Светлая сторона смерти

День первый

– Землетрясение?
– Банально.
– Столкновение с метеоритом?
– Да, разумеется, маленьким, но очень метким метеоритом, пролетевшим сотни тысяч миль, чтобы угодить честному налогоплательщику прямо по макушке. Спустись с небес, Фритци, люди тоже ходят в кино. В метеориты, которые уничтожают менее, чем пол-страны, просто никто не верит.
– Извержение вулкана?
– Где ты видел в этом городе вулкан?
– Ну, холм. В ясную погоду его даже видно из нашего окна, – Раттенхоф на секунду замялся. – Точнее, его можно было бы увидеть из нашего окна, если бы окно выходило на север.
– Нет, – отрезал Фикус.
– Спасибо за подробные разъяснения, очень мило с твоей стороны.
– Я имею в виду, его бы нельзя было увидеть. Там перед самым носом стена бумажной фабрики. А что касается твоего холма, то он не начнёт извергаться, даже если ты обложишь его со всех сторон взрывчаткой и подожжёшь.
– Ты понимаешь всё слишком буквально. Я говорил о вулканах вообще.
– Не пойдёт. Ты знаешь, какие сейчас существуют системы предупреждения? Ещё дым не успел показаться, а всех уже поголовно эвакуируют.
– Вот и хорошо, значит нам не придётся выплачивать компенсацию клиентам.
– Потому что у нас клиентов не будет, придурок. Это какой же кретин станет сегодня страховаться от вулкана? Не забудь, жители этого района может и небогаты, но они не круглые идиоты.
– Почему тогда не укус тигра?
Фикус накрыл лицо ладонями.
– Ну мы же пять минут назад договорились: вариант с тигром отвергаем. Зачем же ты по-новой начинаешь?
– Не вижу накакой проблемы с укусом тигра. Во-первых, это оригинально. Во-вторых, это маловероятно. В-третьих...
– В-третьих, ты уже напечатал регистрационные бланки.
– Нет, ты не... Да.
Фикус перестал улыбаться и внимательно посмотрел в бледно-голубые глаза Раттенхофа.
– Слушай, ты что, знаешь этого тигра? Или ты знаешь папу этого тигра? Ты можешь с ним договориться? Или, возможно, он должен тебе деньги?
– Я не понимаю, о чём ты, – Раттенхоф откинулся в кресле и чуть было не ударился затылком о стену.
– Фритци, ты же всегда был лучше всех в математике. Помнишь эти идиотские формулы с неизвестными постоянными? Теми самыми, которыми вроде бы как можно было пренебречь, но которые в итоге как назло оказывались равными бесконечности? Вот тигр – это такая постоянная. Можно предсказать почти всё. О том, что нельзя предсказать, можно договориться. С тигром невозможно ни то, ни другое. С ним невозможен бизнес.
– Но...
– Бланки можешь отдать Мэтту. Пусть использует их для черновиков или займётся изготовлением самолётиков. А то парень совсем помирает со скуки.
Мэтт, практикант из того же колледжа, который заканчивали Бенджамин Фикус и Хайнц Раттенхоф, в настоящее время варил кофе в соседней комнате. Он упросил декана разрешить ему пройти практику в молодой страховой компании – без оплаты, разумеется – в обмен на три кредита, приближающие его к диплому, при условии, что он подготовит за два месяца отчёт на двадцать страниц. Пока его работа состояла в перемещении мебели и ежедневной покупке пиццы на всех троих.
– Хорошо, – сдался Раттенхоф. – как насчёт укуса...
– Не надо укусов! – взмолился Фикус. – Не надо!!
– Да ты даже не знаешь, кого я имею в виду. У него, между прочим, даже нет зубов...
– Если ты решил заниматься зоологией, я тебе не партнёр. Ищи кого-нибудь другого. Только когда тебя с одной стороны прижмут родственники растерзанных клиентов, а с другой – обезумевшие активисты Гринпис, ты не говори, что старина Бенджамин тебя не предупреждал.
Раттенхоф достал из кармана джинсов сигарету и закурил.
– Собственно, я не понимаю, почему бы нам не открыть самую обычную страховую контору, каких в этом городе сотни. К чему все эти твои выкрутасы?
– Пойми, в том-то и проблема, что другие конторы – обычные. На обычных вещах сегодня денег не сделаешь. Нужно что-то особенное, уникальное. Нужно создать свою нишу, как говорил этот зануда Брэннер на лекциях по маркетингу. А мы с тобой эту нишу нашли, и не где-то там, в вонючей Азии, а здесь, в этом вонючем районе нашего вонючего города.
– Копеечное страхование жизни для бедняков?
– Не для бедняков, а для материально ограниченных граждан, составляющих, между прочим, солидный процент населения этой страны. Все страховые конторы мира ориентируют свои услуги на средний и преуспевающий классы, а тут появляемся мы и заявляем: любой гражданин имеет право застраховать свою жизнь, причём за более чем приемлемую сумму.
– При условии, что смерть наступит в результате самого невероятного несчастного случая.
– Да нет же! Конечно, мы не сможем удержать столь низкие премии, если будем страховать от всего подряд. Было бы, например, самоубийством страховать от перебора с наркотиками. Но и о атаке пришельцев из космоса речи не идёт. Нет, мы хотим страховать от вполне нормальных бытовых трагедий, просто... маловероятных. Но это уже твоя среда – ты же у нас гений в области статистики. Пошевели мозгами, ведь мир полон всяких фатальных возможностей!
– Типа смерти в результате взрыва стиральной машины?
– Вот видишь, уже много лучше.
– Смерть от отравления клеем при наклеивании почтовой марки? Смерть от удушья при чистке рыбы? Смерть от потери крови в результате пореза туалетной бумагой? Смертельная рана в желудке после проглатывания собственного зуба? А может быть, смерть от...
– Фритци, ты уверен, что никто из твоих родственников не служил в СС?
– Пошёл ты знаешь куда!
– Да не дёргайся, шучу я.
– Очень смешно. Ха-ха.
– Я о том, что эти твои предложения, они... несколько... аморальны, что ли.
– Бенни, я слишком хорошо тебя знаю. Ты можешь вот так часами выслушивать мои аргументы, не оставляя от них камня на камне, а под конец, когда я буду готов подписать даже свой собственный смертный приговор, ты выскажешь своё окончательное и неоспоримое мнение. Так что не трать напрасно времени, предлагай сразу.
– Ты говоришь так, будто ты мне больше не доверяешь. Я тебя хоть раз в жизни обманывал?
– Ну, предположим, кто-то однажды продал мне за двадцать пять долларов неправильные ответы к тесту.
– Так ты же всё равно получил «отлично».
– Да, но лишь благодаря тому, что какой-то идиот поставил по ошибке на своём ответе мой кодовый номер.
– Так главное же результат. А потом, я тебе почти все твои деньги тем же вечером проиграл в карты.
– А ещё была эта некрасивая история с Энн... Вспомни, как ты клялся, что за ней не ухаживаешь!
– Ну было дело, конечно. Так она же и меня через месяц послала куда подальше и убежала с Эдвином.
– И погибла вместе с ним в автомобильной аварии.
– Слушай, ты что, предпочёл бы, чтобы она погибла в автомобильной аварии вместе с тобой?
Раттенхоф потянулся в карман за новой сигаретой. Всё-таки Фикуса можно было обвинить в чём угодно, но не в отсутствии логики. Это была его собственная, извращённая и для многих шокирующая логика, но если ты свыкался с её основными аксиомами, то всё остальное как бы становилось на свои места, хотя мир уже никогда не выглядел для тебя прежним образом. Раттенхофа, несмотря на его демонстративный скептицизм, всегда привлекали безумные идеи. Наверное, поэтому он так и сдружился с Бенни за три года совместной учёбы в колледже.
– Ладно, давай, выкладывай свою идею. – сказал Раттенхоф, закуривая.
– Смерть от утопления в Сахаре, – уверенно произнёс его друг.
Раттенхоф чуть было не выронил сигарету изо рта.
– Что?! Послушайте его! И этот человек десять минут назад обвинял меня в том, что я говорю о слишком маловероятных инцидентах!
– Фритци, ты не прав. Сахара отнюдь не такое уж и безводное место, каким нам её рисовали в начальной школе. Там и Нигер на юге, и кусок Нила на востоке, и оазисов полно. А про города с их фонтанами я и не говорю. Там совсем не так сложно утонуть.
– Спасибо, успокоил.
Фикус встал из-за стола и подошёл к окну. Из него открывался прекрасный вид на окно дома напротив.
– Коллега, у тебя странные понятия о страховании жизни, – произнёс он после нескольких секунд раздумья. – Ты почему-то считаешь, что человек, застраховавшись, тут же отправится в Сахару и прыгнет в первый попавшийся водоём. Если у вас в Европе действительно такие нравы, то я, кажется, начинаю понимать, почему у вас сокращается население. В этой стране, страхование жизни – это на треть своеобразная инвестиция, на треть азартная игра, а ещё на треть символ статуса. Очень немногие понимают вот этот третий компонент, а он, возможно, самый важный. Вроде бы, не всё ли равно, что произойдёт с твоими деньгами после твоей смерти? Так нет же, человек добровольно идёт в страховое агенство и соглашается ежемесячно жертвовать двумя, а то и тремя хорошими ужинами. Спрашивается, для чего? А я отвечу: во многом для того, чтобы показать окружающим, что он ценит свою жизнь ничуть не меньше, чем они.
Бенджамин подошёл к Раттенхофу, дружески похлопал его по плечу и добавил:
– Конечно, психи бывают везде. Но я всё рассчитал. Помнишь тот уличный опрос, который мы с тобой проводили для курса по статистике?
– Как же, помню. Именно тогда я научился местному слэнгу. Тебя ещё тогда чуть было не забрали в полицию за приставание к прохожим.
– Я был не при чём. Этот козёл первым начал. Я всего лишь поинтересовался размером бюста его невесты, а потом попросил дать мне её телефон. Но дело не в том. Главное, что мы проводили опрос именно в этом районе и девяносто процентов опрошенных заявили, что не могут себе позволить проводить отпуск за границей. Из оставшихся, около пяти процентов бывали за последние несколько лет в Европе и лишь считанные единицы ездили в Азию, Австралию или тем более в Африку. Сам шанс, что кто-то из наших потенциальных клиентов поедет в Сахару, столь ничтожен, что даже утоплением можно пренебречь. Если хочешь, ты, конечно, можешь построить математическую модель. Я знаю, что дюжина формул действует на тебя лучше любого успокоительного.
Раттенхоф выпустил облачко дыма и вздохнул.
– Я так полагаю, что соответствующие бланки ты уже заказал.
– Они уже у меня в чемодане. Свеженькие, только что из типографии. В принципе, завтра мы можем открывать двери. Вот только вывеску надо при входе повесить. Её сегодня утром доставили, – Фикус кивнул на стоящий в углу свёрток.
Раттенхоф аккуратно развернул обёрточную бумагу и достал золотистую прямоугольную табличку с выгравированным на ней строгим чёрным шрифтом названием фирмы: «Раттенхоф и Фикус. Страхование жизни. Второй этаж, слева, дверь №16». Нижнюю часть вывески украшал девиз компании...
Раттенхоф заметно изменился в лице. Не отводя глаз от вывески, он тихо, практически шёпотом, проговорил:
– «Смотри на светлую сторону смерти»... Бенни... что это?..
– Лозунг, – Фикус немного занервничал. – Это не моя идея. Песня такая была. Из фильма. Очень смешного. Я так рассудил, что немного иронии нам не помешает. Знаешь, я много знаю страховых агентов и должен тебе доложить, все они – исключительно скучные люди. Но мы ведь не такие! Мы начинаем нечто совершенно новое, нестандартное... но если хочешь, мы можем через некоторое время поменять этот лозунг на что-нибудь другое.
– Да, на мой взгляд, это будет очень мудрый шаг.
– Вот и прекрасно. А пока пусть повисит этот. У тебя же нет под рукой другой вывески, не так ли?
Фикус спешно посмотрел на часы.
– Ой, мне пора. У меня сегодня вечером гости – родственники навестить приехали. Я попрошу Мэтта прицепить табличку. Парень любой работе будет рад, а то ему в отчёте писать не о чем. А ты перед отходом не забудь колокольчик над дверью прицепить. Встретимся завтра в восемь утра.
Фикус быстрым шагом вышел из конторы. Через полминуты, однако, в дверях снова появилась его ухмыляющаяся физиономия.
– Запомни, ровно в восемь! Смотри не проспи!
– Ты кому это говоришь? – огрызнулся Раттенхоф.
– Ну да, Фритци, я совсем позабыл, что ты у нас ариец.
Фикус снова исчез, лишь снизу, с лестницы, послышались его быстро удаляющиеся шаги.
– Пошёл ты к чёрту! – прокричал ему вслед Раттенхоф. И взялся прикреплять колокольчик.

