Мир, где не было ошибок

...Элла играет с чем-то, что лежит на траве у калитки соседнего двора. Я подхожу к ней. Она сидит на корточках, как и в тот пасмурный день шесть лет назад, когда я в последний раз видела ее. Эллочкина мама часто просила меня “посидеть с девочкой”, и я любила это: играть с Эллой в куклы, когда ей было четыре года, а много позже - рисовать ей “что-нибудь красивое” на листках, торопливо вырванных из клетчатой тетради. Тогда ей было десять лет, почти одиннадцать. Она только-только начинала превращаться из смешливой девочки в угловатого подростка. Почему-то ей и сейчас 10 лет. Это странно. Но я уже не удивляюсь. За последние минут пять я уже четвертый раз выхожу из своего дома, и каждый раз меня зовут по-разному. И ее тоже, впрочем. Я не знаю, почему так получается.

Элла поднимает голову. Ее зеленые глаза в коричневых крапинках словно изучают меня. После секундного молчания Элла заговаривает со мной.
- Как тебя зовут?
 Я называю первое пришедшее в голову имя. Я не обманываю Эллу: с этого момента меня действительно зовут именно так. Но я знаю настоящее имя Эллы,  и знаю, что сейчас она снова обманет меня, как уже обманула три раза.
- Ара.
- А меня зовут Унга.
Окружающее стремительно тает, сменяется синеватой дымкой, и вот я снова выхожу из калитки деревенского дома, и снова Элла сидит на корточках и играет.
- Как тебя зовут? - спрашивает Элла.
- Велла.
- А меня Айни.
Все исчезает, и я снова выхожу из калитки. Элла опять играет на улице, сидя на корточках. Вот она поворачивает голову, точно так же, как в прошлые пять раз, и спрашивает:
- Как тебя зовут?
- Меня зовут...
Так, мне это уже надоело. Каждый раз меня зовут по-другому, и ее тоже, и каждый раз все кончается одним и тем же: мы знакомимся, и сразу же начинается все заново. Назло ей скажу сейчас не то имя.
- Меня зовут Аста... (“О Господи, я же хотела наврать...”)... то есть Велла.
- А меня Утренняя звезда.
Я киваю ей, разворачиваюсь и иду обратно, к себе домой. До меня не сразу доходит, что у меня “получилось”. Я открываю калитку...

Какой странный сон. К чему бы это мне приснилось? Я протираю глаза и вдруг осознаю, что все так же нахожусь у калитки бабушкиного дома, только не снаружи, а внутри. Я сижу на траве, прислонившись спиной к забору, и надо мной тихо покачиваются ветви вишни.
Ничего не понимая, я встаю и иду в дом. Высокое крыльцо, выкрашенное коричневой краской, половичок у входа. Как же давно я этого не видела. Шесть лет. Шесть лет назад было последнее лето, когда я сюда приезжала. Потом бабушка умерла.
С “той половины” - с летней половины дома - доносится детский смех, и я вдруг понимаю, что во дворе на веревке видела детские штанишки и рубашки, но почему-то не обратила на это внимания. Мне кажется, что я слышу голос дяди Коли, но это, конечно, только кажется. Дядя Коля умер почти пять лет назад, и слава Богу. Он был слишком низким человеком, чтобы мне хотелось видеть его в живых. Но он умер, а голос, который я слышу, не может принадлежать ему: слишком он чистый, этот голос, слишком добрый и светлый.
Голос что-то говорит, ему отвечает голос какого-то парня, заливисто смеется ребенок. Половик под ногами не разорван, и половицы не скрипят. Из-за двери вкусно пахнет пирогами.
Дверь за моей спиной тяжело захлопнулась, и мне показалось, что я успела услышать, как звякнули в длинном коридоре дужки ведер с чистой водой.

Я прохожу в комнату. После темноты коридора яркий свет слепит мне глаза. Я поворачиваю голову, чтобы не смотреть на лампу, и упираюсь взглядом в диван. На диване лежит дедушка, заложив руки за голову, и улыбается мне. “Что-то тут не так”, - думаю я, и вдруг с испугом понимаю, что всего этого просто не может быть. Дедушка умер от рака, когда мне было девять, но вот он лежит, живой, и - более того - здоровый, а рядом на стуле сидит бабушка: живая, здоровая и веселая. Облокотившись на край стола, стоит Юра. Юра – мой младший брат, точнее, он был моим братом. Когда мы были еще совсем маленькими, он выбежал на дорогу за покатившимся мячом… Теперь ему было бы пятнадцать лет. Было бы. Но вот он, стоит и улыбается мне: я узнала его. Но этого же просто не может быть… Я до сих пор помню эту страшную картину: лужица крови на сером асфальте и безжизненно свесившаяся с носилок ручонка, выпачканная дешевым шоколадом. А, я все поняла. Я сплю, и все это мне снится. Можно расслабиться. Сейчас с потолка спустится ангел с крылышками и споет песню под аккомпанемент арфы. Или на чем там играют ангелы? Не суть важно. Какой замечательный сон. Теперь главное - не проснуться.

