Иоланда и Пан

 Иоланда была вся какая-то коричневая. Не то чтобы пряная и душистая, нет, просто цвет у неё был такой. Овальное, чуть заостённое книзу лицо обрамлялось каштаново-коричневыми волосами, ниспадающими на плечи. Ржаво-коричневые глаза меж изчерна-коричневых ресницами под чуть более светло-коричневыми, вразлет, бровями. Губы и те, несмотря на то, что были вымазаны в красную помаду, обладали каким-то лёгким налётом коричневости. И это уже не говоря о том, что кожа её, подвергшись воздействию солнечной радиации, приобрела ровный золотисто-коричневый оттенок. А когда она, раздевшись, придирчиво рассматривала в зеркале своё небольшое, но сильное, с переливающимися под кожей мускулами, тело, её взгляду открывались кофейно-коричневые соски, венчающие её аккуратные маленькие груди, и густо-коричневая бархотка под коричневым же, ухоженным курчавым лобком. И тогда она вздыхала и говорила сама себе - а жила она одна, - говорила: "Почему же он не обращает на меня внимания? Разве у меня что-то не так? Ну, может, грудь побольше, а так..." - Она вздыхала и вновь погружалась в рассматривание самой себя.
 "ОН" - это её сослуживец, красавец мужчина, блондин с широкой улыбкой и тёплым взглядом, таким тёплым, что Иоланда под ним таяла, как шоколад. Сам того не заметив, он очаровал Иоланду с самого первого дня своего появления. Не смотря на все её неловкие попытки привлечь внимание, он был с ней по прежнему... не то, чтобы холоден... скорее, нейтрален, каким бывает человек к столу, за которым сидит, или к чашке, из которой пьёт чай. Иоланду его холодность бесила и приводила в отчаяние, и крепло желание добиться его, чего бы ей это не стоило. В её разгорячённом воображении возникали и рушились планы охмурения, один другого изощрённей, мысли, словно потревоженные внезапным вторжением в улей пчёлы, сердито жужжали и метались в её голове, некоторые даже вылетали через рот наружу, и тогда случайные попутчики пешеходы, с сомнением поглядывая на Иоланду, ускоряли шаг.
 Иоланда споткнулась и, чуть не упав, остановилась на месте. Подняла глаза и увидела слева от себя, над входом в тусклую лавчонку, золотом по чёрному, готикой, вывеску: "Доктор Панебрахель, адепт оккультных наук, знаток чёрной, белой и красной магии, властитель того и этого миров". Ниже висела табличка, где сообщалось, что "Доктор Панебрахель имеет разрешение от магистратуры на практику, подтверждённое Всемирной Академией Оккультизма, членом коей он и является". И ниже: "Лицам, не достигшим половозрелого возраста, вход строго восприщен!" Иоланда, впрочем, ничего этого не читала: её взгляд был прикован к "красной", выведенной на фоне пузатого, проткнутого серебрянной стрелой, красного сердечка, "магии". "Вот то, что мне надо!" - подумала она и, не колеблясь, вошла в сумрак обиталища мага Панебрахеля.
 "Что привело вас, госпожа Иоланда, в моё сирое убежище?" - торжественно произнёс Панебрахель; звёздочки серебрились на его остроконечном колпаке и чёрном плаще, чьи полы доставали до земли; он сидел в просторном кресле в глубине затемнённой комнаты, белки его глаз матово светились. "Где-то я видела такой взгляд", - подумала было Иоланда, но тут маг надел чёрные очки, и она перевела взгляд на его длинную острую бороду, до пояса, - как бы в противовес звездочётскому колпаку, - и, поспешив удивиться , сказала: "Откуда вы знаете моё имя?" - "Звёзды подсказали, да. И что же привело ко мне столь прелестную особу?" - "А это вам звёзды не подсказали разве?" - Я просто не спрашивал. Но если хотите..." - "Не надо, я сама скажу, - прервала его Иоланда.