День второй

– Большое спасибо, господин Петерсон. Было очень приятно с вами познакомиться. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, пожалуйста звоните прямо мне. Вот моя визитная карточка.
Раттенхоф вежливо пропустил клиента вперёд себя. В прихожей, исполняющей одновременно роль комнаты практиканта Мэтта, в настоящее время восседал довольный Фикус. При виде клиента он тут же вскочил со стула, подбежал к нему и принялся усердно трясти ему руку.
– Добрый день, господин Петерсон, меня зовут Бенджамин Фикус, я партнёр господина Раттенхофа. Я уверен, что мой коллега уже полностью проинформировал вас о наших услугах и мне нечего добавить, но, – при этом Фикус наклонился чуть ближе к посетителю и слегка понизил голос. – Я должен вам сказать, основываясь на своём многолетнем опыте, что подобные условия страхования вы не найдёте ни на одной другой фирме. Многие богатые клиенты платят тысячи долларов ежегодно за те услуги, которые мы предоставляем за малую долю этой стоимости.
– Да-да, я понимаю. Я очень вам благодарен, – рассеянно ответил Петерсон. Он и впрямь светился от счастья. – Я тоже был очень рад встретиться с вами. До свидания.
Раттенхоф молча закурил, подождал, пока шаги клиента стихнут, а потом обратился к Фикусу:
– «Основываясь на многолетнем опыте»? Неплохо сказано. Ты, Бенни, от скромности не умрёшь.
– А в чём дело? – откликнулся Фикус. – Я правду сказал. Я проходил практику в одной страховой компании. И это было уже довольно много лет назад, – Он улыбнулся уголком рта. – Целых два.
– Не сомневаюсь, что ты исключительно выгодно покупал пиццы.
– Да нет, конечно! Мне поручали куда более ответственные дела. А однажды я, в отсутствие начальства, даже застраховал одного типа. По собственной инициативе! Когда босс про это узнал, он меня выгнал. Но я, собственно, и так собирался уходить.
– Ну-ну, – Раттенхоф устало опустился на стул. – А ты абсолютно уверен, что богатеи платили бы за наши услуги тысячи долларов?
– Ну знаешь, если бы богатей пришёл к нам страховаться, я бы обязательно раскрутил его на несколько тысяч, будь спокоен.
– А по-моему, этот Петерсон выглядел очень даже прилично. Могу поклясться, что его костюм обошёлся ему минимум в полтысячи. Что-то, Бенни, непохож он был на твоего «материально ограниченного» клиента.
– Да брось ты! Ты обратил внимание на его часы? У него же «Таймекс»!
– Ну и что, многие состоятельные люди носят дешёвые вещи. По-настоящему богатые люди могут себе позволить выглядеть бедными.
– Ты прав по всём, Фритци, кроме одного: по-настоящему богатые люди никогда не наденут «Таймекс». Они скорее снимут с себя всё и будут шататься по улицам голыми.
– Ну ладно, верю. Главное, что он мужик приятный. Улыбался всё время. По-моему, он остался искренне доволен. А как твой?
– Майерс-то? Классный тип. Представляешь, он показал мне диплом, подтверждающий, что он в прошлом был чемпионом округа по плаванию! Я как это увидел, тут же ему ежемесячную премию на двадцать процентов снизил!
– Ты? Ты дал клиенту двадцатипроцентную скидку? – переспросил Раттенхоф.
– А почему бы и нет? Я уверен, что он для этого мне свой диплом и показал, – Фикус немного замялся. – Правда, я немного ошибся при подсчёте вступительного взноса.
– Ты действительно поверил, что этот хромой очкастый толстяк – чемпион по плаванию?
– Фритци, – со знанием дела ответил Фикус. – Я знаю толк в официальных бумагах. На этом дипломе всё было, как надо: и бланк, и печать, и подписи. Столь мастерски выполненная подделка обошлась бы ему по меньшей мере в полсотни долларов. Стоило ли так тратиться ради паршивых двадцати центов в месяц? К тому же, – продолжил Бенджамин. – Превращаться в развалины после окончания карьеры – это очень типично для спортсменов. В один день они забывают и о диетах, и о ежедневных тренировках, начинают навёрстывать упущенное в отношении пива и тортов – и вот результат. Кстати, раз уж мы заговорили о еде, не отпраздновать ли нам успех первого дня работы? Уверен, что уж на пиццу-то мы сегодня заработали.
Фикус взял со стола копии договоров и принялся считать.
– Так, с Петерсона мы получили десять баксов вступительных и девяносто девять центов за первый месяц. С Майерса – семьдесят девять центов вперёд и двадцать долларов вступительного взноса. Итого...
– Тридцать один доллар семьдесят восемь центов, – мгновенно посчитал в уме Раттенхоф. – Ого, неплохо же ты ошибся!
– Ну знаешь, волнение сказалось, – улыбнулся Фикус. – Первый клиент, как ни как. Но вообще, я тебе доложу, результат для начала очень даже солидный. Особенно если учесть, что мы практически ничего не потратили на рекламу.
– Что значит, «практически ничего»? – удивился Раттенхоф. – Мы вообще ничего не тратили.
– Э-э-э, я решил заплатить чуть-чуть «Вечернему Курьеру» за небольшое объявление на последней странице. Иначе бы нас в этих дебрях ни один клиент не нашёл.
– Бенни, не мне конечно учить тебя тратить деньги, но ты уверен, что мы не перебарщиваем с начальными расходами? Будь это мои собственные деньги, я бы не спрашивал, но мой дядя и так вколотил приличную сумму в моё образование. И не забывай, мы задолжали МакКэю двухмесячную плату за аренду этой щели.
– Нет проблем, – весело ответил Фикус. – Старина МакКэй на реабилитации. Ты разве не слышал, что неделю назад он в одиночку уговорил две бутылки джина? После этого его собственная жена сдала. Теперь она чуть ли не ежедневно ездит его навещать, так что и ей не до нас.
– Так через пару недель он всё равно вернётся. И что мы тогда будем делать?
– Я ему подарю ещё две бутылки джина. Да не бойся, всё под контролем. Сейчас главное, чтобы про нас прошёл слух. А через пару недель можно будет предлагать новые варианты страховок. Но, – Фикус хитро подмигнул. – Никаких тигров. Вообще никаких укусов. Конечно, – он обвёл взглядом офис. – Скоро надо будет подумать о расширении. Может быть, перебраться в более приличный район?
– А как же твой принцип близости к клиентам?
– Ах да, чуть не забыл. Но надо всерьёз поразмыслить о том, чтобы нанять пару помощников для проведения предварительных бесед с посетителями. Не заставлять же клиентов ждать! Как ты думаешь, Фритци?
– Пошли жрать пиццу, – подытожил Раттенхоф.