- Котенок, что с тобой?
Я поворачиваюсь на голос. Папа встревоженно продолжает:
- Что-то случилось? У тебя лицо какое-то испуганное.
Я смотрю на него, и вдруг мне начинает казаться, что все-таки это не сон. Кто его знает, почему. Хотя отец - бодрый и загорелый, и на его лице нет ни следа от бессонных ночей, проведенных за работой, но я смотрю в его глаза и понимаю, что это все же он: мой милый папа, до боли честный и проникновенно-нежный, принципиальный, немного упрямый и очень любящий. Мама сидит рядом, и это, конечно, тоже настоящая она, а не сон. Во сне я никогда бы не увидела с такой ясностью ее руку на столе, изящную нежную руку с короткими ногтями. Я никогда не могла понять, почему она не отрастит их. Мама положила голову отцу на плечо. Да, наверное, они играют свои роли перед бабушкой. Несколько лет, с тех пор, как они развелись, и до того, как умерла бабушка, они делали вид, что ничего не произошло, и перед бабушкой играли роль счастливой семьи: он, она и я. У бабушки было больное сердце, и если бы она узнала, что ее старший сын тоже развелся с женой, как и младший, - она бы этого не вынесла. И мне все время приходилось врать, а я не люблю врать. Даже если это “ложь во спасение”, как когда-то сказала мама. Милая, милая мама...
Если бы они только тогда не развелись. Мама не вышла бы замуж за этого... терпеть его не могу. И не было бы стольких лет ссор, мелких пакостей, которые он делал нам с мамой. Не было бы крика, нервных срывов, и я не жила бы столько лет в постоянном страхе, что вот-вот случится что-то ужасное и непоправимое. Всего этого бы не случилось, если бы отец не сидел все время над своими бумагами, забывая про все на свете - даже про нас. Если бы он тогда был таким, каким я его сейчас вижу.

- Котенок, все в порядке? - тревожно спрашивает отец.
- Папа, что это? Почему мы здесь? Почему вы все здесь сидите?
- Что с тобой? - улыбается мама. - Ты разве забыла? Сегодня мы едем домой. А сидим “на дорожку”, как обычно. Сейчас тетя Аня вернется, все вместе и поедем.
- Кто это - все вместе?
- Ну ты даешь, дочка. По-моему, ты перегрелась. Хотя солнца почти нет... Мы четверо, тетя Аня с дядей Колей, Витя с Наташей и с маленьким.
- С какой Наташей и с каким маленьким? И вообще, тетя Аня же с ним развелась?..
- С кем?..
- С дядей Колей.
- Никогда они не разводились, что ты такое говоришь!
Витя - мой двоюродный брат. Он старше меня на шесть лет. Его родители развелись очень давно, я это знаю точно, в чем бы меня ни пытались убедить. И вообще, дядя Коля уже несколько лет назад умер. Но получается, что он жив, а Витя, значит, женился, и у них с женой уже ребенок? Что-то здесь не так, это могло быть только во сне, но я знаю, что это не сон. И в то же время все - не так. Не так, как на самом деле, но так, как должно было быть. Сейчас я задам вопрос, и я, кажется, знаю, что мне ответят.
- Папа, где я живу?
- Что значит где? Мы все вместе живем на улице Лермонтова.
Папа смотрит на меня изумленно и ничего не понимает. Я тоже ничего не могу понять: да, действительно, когда-то мы должны были получить квартиру, на улице Лермонтова – большую светлую квартиру почти в центре города. Из-за какой-то нелепой случайности эта квартира досталась не нам, и я давно уже забыла про это.

Все, что я вижу, реально, но это не может быть реальностью. Живая бабушка, живой дедушка, живой Юрка. Дядя Коля - благородный, никогда не бывший негодяем и никогда не разводившийся с тетей Аней - все это может быть просто видением после сна на жаре, попыткой разгоряченного мозга выдать желаемое за действительное. Но квартира на Лермонтова... Не знаю, почему я про это спросила, на самом деле это никогда не было важно для меня, я просто уцепилась за первую попавшуюся деталь своей жизни, и то, что она оказалась не такой, как в реальности, ошеломило меня. Не такой, как в  моей  реальности... Меня потихоньку начал охватывать ужас прозрения. Не знаю, что случилось, и почему я здесь оказалась, но люди здесь те же, что и в моей реальности, вот только поступки они совершают не такие, и судьба более благосклонна к ним. Как будто бы кто-то всесильный вдруг решил исправить все ошибки, допущенные жизнью. Мир без ошибок. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы это было правдой. Я не могу, я должна это проверить, просто обязана, иначе я не смогу спать спокойно.
- Дядя Коля пьет?
- Никогда капли в рот не брал.
- А в моей реальности он пьет беспробудно! Пил... пока не умер.
Наверное, со стороны я была похожа на пациентку психбольницы. Я ничего не могла сделать с радостью, которая наполнила каждую мою клеточку. Да, иначе и быть не могло! Сейчас проверю еще кое-что...
- В м о е й реальности тут был плющ... - я осторожно отвела в сторону занавеску у окна. То, что я увидела, заставило меня вздрогнуть, хотя я до сих пор не знаю, почему. Плющ стоял на своем месте, желтеющий и почти засохший - вместо ярко-зеленого, который я ожидала увидеть. Зато рядом в пушистых листиках фиалки прятались лиловые цветки с желтыми шариками тычинок. Я никогда не любила этот плющ - не то, что фиалку.

