустив меня внутрь своего жилища, сам вышел на лестничную площадку, многозначительно и не менее загадочно улыбаясь. Может быть, он принял меня за голубого? Не знаю. А уточнить мне не дала кожура банана, поскользнувшись на которой, он полетел вниз по ступенькам и сломал себе шею. Человек со сломанной шеей – не жилец на этом свете.
      Зайцем за номером два стали отомщённые и таким образом успокоившиеся души невинно загубленных людей. Кошки исчезли, и я надеюсь, что страх исчез вместе с ними.
      Стометровка включала в себя дистанцию в сто пятьдесят метров, и я легко, словно удачно пошутил, преодолел её, потратив  на всё это хозяйство каких-то пятнадцать целых и восемь десятых секунды. На финише меня ждал майор милиции, который проговорил: «Что ты тут делаешь?» Я проснулся. Всё-таки, я уснул на этой узкой лавочке, а, уснув, упал с неё, а, упав, не поднялся, потому что был пьян, как свинтус невменяемый.

                21.11. 00 г. Ялта.