День третий

Мелодичный перезвон колокольчика объявил об уходе третьего клиента. Фикус откинулся в кресле, положив ноги на стол.
– Мда, Фритци, вот и рассуждай после этого о человеческой натуре, – произнёс он, зевая.
– Что, ещё один чемпион с дипломом? – поинтересовался Раттенхоф.
– Лучше! Аллергик. Он мне тут подробную историю своей болезни описал. И угадай, на что у него аллергия?
– Наверное, на деньги. Иначе, что принесло его к нам?
– Не-а. На жару. Нет, Фритци, ты только подумай, мы с тобой открываем контору по страхованию от утопления в Сахаре. И кто к нам приходит? Чемпионы по плаванию и люди, теряющие сознание от температуры в девяносто градусов. Где логика?
– Нет логики. Бред. Нас окружили идиоты, – как и большинство способных математиков, Раттенхоф не отличался высоким мнением об окружающем мире. Согласно элементарному здравому смыслу, мир просто не мог существовать.
– Совсем не так. Люди просто иррациональны в своём поведении. Знаешь, есть две философские школы. Одна утверждает, что люди наиболее чувствительны к прямым возбудителям, типа плаката «Пей Кока-Колу» на целую стену. Другая говорит, что гораздо более эффективны косвенные намёки. А знаешь, что я думаю?
– Что и те, и другие – большие засранцы.
– Как ты догадался? – рассмеялся Фикус.
– Прочитал у тебя на лбу.
– Я считаю, что прямые способы действуют лучше, но с обратным эффектом. Вот если бы мне кто-то сейчас на ухо проорал сто раз «Пицца из пиццерии Кара Мио – лучшая пицца в мире», я бы лично никогда в жизни больше туда не пошёл.
– А я и так не пойду. Тошнотная была пицца, – заметил Раттенхоф.
– Вот и с этим новым клентом, как его там... Эдамсом, та же история. Он с детства следит за прогнозами погоды. Как только приближается жара, он тут же запирается дома, окружившись вентиляторами и кондиционерами. Сахара для него – страшнее ада. А тут вдруг ему на глаза попадается наше объявление в «Курьере» и не какое-то, а аж на четверть страницы!
– Что-о-о-о?! Четверть страницы?! Ты свихнулся! Это же стоило дороже семестра учёбы!
– Ну, во-первых, меньше. А во-вторых, какой эффект! Бедняга Эдамс тут же вбил себе в голову, что наша страховка – это для него спасение. И вот такие-то клиенты и сделают нам бизнес.
– Кроме Эдамса, у нас сегодня не было ни одного клиента. Если наше дело и дальше пойдёт теми же темпами, то через месяц я соберу вещи и подамся домой.
Фикус развёл руками. По крайней мере попытался, но ему помешали стены.
– А ты ожидал, что к нам будут с вечера занимать очередь? Мы открыты только второй день! Кроме того, сегодня среда. Никто не начинает страховку в среду. В этом нет драмы. Это то же самое, что бросить курить в среду. Вот подожди до понедельника, тогда увидишь, что такое успех!
В соседней комнате зазвонил телефон.
– Хм, похоже, кто-то всё-таки страхуется по средам, – заметил Фикус и пошёл снимать трубку. Раттенхоф замахал руками:
– Если это дядюшка, скажи, что меня нет... и не будет до конца недели...
– Алло, страховое агентство «Раттенхоф и Фикус». Раттенхоф говорит, что его не будет до конца недели, поэтому у аппарата Фикус. Чем могу быть полезен?
Раттенхоф с досады пнул ногой стул. Беннины шуточки иногда действовали ему на нервы. Однако на сосредоточенном лице партнёра он прочёл, что звонит не дядя. Это радовало. Раттенхоф закрыл дверь и принялся варить кофе.
Через десять минут в комнату ввалился Фикус.
– Не беспокойся, это не дядюшка, – начал он. – Совсем не он. Беспокоиться совершенно не о чем.
– А кто? – спросил Раттенхоф, не отрывая глаз от газеты.
– Э-э-э-э, – протянул Фикус. – Это от Петерсона, твоего вчерашнего клиента.
– И что ему надо? Я его предупредил, что отказаться от страховки можно только через полгода.
– Он ни от чего не хочет отказываться... Это вообще не он звонил, а его вдова.
– Что, она тоже решила застраховаться?... Как?! Какая вдова?! – Раттенхоф поперхнулся кофе и, оторвавшись от чтения, вытаращился на Фикуса. Давно он не видел своего друга столь растерянным.
– Петерсон... он четыре часа назад... утонул. Чёртов ублюдок.
Раттенхоф не стал уточнять, где именно утонул Петерсон. Слова «чёртов ублюдок» делали ответ на этот вопрос предельно ясным.
– ...Как он туда попал?
– Он вылетел вчера, вечерним рейсом. Сразу после беседы с тобой. Осуществил мечту своего детства: посетить Сахару.
– Но у него же не могло быть на это денег! Ты же сам говорил про «Таймекс» и прочее...
– Он выиграл в лотто. Позавчерашний розыгрыш. Слушай, Фритци, это моя вина. Я должен был обратить внимание на его улыбку. Он был в слишком хорошем настроении для материально огранченного гражданина. Но я убедил себя, что ему просто понравился наш сервис.
– Как именно он утонул?
– Это самое удивительное. Бедняга провалился в ранее неизвестный подземный источник. Самое ужасное, что это произошло всего в нескольких десятках футов от автобуса с группой туристов. Представляешь, какая трагедия могла произойти!
– Если честно, то я бы предпочёл, чтобы провалился автобус, а Петерсон остался невредим. Значит, самоубийство исключено?
– Абсолютно. Ты бы слышал голос его жены! Даже самый последний циник и негодяй на свете поверил бы каждому слову этой бедной женщины!
– То есть сомнений никаких?
– Я связался с туристическим бюро. Они полностью подтвердили инцидент. Не сомневаюсь, что завтра о нём сообщат в газетах.
– Этого ещё не хватало.
– Не беспокойся, я всё уладил. Вдова обещала не заикаться про страховку журналистам, она и сама не хочет привлекать к этому вопросу лишнего внимания. При условии, конечно, что мы выплатим ей полную сумму в течение двух недель.
– Это шантаж!
– К сожалению, мы сами записали это в условиях страхования. Параграф девять, пункт «а», второе предложение.
– Тело Петерсона достали?
– Да, хотя это было непросто. А вот его бумажник утонул окончательно.
У Раттенхофа пробудилась надежда.
– В этом бумажнике случайно не было копии нашего с ним договора?
– Я уже про это думал. Нет, договор он ещё в автобусе отдал жене.
– Чёрт.
Раттенхоф замолк и нервно закурил. Несколько раз он попытался приподнять чашку с остывающим кофе, но в каждом случае чашка начинала так сильно трястись в его руке, что он спешно ставил её обратно на стол. Наконец, тишину прервал Фикус:
– Бедный Петерсон. Всю жизнь стремился посмотреть на Сахару и... вот такой конец. По крайней мере, он смог хоть частично осуществить свою мечту...
– Зато всем моим мечтам скоро придёт конец, особенно если про наш так называемый бизнес узнает дядюшка, – пробурчал Раттенхоф.
– А кто он у тебя, этот дядя?
– Архитектор. Проектирует торговые центры. Но он не миллионер.
– Разве архитектор и миллионер – это не одно и то же?
– Не в случае с моим дядей. По крайней мере, он не долларовый миллионер. А если бы он раздавал деньги направо и налево, он бы и вообще никогда ничего не накопил.
– А он не мог бы их нам... одолжить? Под льготный процент?
– Ты не знаешь моего дядю. Я для него – как родной сын. Он слишком меня любит.
– Ну так в чём тогда проблема?
– А как насчёт твоего знакомого, который выступил гарантом того, что наш бизнес материально обеспечен?
– Ты что, с ума сошёл? Он, по-моему, дал ясно понять, что разорвёт с нами все отношения, если мы попросим у него хоть цент. К тому же, я его практически не знаю.
– Ну что же, тогда остаётся одно: заработать эти деньги где-то на стороне. Я мог бы помогать студентам с немецким. А ты, не сомневаюсь, можешь давать прекрасные уроки игры на скрипке.
– Тьфу-ты! – разозлился Фикус. – Ну хоть ты-то не сыпь этими клише! Не умею я играть на скрипке!
– Но ты ведь явно занимался когда-то музыкой.
– Было дело, конечно. Пять лет консерватории по классу альта.
– Альт – это такая большая скрипка?
– Это другой инструмент, Фритци, с совершенно другим звучанием. А что касается тебя, то сколько я тебя помню, ты постоянно давал кому-то уроки немецкого. Ты переучил столько человек, что удивительно, почему немецкий ещё не сделали в этой стране официальным языком. А вот выручки с этого тебе даже на пиво не хватало. Фритци, очнись! Нам надо отдавать деньги через две недели! В такой ситуации можно либо занять, либо договориться. Договориться не получилось. Остаётся идти в банк.
– Ты уверен, что банк будет рад дать взаймы страховой фирме, которая не в состоянии расплатиться со своим первым клиентом?
– Мы можем попросить взаймы для какой-нибудь другой цели, – предложил Фикус. – для переоборудования офиса, например. Можно, к примеру, заказать новую мебель, а старую продать, а если вырученных денег не хватит, то продать и новую тоже.
– Бенни, мы страховая контора или мебельный магазин? И кроме того, как мы будем работать без мебели?
– Ну, об этом можно договориться.
– Нет, так дело не пойдёт, – тяжело вздохнул Раттенхоф. – Я должен всё-таки известить дядюшку.
– Очень мудрая мысль, – с облегчением отметил Фикус.
– Но сделаю я это завтра. Или послезавтра.
– Верно. Совершенно верно. Проценты будут меньше.