- Видите ли, доктор... Дело, знаете ли, в одном мужчине... Я..." - "Вы желаете его смерти? У меня есть отличный..." - "Нет, что вы, совсем нет, я..." - "А, как же я сразу не понял! Вам нужно приворотное зелье!" - "Да, наверно. Я хочу, чтобы он любил только меня, на других женщин и не смотрел, чтобы любил меня всегда, и чтобы никакая сила, даже колдовская, не отвернула его от меня! Да, вот чего я хочу!" - "Ах, вот даже как, - задумчиво произнёс Панебрахель, - тут одним зельем не обойдёшься, - придётся провести обряд дьявольского очарования, но это дорогого стоит..." - "Я заплачу любые деньги!" - "Отлично! Только должен вас предупредить - обряд чрезвычайно сложен и в чем-то, быть может, неприятен; но вы и виду не должны показывать, что вам не нравится - иначе всё сорвётся". - "Да я на всё готова, хоть душу дьяволу продать..." - "Ну, этого не надо - по-ка, - и доктор Панебрахель рассмеялся. Потом спросил: Как, вы говорите, зовут возлюбленного?" - "Наперхабель". - "Ага, хорошо. Значит, обряд - в полночь, в заброшенной часовне за городом. Прошу вас, госпожа Иоланда, ничего не бойтесь и ничему не удивляйтесь". - "Да". - "Разденьтесь и ложитесь на алтарь". - "Совсем?!" - "А как же: иначе духи не снизойдут - они не склонны к ханжеству". - "Ладно, ладно", - сказала Иоланда и, поёживаясь, разделась. Ночная тьма слегка расступилась под светом свечей, уже расставленных ловким Панебрахелем вкруг каменной плиты, исписанной какими-то таинственными письменами. И на неё ложиться? "Скажите, доктор, - может, на алтарь что-нибудь подложить, а?" - " Не смешите меня, милочка! Кто здесь маг: вы или я? Не-льзя! И вообще, выпейте-ка вот это - оно введёт вас в нужное астральное состояние".
 Выпив напиток, Иоланда почувствовала ледяное спокойствие и уверенность. Глянув на согнутую спину доктора, чертящего на земле круги и квадраты, пентаграммы и прочее, она только спросила через силу: "Уже скоро?" - "Минутку", - и легла на холодный камень. Правда, чувство камня почти сразу исчезло, и она словно просто висела в воздухе, овеваемая лёгким ветерком и сладким запахом ароматических свечей. Над ней склонилась тень, дыхание, голос: " Это необходимо", - влажная кисточка забегала по её телу причудливыми тропами - это было где-то вдалеке, у пределов её чувственного мира. Она открыла глаза и ничего не увидела, или может быть, она только хотела открыть глаза? - она уже ничему не удивлялась и отдалась созерцанию самой себя. Откуда-то издалека доносился невнятный, словно умирающий шум прибоя, голос. Порой из невнятицы возникали слова: "Асмодей... Бафомет... Вельзевул... Заклинаю... Приидите... Дайте сил... чар... Напитайте тело приемницы вашей... силами вашими... Дабы избранник дочери вашей... Иоланды... смертный Напер... хабель... Не имел бы желания... есть, пить и радоваться... без Иоланды... Ра-ка-ба-ра-ка-зу-ним...  Голос растворился в прибое. Взрыв петарды, пахнуло жжёным порохом и палёной шерстью. Что-то когтистое и шершавое раздвинуло ноги, твёрдое и холодное вошло в пределы Иоланды. Хотелось кричать, но омерзение и холод сковали мышцы: Иоланда стала статуей, каменным изваянием. И что-то внутри неё копошилось, ёрзало, билось о стенки влагалища, как о своды колокола бьётся язычок. Оставив за собой холодный потёк, убралось. Ещё одно - колючее, шипастое, разрывающее плоть, царапающее - кошка когтями по сердцу - с размаху на кактус, ёж, свернувшийся в шар в животе, тысячи иголок, колющие разом и насквозь, тёплое, тёплое, густое, ка-а-ап, ка-а-ап... Третье - тонкое, гладкое, гибкое, змеится внутрь, туда, сюда, ползёт по жилам, по венам, везде. Оно везде - во всём теле - в каждой клетке движение-шебуршение. Противно, скользко, гадко. Разорвать, разодрать себя на части, очиститься, выбить этот шорох. Нельзя - рук нет, ног нет, движение только внутри. Мука, злюка, уйди! Уйди, уйди, уйди! - кричит Иоланда, лёжа на кровати. Жар, всё тело в испарине, горю! Дрожащей рукой телефон: доктора! "Здраствуйте, мадемуазель Иоланда. Доктор Храбенапель у аппарата..." Трубку вдребезги о тумбочку - к чёрту! Неделю в постели - пила воду - потом на ноги, слабость, дрожь, чуть не падаю. Поправилась, отъелась, ушла с работы, устроилась на новом месте.
 И никаких больше докторов!