День четвёртый

Основная причина популярности колокольчиков – да и больших колоколов тоже – заключается в их удивительной способности отражать своим звоном настроение человека. Звон одного и того же колокольчика, в зависимости от ситуации, может быть и радостным, и печальным, и торжественным, и тревожным.
Когда ровно в восемь утра в офис вошёл Раттенхоф, сидящий за столом Фикус мог поклясться, что колокольчик над дверью прозвенел нечто неописуемо скорбное. Сам Бенджамин в эту минуту сидел перед свежим номером газеты, изучая страницу спортивных новостей. Заметив Раттенхофа, он посмотрел на часы.
– Три секунды, две, одна... восемь! Потрясающе! Пунктуальность, достойная настоящего арийца!
Он замолчал, ожидая ответную ругань. Её не последовало и это сильно настораживало. Раттенхоф достал из-за спины свёрнутую в трубку газету.
– Ты уже читал? – спросил он голосом человека, который пролежал по меньшей мере неделю закопанным в гробу.
– Ты же знаешь, что я читаю только спортивные новости, – стараясь сохранять оптимизм, ответил Фикус и улыбнулся. – Но не беспокойся, когда мы зарегистрируем публичную корпорацию, я буду читать и биржевые сводки тоже.
– Открой вторую страницу, – мрачно сказал Раттенхоф.
Улыбка сошла с лица Фикуса.
– Неужели чёртова вдова что-то ляпнула газетчикам? – пробормотал он, листая.
– Могу спорить, я знаю этого человека! – сообщил он, взглянув на фотографию на второй странице. Это был мужчина, и не Петерсон.
– Читай, – процедил Раттенхоф.
По мере чтения Фикус начал ёрзать на стуле и теребить пальцами лоб.
– Это невозможно. Здесь произошла какая-то ошибка. Кому он понадобился?
– Я уже связался с посольством в Каире. Это статья – правда. Не веришь, позвони сам, проверь. Телефон – 202-355-7371-3438...
Раттенхоф с детских лет отличался необыкновенной способностью помнить цифры. Ещё его школьные учителя говорили, что Хайнц мог бы стать великим человеком, если бы его прекрасная память на числа не компенсировалась отвратительной памятью, когда дело доходило до фактов. Это особенно подводило его на уроках истории, когда на просьбу учителя назвать годы правления Франца Иосифа I, Раттенхоф обычно отвечал: «С 1852 по 1870... нет... с 1337 по 1453? Э-э-э... С 1 сентября 1939 до 2 сентября 1945?..» Однако сейчас память его не подвела:
– ...Всё произошло именно так, как здесь написано. Террористы взяли его в заложники, под дулом пистолета отвезли в аэропорт, захватили самолёт, долетели на нём до Судана, по прибытии пересели в фургон, углубились в пустыню и там утопили Майерса в чане с водой.
– Но... зачем?
– Откуда мне знать? Может быть, он им стал больше не нужен. Может, он начал кричать и вырываться. Может, просто достал их болтовнёй. Какая теперь разница?
– Я имею в виду, кому он понадобился как заложник?
– Понятия не имею. Вероятно, заложников не выбирают. Так, подбирают первого попавшегося, по мере необходимости.
– Договор о страховке был при нём?
– Он оставил его дома. Поместил в рамку и повесил на стену, словно какую-то ценность. Псих.
– Он живёт... то есть, жил один?
– С сестрой. Она мне в пять утра позвонила. Я с ней уже договорился.
– Неужели? Вот молодец! На какие условия?
– Две недели.
– Проклятье.
Фикус снова углубился в чтение. Раттенхоф достал тем временем сигарету и дрожащей рукой зажёг её. С четвёртой попытки.
– Мне одно непонятно, – пробормотал он. – Почему именно туда... в Судан?
– Ну это-то как раз ясно, – ответил Фикус. – Они же арабские террористы. Что им делать на святой земле?
– В мире десятки куда более интересных стран. Сотни аэропортов. Шесть миллиардов потенциальных заложников. Полно других пустынь, наконец! Бенни, мне всерьёз начинает казаться, что мы имеем к этому какое-то отношение.
– Это уж точно, - согласился Фикус. – Платить-то нам.
– Я не об этом. Нас кто-то разыгрывает. Издевается над нами. И делает это исключительно жестоко. У тебя нет какого-нибудь врага, который был бы способен на подобные «шутки»?
Фикус немного поразмыслил над этим вопросом, перебирая в голове возможные кандидатуры.
– Нет, – сказал он наконец. – Невозможно. Слишком дорого. Мой дядя в своё время знал одного мерзавца, который мог бы устроить нечто подобное, но у этого типа крутое алиби.
– Какое тут может быть алиби? При нынешних обстоятельствах я с радостью заплатил бы хорошему адвокату, чтобы он только поймал этого негодяя!
– Он умер. Двадцать лет назад.
– Какого чёрта ты мне тогда морочишь голову? Кстати, ты мне никогда раньше не говорил, что у тебя тоже есть дядюшка.
– У многих людей есть, – философски заметил Фикус. – Распространённое это явление, дяди.
– У него случайно не найдутся для нас лишние деньги? Я имею в виду, те, которые ему не нужны прямо сейчас? Где он работает?
– Он доктор. Работает в институте, занимающимся разработкой вакцины от СПИДа. И денег у него, боюсь, нет.
– Честно говоря, первый раз слышу о безденежном докторе.
– Его институт существует, в основном, на государственные субсидии. Ты когда-нибудь пробовал разбогатеть на государственных субсидиях? Можешь не отвечать, я и так знаю, что нет – иначе ты не гулял бы сейчас на свободе. На такой работе, как у него, про мечту заработать много денег можно забыть сразу.
– Зато, наверное, есть чувство удовлетворения от того, что помогаешь людям? – спросил Раттенхоф, у которого из головы не выходила фотография в газете, запечатлевшая мёртвое тело несчастного Майерса.
– Какое к чёрту удовлетворение! – ответил Фикус. – Государству не нужна вакцина. Этим бюрократам нужны регулярные научные отчёты о ходе исследований, чтобы они могли с их помощью отчитаться перед налогоплательщиками. А институту нужны фонды, чтобы платить сотрудникам зарплаты. Вот они и ваяют из года в год тонны этих отчётов. Замкнутый круг, все при деле, никто не доволен, толку – ноль. Мне вообще кажется, что от этой проклятой болезни нет спасения.
– А мне кажется, что над нашей фирмой висит проклятье.
Фикус резко встал из-за стола. В исполении кого-либо ещё, это движение символизировало бы собой крайнее возбуждение. В исполении Фикуса, оно напомнило очень плохую актёрскую игру. Людям типа Фикуса были противопоказаны любые резкие, спонтанные действия. Они их настолько длительно и тщательно готовили, что результат всегда получался неубедительным.
– Чушь это всё! – воскликнул он. – Ты ведь математик, ты должен понимать, что такое статистическая вероятность. Измеряешь что-нибудь в первый раз – получаешь бред. Измеряешь во второй – та же история. А измеришь раз сто – всё само по себе усреднится. Но у меня лично на наши дела есть свой субъективный метафизический взгляд. Помнишь, мы в детстве сказки читали, где героев два раза подстерегали неприятности, а на третий всегда ожидала большая удача?..
Раттенхоф внезапно побледнел. Не дав Фикусу договорить, он схватил его за руку и прошептал:
– Бенни... Эдамс... Наш третий клиент... Надо его предупредить...
Фикус с трудом освободил руку и потянулся к телефону.
– Подожди, Фритци, я сам позвоню. Ты его до смерти напугаешь. Кстати, какая у тебя ручка?
– Золотой «Кросс». А что?
Фикус не ответил. Сверившись с договором, он набрал указанный в нём телефонный номер. Ответа пришлось ждать недолго.
– Алло, здравствуйте. С вами говорят из страхового агентства «Раттенхоф и Фикус». Это госпожа Эдамс, не так ли?.. Бенджамин Фикус. Очень приятно... Как ваши дела? Как ваша семья?.. Как дела у вашего мужа?.. Знаете, когда он был у нас в последний раз, он оставил на столе свою шариковую ручку, золотой «Кросс»... Вы думаете, это не его?.. Вы абсолютно уверены?.. А не мог бы я переговорить с ним лично?.. Ах вот как... Понимаю... А куда, если не секрет?.. Да-да, конечно... Если вас не затруднит, спросите его пожалуйста, когда он вернётся, про ручку... Я буду ждать. Большое спасибо. До свидания.
Фикус повесил трубку и перевёл глаза на Раттенхофа. Тот стоял не жив, не мёртв, прислонившись к стене. Фикус расплылся в широкой улыбке.
– Вот видишь, – сказал он. – Всё в порядке. Клиент жив и здоров. Вышел погулять... в парк. С собакой.
Раттенхоф облегчённо вздохнул.
– Принеси мне чего-нибудь выпить.
– Прямо с утра? Это вредно для здоровья.
– Кока-колы.
Опорожнив банку в один присест, Ратенхоф подождал, пока выйдут наружу газы, а потом заявил твёрдым голосом:
– Так. Первое. Завтра... нет, послезавтра я звоню дяде. Если от моих новостей его не хватит инфаркт, то деньги будут у нас на руках дня через четыре. Мы без промедления расплатимся с клиентами, а там обсудим, что нам делать дальше с этим бизнесом. До тех пор наша фирма будет оставаться закрытой. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
С этими словами он решительно подошёл к входной двери и перевернул висящую на ней табличку с надписью «Мы открыты» на одной стороне и «Мы закрыты» на другой.
– Фритци, по-моему, ты преувеличиваешь, – попытался вставить Фикус.
– Второе, – продолжал Раттенхоф. – Ты перестаёшь звать меня «Фритци».
– Это ещё почему?
– Потому что это не моё имя и ты это прекрасно знаешь.
– А как же тогда вас величать, герр Раттенхоф?
– Моё полное имя по паспорту – Хайнц Вернер. Так что зови меня Хайнц. Или Вернер. Но лучше Хайнц.
– Слушай, Хайнц или Вернер но лучше Хайнц, неужели тебя никто никогда не называл Фритци?
– Нет, конечно.
– И что, даже когда ты маленьким-премаленьким ребёночком лежал в кроватке, твои папа и мама не подходили к тебе перед сном и не говорили: «Спокойной ночи, Фритци»?
– Нет. Заткнись, Бенни, без тебя тошно. Ты что, хочешь вывести меня из себя?
– Да нет, наоборот, я просто подкалываю тебя, чтобы хоть немного привести в порядок твои нервы. А то ты, того и гляди, выскочишь на улицу и нанесёшь непоправимый ущерб какому-нибудь автомобилю.
Раттенхоф промолчал. Всё-таки его другу нельзя было отказать в проницательности. Особенно учитывая тот факт, что первой жертвой пал бы автомобиль самого Фикуса.

День пятый

Когда два человека сидят друг напротив друга так, что расстояние между их носами составляет менее фута, они неизбежно чувствуют себя исключительно неудобно. В настоящий момент Раттенхофу доставляло определённое удовольствие осознавать, что он нарушает личное пространство Фикуса. Ему не очень нравилось, что Фикус одновременно нарушал его собственное личное пространство.
– Ты не подумай, я совершенно спокоен, – ровным тоном начал Раттенхоф. – Я абсолютно не волнуюсь. Просто я хочу знать, где именно был вчера Эдамс, когда ты разговаривал с его женой. Только не говори, что он был в парке с собакой.
– Так и быть, собака была дома. Я слышал её лай.
– Хорошо, как насчёт самого Эдамса?
– Не дави, мы не на допросе и при мне нет адвоката. Я бы тебе и так сегодня всё рассказал. Он ехал по направлению к аэродрому, чтобы успеть на самолёт на Копенгаген. Старый друг пригласил его в гости.
Раттенхоф не выдержал и отодвинул свой стул. При этом он дал себе зарок разузнать потом у Фикуса, что же такое вонючее тот ел на завтрак.
– Ты можешь утверждать всё, что хочешь, но если бы я заикнулся про аэродром вчера, ты бы лежал сейчас в больнице со сердечным приступом, – добавил Бенджамин.
– Это точно, – устало согласился Раттенхоф. – Но Копенгаген – это же Дания, не так ли? Это север. Там нет никаких пустынь и никакой жары. Какого чёрта этого придурка понесло в Алжир?
– Так по радио же чётко сказали: он ошибся рейсом.
– Да, конечно, он ошибся. И сотрудники аэропорта, проверявшие его билет. А может быть, пилот тоже ошибся? Перепутал север с югом? Не слишком ли много ошибок?
– Подожди, Фритци, ошибки тут не при чём. Он же умер не из-за них.
– Ей богу, лучше бы он отдал концы из-за своей дурацкой аллергии. Нет, ему пришло в голову отправиться в ближайшую гостиницу, чтобы переждать там несколько часов до следующего рейса в Европу.
– Постой, – перебил Раттенхофа Фикус. – Откуда у него взялись деньги на гостиницу и на самолёт?
– Это всё его европейский друг. Я же говорил, он его пригласил и взялся оплатить все расходы.
– Мда... Нам бы такого друга... – мечтательно пробормотал Фикус.
– Так вот, – продолжал Раттенхоф. – По прибытию в гостиницу Эдамса угораздило снять комнату без кондиционера, там ему стало плохо, он зашёл в ванную, чтобы напиться воды из-под крана. Пока он это делал, его голова застряла в умывальнике и он захлебнулся. Честное слово, я бы не поверил всей этой истории, если бы мне сейчас не надо было бы платить кругленькую сумму его жене!
– Не спеши, может быть, нам удастся выкрутиться.
– Как? Ты же слышал, на столе в номере нашли его договор с нами! Мерзавец, видимо, обмахивался им, прежде чем помереть. Бенни, завтра наши имена будут во всех газетах!
– Ещё ничего не потеряно. Подумай сам. Во-первых, никто не видел Эдамса в момент смерти. Он вполне мог утопиться по собственному желанию, чтобы содрать с нас деньги. Этим объясняется и подозрительная цепочка ошибок. Во-вторых, мы застраховали его от утопления, а смерть в умывальнике – это нечто другое. В-третьих, надо ещё доказать, что гостиница находилась в Сахаре, а не где-нибудь неподалёку. В-четвёртых, нам просто нужен хороший адвокат. У меня есть кое-кто на примете.
– Нет, Бенни, никаких адвокатов, – оборвал Фикуса Раттенхоф. – Всё кончится тем, что нам придётся платить и вдове, и адвокату, а газетчики вдобавок смешают нас с грязью за нечеловечное отношение к клиентам. Я сделал выбор. Сейчас я позвоню дяде, а ты пока иди и скажи Мэтту, что его практика закончена. После выплаты долгов мы закрываем фирму. Не знаю, как ты, а я собираюсь... слушай, тебе не показалось, что только что прозвонил колокольчик?
– Это, наверное, Мэтт ушёл.
– Нет, Мэтт ещё здесь... Эй, Мэтт, кто-то пришёл?
В двери появилось испуганное очкастое лицо Мэтта.
– Ой, извините, я не хотел вас тревожить. Я понял, что у вас был важный разговор. Тут заходил один человек, он интересовался насчёт страховки... и я ему, кажется, помог.
– Как заходил? Мы же закрыты! – вскричал Раттенхоф. – Табличку на двери для кого повесили?
Он бросил взгляд на табличку, потом на остолбеневшего Мэтта, потом опять на табличку. На ней было написано «Мы открыты».
Всё было донельзя логично. Человек, находящийся внутри офиса, видел надпись «Мы открыты». Клиент, стоящий снаружи – «Мы закрыты». Просто, как пять пальцев. Та же незамысловатая система используется в каждом магазине. Не считая того, что в магазинах, в отличии от офиса компании «Раттенхоф и Фикус», – прозрачные двери.
Раттенхоф обессиленно опустился на стул.
– Мэтт, что именно ты сказал клиенту?
– Господину Вилберу? Ну, его интересовали наши предложения, я ему немного рассказал про нашу фирму, а потом... потом...
– Давай, договаривай, – поторопил Фикус. – Что было потом?
– ...Потом я помог ему заполнить форму.
Раттенхоф закатил глаза.
– Осёл! Ты застраховал его!.. – выдавил он полушёпотом.
– Я просто видел, что вы заняты, а мне всё равно было нечего делать и я решил...
– Ты решил?! – вмешался Фикус. – Ты знаешь, что на любой другой фирме сделали бы с придурком типа тебя?
– Что? – испуганно спросил Мэтт.
– Его бы выгнали в шею, вот что! А знаешь, что собираюсь сделать я?
– Простить меня для первого раза? – с надеждой в голосе предложил Мэтт.
– Я собираюсь сделать так, как сделали бы на любой другой фирме! Убирайся домой и завтра не появляйся!
Мэтт, опустив голову, поплёлся к выходу, но его остановил Раттенхоф.
– Постой, Мэтт, какую форму ты ему заполнил? Все формы на страхование заперты в моём столе.
– Понятно, какую. Вы же сами дали мне несколько дней назад целую кипу этих форм.
Фикус громко застонал.
– Ты застраховал клиента от тигра?! Кусачего Раттенхофского тигра?!
Он закрыл лицо руками. Из издаваемых им всхлипов было непонятно, плачет он или смеётся.
– Нет не от тигра, – тихо проговорил Мэтт. – Он не хотел от тигра и я чуть-чуть изменил текст. В колледже говорили, что желание клиента – это закон, а господин Вилбер рассказал, что с детства его больше всех других зверей пугала пума, что это, наверное, чисто психологическое, то есть когда он был маленьким, его что-то сильно напугало, может быть игрушка, а может быть, кино и вот с тех пор у него панический страх перед пумой, и поэтому... Вот. Извините.
– У этого типа, наверное, дома зверинец! – заявил Фикус. – Вся квартира до потолка забита пумами, а он решил заморочить тебе голову своей фобией!
– Я его предупредил, – попытался оправдаться Мэтт. – Я ему сказал, что самоубийства во внимание приниматься не будут, так же как и любые другие умышленные действия, направленные на ускорение выплаты. Кроме того, он в курсе, что просто укус не считается – только укус со смертельным исходом.
– Час от часа не легче! – сказал Фикус. – Ладно, Мэтт, пошёл вон. Хотя нет, последний вопрос: какие часы носил... носит этот твой Вилбер?
– А, эти, большие такие... «Ориент».
– Понятно, можешь идти.
– Так как насчёт завтра?
– Позвони утром.
– Спасибо! – Мэтт радостно выбежал из офиса.
– Материально органиченный, – заявил Фикус. – Наш типичный клиент. Пума ему не по карману. Давай сюда телефонный справочник, будем звонить в зоопарк.
– Ты что, хочешь предупредить их, чтобы они ни в коем случае не пускали на территорию зоопарка человека по имени Джеф Вилбер? – спросил Раттенхоф, но Фикус уже успел набрать номер.
– Алло, это зоопарк? Добрый день. Можно задать вам один вопрос? У вас есть пума?.. Нет?..
– Сбежала! – ахнул Раттенхоф и схватился за сердце.
– ...И никогда не было? Это хорошо, очень хорошо... И вы случайно не собираетесь в ближайшее время завести одну?.. Что?.. Нет, мне лично всё равно. Я абсолютно безразличен к пумам... Нет, серьёзно не надо... Не надо!.. Говорю вам, в этом нет необходимости. Я не люблю пум! Ненавижу их! У меня аллергия на пуму! Всё! Пока!
Фикус раздражённо бросил трубку.
– Ну вот, теперь они считают меня идиотом. Можно успокоиться, у них нет пумы. У нас есть время, чтобы подумать, как избавиться от этого Вилбера. Или ты хочешь попытать счастье?
– Нет уж, дудки, – ответил мрачный Раттенхоф. – С меня достаточно смертельных случаев. Я и так чувствую себя Джеком Потрошителем.
– Ну тогда давай посмотрим... Чёрт возьми, этот малый грамотно заполнил бланк. Придраться не к чему.
– И не надо придираться. Мы можем просто сказать, что Мэтт заключил договор по ошибке, что страхование от укуса пумы не входит в число наших услуг. А Мэтт – он всего лишь практикант, у него нет права подписи. По-моему, звучит убедительно, тем более, что это – правда.
– И то верно, – согласился Фикус. – Беда в том, что после такой ошибки клиент уже никогда не будет делать с нами бизнес.
– Плевать на бизнес. Зато жив останется. – Раттенхоф зажёг сигарету, пару раз затянулся и задумчиво продолжил. – Знаешь, Бенни, наша фирма открыта неполных четыре дня и всё это время меня не покидает ощущение, что я сплю. Все эти невероятные стечения обстоятельств... Это не поддаётся никакой логике, никаким прогнозам. Неужели это и есть настоящий бизнес? Я не имею в виду все эти ужасные смерти, я говорю об общей непредсказуемости... Я просто не знаю, что со мной произойдёт в следующую минуту. Чтобы от такого бизнеса не сойти с ума, нужен специальный склад характера, нужны особые гены... Всё это бред какой-то... цирк...
Фикус резко побледнел.
– ...Фритци, ну-ка повтори, что ты только что сказал!
– Да ничего особенного! Сказал, что думаю! – вскипел Раттенхоф. – И совершенно ни к чему обижаться, я про тебя и не заикнулся. И очень прошу, не надо называть меня Фритци!
– Нет, я не о том, повтори, что ты сказал в самом конце! «Всё это бред, и...»
– Цирк! Цирк всё это!.. О, Господи!.. Конечно же... Китайский цирк!
– Вот именно! Гастроли начались позавчера. У них номер с хищниками! Фритци... чёрт, Хайнц, у тебя фотографическая память, ты помнишь тот плакат, что был расклеен по всему городу? Какой там был указан телефон?
Раттенхоф наморщил лоб и задумался.
– По-моему, 336-36-36... Но я могу ошибаться...
Фикус молниеносно набрал номер.
– Алло, здравствуйте. У вас есть пума?.. Что? Пума. П-У-М-А... Номер с пумой есть, чёрт вас подери?.. Жду... Да?.. Почему вы рычите?.. Что вы с меня снимите своими зубами?.. А пошла ты!..
Фикус бросил трубку и выругался.
– Где ты подцепил этот телефон?! Ладно, можешь не отвечать, думай дальше!
– 555-... – неуверенно начал Раттенхоф.
– Не то, не то, – нервно торопил Фикус. – Это из кинофильма! Дальше!
– 135-12-11?
Фикус снова схватился за телефон.
– Алло? Это китайский цирк?.. Аллилуя! Скажите, у вас не было сегодня никаких происшедствий? Типа, скажем, побега пумы?.. Что? Десять минут назад?.. Нет, я ничего об этом не знаю! Хотя, подождите минутку... – он схватил со стола договор с Вилбером. – Я думаю, вы сможете найти её по адресу Вторая Почтовая, пять-сорок четыре... Что такое сорок четыре? Номер, придурок, номер квартиры!.. Мать Тереза!
Бенджамин положил трубку и с опаской посмотрел на партнёра. Тот был бледен, как полотно, но ещё жив.
– Мать Тереза?.. – переспросил Раттенхоф.
– Какая разница? – рявкнул Фикус. – Он спросил моё имя! Что я должен был ему по-твоему ответить? Надо торопиться, я знаю это место. Это в нескольких кварталах от колледжа. У тебя есть оружие?
Раттенхоф вытаращил глаза.
– Ладно, если повезёт, обойдёмся. Нас же Мэтт не застраховал, не так ли? Я сегодня без машины, так что лови такси. Надеюсь, успеем.

Всё ещё пятый день

– Видать, не успели, – тоскливым голосом сказал Фикус. – Я же твердил шофёру: нельзя ехать по восемнадцатой, там всегда в это время пробки. Нет же, не послушался. Пусть теперь пеняет на себя, что остался без чаевых.
Они стояли около полураскрытой двери квартиры Джефа Вилбера. Из квартиры не доносилось никаких звуков. Фикус осторожно заглянул внутрь и тут же отпрянул назад.
– Эй, Фритци, – прошептал он. – Помнишь, что случилось тогда с тобой в кинотеатре во время сеанса «Чужого»? Я имею в виду ту сцену с животом...
– Помню, – так же шёпотом ответил Раттенхоф. Как же не помнить. Раттенхоф давно уже заметил, что помнит неприятные события гораздо лучше, чем приятные. Сам он объяснял этот феномен своим консервативным европейским воспитанием.
– А ты не забыл, что это был мой пакет с попкорном? Так вот, я бы тебе с твоими нервами не советовал сюда соваться.
Раттенхоф был искренне рад последовать этому совету. Однако в том, чтобы стоять в одиночестве у двери квартиры, где только что произошло нечто ужасное, хорошего тоже было мало. Раттенхоф нервно поглядывал на часы, прислушиваясь к каждому шороху. Через пару минут он не выдержал:
– Эй, Бенни, что ты там закопался, выходи! Я, кажется, слышал приближающиеся шаги!
– Ног или лап? – донёсся из квартиры голос его друга.
– Нашёл время шутить! – огрызнулся Раттенхоф. – Этот тип, Вилбер, он там один?
– Судя по ногам, да, – ответил Фикус.
– Что значит «по ногам»?
– Я пока нашёл только две.
– А, понял, – пробурчал Раттенхоф и поёжился. – А пума ещё там?
– Идиотский вопрос. Может быть, она в ванной. Проверь, если считаешь нужным.
Последовала ещё одна тягостная минута тишины, которую прервал встревоженный голос Фикуса:
– Фритци! Какие, по словам Мэтта, были часы у Вилбера? «Таймекс»?
– Нет, «Ориент». Большие такие.
– Это хорошо, тогда всё сходится. Я иду. Извини за задержку – повсюду искал эту чёртову руку.
Фикус вышел наружу, неся в руках башмаки. Он присел на ступеньку лестницы и надел их, а потом, достав из кармана бумажную салфетку, тщательно вытер следы на лестничной клетке.
– С тебя десятипроцентная надбавка к зарплате, за вредность, – пошутил он, обращаясь к Раттенхофу. – А теперь пора сматываться. Если потеряемся, встретимся в сквере у колледжа.
И они припустили, что было сил. Пробежав квартал, они свернули за угол и услышали вдали вой полицейских сирен. От этого у них моментально открылось второе дыхание.

Спустя неполные пятнадцать минут Фикус и Раттенхоф сидели на скамейке в сквере перед колледжем. Фикус, у которого всегда были нелады со спортом, всё ещё тяжело дышал. Более спортивный Раттенхоф просто трясся мелкой дрожью. Мимо то и дело сновали студенты с книгами и толстыми папками и сосредоточенные, погружённые в себя преподаватели. На друзей никто не обращал внимания. Лишь однажды к скамейке подошёл ребёнок лет трёх и протянул Фикусу резиновый мячик. Фикус скорчил ему страшную физиономию. Ребёнок показал в ответ язык и убежал.
– М-м-мы уб-б-били его, – выдавил наконец Раттенхоф.
– Кого? – спросил Фикус, который, похоже, думал о чём-то своём.
– Вилб-б-бер-р-ра.
– Не-а. Не мы. Пума. Я сам видел.
Раттенхоф встал и некоторое время походил взад-вперёд, дожидаясь, пока пройдёт дрожь.
– Нет, Бенни, я знаю. Это я во всём виноват.
– Глупости.
– Нет, ты послушай. Тебе ни в коем случае нельзя было со мной связываться. У меня что-то не в порядке с теорией вероятности.
– Брось ты, – сказал Фикус, но в его голосе прозвучала нотка сомнения.
– Нет-нет. Я серьёзно. Мне противопоказан бизнес. Как только я пытаюсь получить из чего-то выгоду, всё летит к чертям. Я тебе рассказывал про свои уроки немецкого?
– Немного. По-моему, они тебе не очень удавались.
– Мягко говоря! На моих уроках ученики ухитрялись терять даже те знания, которые у них были раньше! А эта глупая история с тестом, ответы к которому ты мне продал... Признайся, ты ведь не хотел меня подставить?
– Нет... конечно нет... Я просто был недостаточно аккуратен. Случайно скопировал не тот листок.
– А ведь знаешь, тогда для меня многое решалось. Не сдай я тот экзамен, дядюшка, не раздумывая, выписал бы меня обратно. Он вообще-то хотел, чтобы я пошёл по его стопам и выучился на архитектора. Меня спас лишь тот несчастный рассеянный студент, указавший на своём тесте неправильный номер...
– Всегда надо искать рассеянного студента... – задумчиво произнёс Фикус. – Кого-то, кто бы перенёс на себя твой риск... Риск... Разумеется! Надо компенсировать риск! Как я раньше не догадался!
– Что с тобой? – испуганно спросил Раттенхоф.
– Фритци, ты абсолютно уверен, что если бы ты застраховал ещё одного клиента от укуса, его бы непременно съели?
– У тебя что-то не в порядке с головой. Я больше никого не собираюсь страховать...
– Ты не ответил. Мне нужен чёткий ответ. Какова вероятность того, что твоего следующего клиента съест пума?
– Я знаю одного хорошего врача неподалёку.
– Цифра, дай мне цифру!
– Ну, исходя из последних событий, я бы сказал, что вероятность близка к единице. А теперь позволь проводить тебя к...
– Сойдёт, – Фикус быстрым шагом направился к ближайшей телефонной будке. Раттенхоф с тревогой посмотрел ему вслед, а потом снова уселся на скамейку.
Через пять минут Фикус вернулся. Его лицо светилось радостью.
– Договорился! – гордо произнёс он. – Надо было, конечно, это сделать в самом начале, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
– И что сказал священник? – спросил Раттенхоф.
– Какой священник? – не понял Фикус.
– Ну как какой, ты же священнику звонил, чтобы он отпустил нам наши грехи?
– Не говори ерунду. Ты помнишь Сэма? Сэма Маркусфельда? Он окончил колледж на два года раньше нас.
– Что-то припоминаю... У него тут тоже страховое бюро, не так ли? Про него ещё в студенческой газете писали, в рубрике «Успехи наших выпускников».
– Вот-вот. Он самый. Я его уже лет десять знаю. Хороший бизнес делает, чёрт бы его побрал. Он согласился нас застраховать.
– Нас? От чего?
– В этом-то всё и дело! От побега пумы! Ты понял? Предположим, мы страхуем нового клиента от укуса пумы. Как ты сказал, пума тут же отправляется по его следу. А пумы, они ведь сами по себе на улицах не появляются, правда? Они убегают. А за каждый побег пумы мы будем получать от Сэма деньги. Разорвёт пума клиента – деньги отдадим родственникам, не разорвёт, заблудится где-нибудь в переулках – положим себе в карман. Каково, а?
– Нет, Бенни, что-то здесь не так. От такого бизнеса твой Сэм разорился бы давно, – засомневался Раттенхоф.
– Да, верно, есть одна небольшая и, по сути дела, несущественная деталь, – признался Фикус. – Это должна быть наша собственная пума. Сэм категорически отказался страховать от побега чьей-то ещё пумы. И я его где-то понимаю.
– Ты хочешь купить пуму?! – в ужасе спросил Раттенхоф.
– А что, я в последнее время не слышал ничего плохого о рынке пум. Конечно, офис придётся расширить, одну из комнат переоборудовать в клетку. Пьяницу МакКэя на первом этапе можно и не ставить в известность. С едой для зверя тоже могут быть небольшие проблемы, но, с другой стороны, при наличии достаточного числа клиентов...
Раттенхоф поднялся со скамейки.
– Всё. Я пошёл домой. У тебя есть листок бумаги? Давай, я тебе запишу телефон врача, о котором говорил.
– Стой! Не уходи! – взмолился Фикус. – Подожди ещё пять минут!
Он опять побежал в телефонную будку. На этот раз, разговор продлился гораздо дольше. Раттенхоф видел, что Фикус рьяно о чём-то спорил, время от времени делая пометки в блокноте. Когда он закончил разговор и вышел из будки, по его лицу тёк пот. Но он улыбался от уха от уха.
– Неужели ты уговорил своего Маркусфельда изменить условия? – саркастически спросил Раттенхоф. – Представляю, во сколько эти новые условия обойдутся моему дяде.
– Ничего подобного! – бодро ответил Фикус. – Это был не Сэм. Ты помнишь Данни Биркина?
– Кого?
– Ах, да, ты его не знаешь! Это мой старый школьный приятель. Сейчас занимается биржевыми операциями. Садись и слушай. Это тебе понравится.
Друзья снова присели на скамью и Фикус уверенным голосом начал разъяснения.
– Итак, Данни согласился продать нам пуму по средней рыночной цене. Предположим, за 10 тысяч. Не пугайся, деньги мы потом вернём.
– Меня больше беспокоит сама пума.
– Не спеши. По условиям сделки, выплата будет произведена сразу же, а доставка пумы произойдёт только через шесть месяцев. Тебе же не нужна пума, правда? Но это не всё. Одновременно с этой операцией, Данни покупает у нас обязательство продать ему пуму за те же 10 тысяч через шесть месяцев. В обмен на это, мы покупаем у Биркина право продать ему пуму через то же самое время и опять же за 10 тысяч. Пока понятно?
– Вроде бы да. Непонятно только, зачем всё это надо.
– Это самое интересное. Предположим, что через шесть месяцев рыночная цена на пум повышается, скажем, до 15 тысяч. Что происходит? У Биркина пумы нет, поэтому он покупает её на стороне за 15 тысяч и отдаёт нам. Мы же, согласно данному нами обязательству, продаём её обратно Биркину за 10 тысяч и он тут же реализует её по рыночной цене, то есть 15 тысяч. В результате, мы получаем наши деньги назад и избавляемся от пумы, а Данни тоже ничего не теряет. Теперь рассмотрим другую ситуацию: цены на пум внезапно падают до пяти тысяч. Биркин, разумеется, купит её по этой низкой цене и доставит нам. Мы же тогда пользуемся нашим купленным заранее правом и отдаём пуму назад, забирая наши 10 тысяч. Данни, конечно, от пумы моментально избавляется, чтобы вернуть свои пять тысяч. Итог тот же: все остаются при своих деньгах и без пумы. Зато официально, мы с тобой будем являться хозяевами пумы на протяжении целых шести месяцев. После этого, если дело пойдёт удачно, мы заключим новую сделку.
– Хм, – задумался Раттенхоф. От обилия информации у него разболелась голова. – А что от этого Биркину?
– Проценты, конечно! Проценты от начальных 10 тысяч за полгода. Но потеря процентов – это мелочь по сравнению с получаемой от такой сделки выгодой. Ты подумай, эта пума обойдётся нам меньше, чем месячная аренда за офис! Мы с тобой могли бы себе позволить приобрести целый зоопарк!
– А ты абсолютно уверен, что никто не доставит нам в итоге контейнер с пумой?
– Об этом и речи не идёт! Вся операция, которуя я описал – это типичный пример хеджирования, уменьшения риска. При подобных операциях никто не говорит о реальной доставке. В ней попросту никто не заинтересован. Кстати, вообще-то я умышленно немного упростил весь этот процесс, чтобы ты понял. На самом деле, мы скорее всего перепродадим наше право на продажу какому-нибудь третьему лицу...
– Значит, пума будет существовать только на бумаге?
– Конечно! Фиктивная пума, по сути. Ну, как тебе идея?
– Занятно... – пробормотал Раттенхоф.
– Скажи уж сразу: гениально! Это же новый инструмент на финансовых рынках – опцион на пуму!
– ...Я только одного никак не пойму, – сказал Раттенхоф. – Как эта фиктивная бумажная пума съест нашего клиента?
Фикус открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его. Улыбка сошла с его лица. Он подпёр кулаками подбородок и задумался. В конце концов он воскликнул в раздражении:
– Слушай, Фритци, что тебе, собственно, важнее, в конце концов – деньги за пуму или живой клиент?!
Раттенхоф не ответил. Он поглядел на растерянного Фикуса, а потом принялся истерически хохотать. Вскоре к нему присоединился и сам Фикус.

Смех затих столь же внезапно, как и начался. Вытерев слёзы, друзья поудобнее устроились на скамейке и начали молча наблюдать за проходящими мимо людьми. Как обычно бывает в таких случаях, оба они мысленно искали подходящую тему для разговора, втайне надеясь, что сосед найдёт её первым. В этот раз, первым оказался Фикус.
– Эй, Хайнц, – начал он необыкновенно серьёзно. – Ты, это, извини, что я иногда называю тебя Фритци.
– Да ладно уж, – ответил Раттенхоф. – Какие проблемы.
– Это я так, шучу. Чтобы было веселее, понимаешь? Хочешь, придумай и для меня какую-нибудь кличку.
Раттенхоф внимательно посмотрел на друга и ответил:
– Знаешь, Бенни, с меня достаточно того, что ты Фикус.
– Угу, – сказал Фикус, пообещав себе разузнать потом у Раттенхофа поподробнее, что же тот имел в виду. – Кстати, вот, чуть не забыл.
Он достал из кармана брюк и протянул другу мятый лист бумаги, весь измазанный багровыми пятнами.
– Что это? – испуганно спросил Раттенхоф. При виде крови у него к горлу начал подступать комок – прямо как тогда, в кинотеатре.
– Договор с покойным Вилбером. Копия клиента. Я нашёл её у него в кармане пиджака, когда обыскивал квартиру.
– Это, наверное, было непросто, – заметил Раттенхоф.
– Да уж, и не говори. Еле отыскал. Кусок пиджака с этим карманом висел аж на люстре. Оставь себе. По крайней мере, твоему дяде не придётся теперь платить четыре страховки.
Раттенхоф, не говоря ни слова, разорвал контракт на мелкие кусочки и выкинул в стоящую около скамьи урну.
– Я понимаю, сейчас не время, – сказал Фикус. – Но ты уверен, что не хочешь попытать счастья... то есть, заняться тут ещё каким-нибудь делом. Мы могли бы найти с тобой что-нибудь... ну, скажем так, менее опасное для окружающих.
– Спасибо за предложение, – ответил Раттенхоф. – Но мне кажется, для меня заниматься бизнесом бесперспективно. Любое начинание заранее обречено на провал. Делать со мной бизнес столь же выгодно, как страховать – прости за пошлость – заражённых СПИДом людей от смерти.
– Нет! – неожиданно бодро откликнулся Фикус.
– Что нет?
– Не от смерти, от выздоровления! Надо страховать больных СПИДом от выздоровления!
– Ты в своём уме, Бенни? Это же аморально!
– Ничуть не аморально! Зачем мертвецам деньги? А любой, даже самый больной, человек в глубине души надеется выздороветь! И вот тогда-то ему и понадобятся средства – чтобы нагонять упущенное во время болезни, понял?
– Ты хочешь брать у смертельно больных людей деньги?
– Ха! А пожертвования для чего существуют, по-твоему? Насчёт денег можно договориться. Пошли!
– Ты не хочешь сперва поинтересоваться, согласен ли я?
– У тебя есть какие-то другие предложения?
– Ты мне дашь шанс донести их до тебя?
– Пошли, – поторопил Фикус. – У нас мало времени. Поговорим потом.
– Потом будет поздно, – пробурчал себе под нос Раттенхоф и последовал за другом.

День триста девяносто первый

– Как идут дела у господина Мартера? – спросил Раттенхоф, отхлёбывая кофе. – Только не говори дяде, что я спрашивал. Я это так, чисто из любопытства.
– Недурно, очень недурно, – ответил сидящий напротив Фикус. – Только не говори дядюшке, что я тебе это передал. В принципе, последние тесты указывают на значительное улучшение состояния. Лучше, в общем-то, некуда.
– Он выздоровел?! – Раттенхоф подпрыгнул на кресле. – Наш банковский счёт уменьшится на половину!
– Да нет, не пугайся, – попытался успокоить друга Фикус. – Всё не так просто. Во-первых, результаты обследования ещё должны проверить полдюжины комиссий. Во-вторых, надо найти подходящее объяснение столь быстрому выздоровлению. Дядя уже целый месяц ломает над этим голову и строчит без конца отчёты. Потом последуют новые тесты, научные симпозиумы, конференции... ну, ты знаешь, о чём я говорю. Это может длиться годы. Главное, что никто наверху не верит, что от этой болезни можно вылечиться. Соответственно, никто в ближайшее время не осмелится сказать, что Мартер и другие полностью выздоровели. Более вероятно, учёные придут к выводу, что у них изначально был не СПИД.
– Бедный, бедный Мартер, – грустно сказал Раттенхоф. – Теперь его затаскают по обследованиям. Надо будет всё-таки сделать ему какой-нибудь ценный подарок, когда его выпишут из клиники.
– Это само собой, – согласился Фикус.
Они сидели и пили кофе в небольшом кафе возле своего нового офиса. Этот офис представлял из себя, по сути дела, такую же щель, как и предыдущий, но находился в престижном районе города и посему являлся щелью совершенно иной категории. Тем не менее, из его окна открывался столь же впечатляющий вид на окно дома напротив. Этим домом был институт, в котором работал дядя Фикуса.
Организовать открытие страховой конторы при исследовательской клинике оказалось непростым делом. Фикус провёл целых два месяца, бегая из одного кабинета в другой. Раттенхоф помогал, как мог, а в остальное время глотал слоновьи дозы успокоительных средств. В конце концов эта привычка чуть было не сделала из него самого пациента. Однако настал день и Фикус торжественно объявил, что ему «удалось договориться».
С тех пор дела шли, в целом, удачно. Деньги благотворительных организаций, перечисляемые в качестве страховых премий, стабильно оседали на счету фирмы. Правда, Раттенхофа никак не покидал страх о приближающемся финансовом крахе всей схемы, но в то же время, это более чем компенсировалось мыслью о том, что подобный крах сделает многих людей счастливыми.
Раттенхоф сделал ещё один глоток кофе и обратился к Фикусу:
– Бенни, ты просматривал вчерашнюю прессу?
– Фритци, ты же знаешь, я читаю только спортивные новости. Что произошло?
– Не произошло, а может произойти. Последний доклад экспертов говорит, что лет через пять России грозит катастрофа из-за всеобщего заражения СПИДом. Это потому что болезнь развивается около десяти лет, а массовые заражения начались как раз полдесятилетия назад.
Фикус улыбнулся краешком рта.
– Ты, я гляжу, уже строишь планы на расширение. Глобализация покоя не даёт?
Раттенхоф замолк и опустил взгляд на чашку с кофе.
– Фритци, – сказал вдруг Фикус. – Слушай меня внимательно. Когда я умру...
– Что?! – испуганно переспросил Раттенхоф.
– Когда я умру, – совершенно спокойно повторил его друг. – Чего в этом странного? Я же старше тебя!
– На два месяца и четырнадцать дней, – мгновенно подсчитал Раттенхоф. – Не такая уж и существенная разница, я бы сказал.
– Ну да, конечно, но вдруг меня случайно застрахует от укуса пингвина какой-нибудь придурок типа Мэтта?
– У пингвина разве есть зубы?
– Это не принципиально! Забыл, что ли? – не на шутку разозлился Фикус. – Так вот, обещай, что после моей смерти ты никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги не переименуешь нашу страховую контору в благотворительное общество. Усёк?