Я подняла глаза. Все они - мама, отец, бабушка с дедушкой - смотрели на меня, как на сумасшедшую. В комнате повисло молчание. Наконец, мама рассмеялась - немного неестественно, было похоже, что она просто стремится сгладить обстановку.
- Ты просто перегрелась. Слушай, вот смешно-то! Приедем - все Димончику расскажу. Димчик посмеется.
- Какой Димчик? - мне почему-то стало страшно. Я знаю только одного Димончика: младший брат моего бывшего одноклассника Темки.  Моего друга Темки. Я почти безответно любила Артема три года с чем-то. Мне так хотелось сделать его жизнь легкой и приятной. Он принимал все то, что я для него делала, но как-то нехотя. А потом он познакомился с какой-то девчонкой. Я узнала об этом только через полгода, да и то случайно. Мы не ссорились с Темкой: спокойно все обсудили, и теперь мы просто хорошие друзья.
Не это меня испугало. Темка - это уже прошлое, уже полгода, как все это произошло, и теперь это для меня - всего лишь картинки из памяти. Меня испугало имя “Димчик”. Темкин брат никогда не занимал столько места в моей и маминой жизни, чтобы все новости сообщать в первую очередь ему.
- Какой Димчик, мама?
- Как это какой? Да-а, ты действительно перегрелась. Забыть, кто такой Димка!
Нет, только не это...
- Твой любимый Димка.

Я не хочу. Не хочу! Господи, Ты слышишь? Возьми у меня все это, мне не нужно это, не нужна жизнь, в которой не было ошибок, если и это - только исправление ошибки. Бабушка, дедушка, Юрик, благородный дядя, все это - и... Мне нужен Саня, только Саня, Саша, Сашенька, и никакого Димки. Если Саша - это ошибка, то мне не нужна жизнь без ошибок. Пусть все будет из одних только ошибок, весь мир, только верни мне Саню.
- Где мы с ним познакомились, мама?

Ты не можешь мне солгать. Скажи мне правду. Пусть мне будет больно, но это будет правда.

- На дне рождения. Ты вышла из подъезда, а навстречу шел он...
- Как он выглядит? Не спрашивай меня ни о чем, мама, милая, только скажи: какой он?
- А глаза такие черные-черные... А сам такой высокий-высокий...

В голосе мамы была ирония. Я не сразу поняла, что она меня передразнивает - мой первый рассказ о встрече. Такие слова я могла бы говорить года три назад. От них так и веет нежной наивностью. “Черные-черные... высокий-высокий...”. Что?.. Нет, это правда?..
- Насколько высокий?
- Два метра. Почти.

Я знаю. Да, я знаю, что почти. Как я могла сомневаться. Тот, кто выкинул из этого мира все плохое и неправильное, просто обязан был оставить неизменным самое правильное, что я только знаю. А имя... Ну, что же, ведь я даже не знаю, как здесь зовут меня саму. За все надо платить, и имя - не самое большее, что могло бы уйти в качестве платы. Я не знаю еще, права ли я, но я просто уверена: мамин “Дима” и мой Саня - это один и тот же человек. Иначе не должно  быть. Мир меняется, и незначительное может уйти. Перед тем, как мы пошли на автовокзал, я спросила бабушку, есть ли у нее кошка. Я знала, что была кошка Пушинка, а потом, когда Пушинку загрызла соседская овчарка, у бабушки появилась кошка Тишка. Я была уверена, что хотя бы одна из них должна быть в этой реальности.
- Конечно, милушка моя, конечно, есть, что ты такое говоришь-то.
- А как ее зовут?
- Которую?
За дверью мяукнули. Бабушка открыла, и в узкую щелку проскользнули три тени.
- Вот это Пень, - неторопливо сказала бабушка, - а это Пушка, а это...
Я не дослушала. Как бы их ни называла бабушка, но Пень - Пенька - была самой что ни на есть настоящей Пушинкой, Пушка - Тишкой, а рыжий кот - как его зовут, я не успела услышать - это тот самый, который ловил у бабушки крыс еще до появления обеих кошек.

Кое-что, конечно, изменилось. Мама не разводилась с отцом, поэтому я никогда не встречала Артема, не было трех лет, которые кончились ничем, и поэтому я познакомилась с Саней - здесь его зовут Дима - на два года раньше.  В этом мире у него тоже все идеально, как и у меня, и иначе не могло быть. Изменились только имена, но сути остались прежними, и когда я вернулась домой - он так же обнял меня, так же посмотрел в глаза: “У тебя что-то случилось, солнышко. Нет, не говори, что ничего. Уж я-то знаю”. Я улыбнулась. Конечно, это ты, мой милый, мой хороший, ты не изменился совсем, потому что все, что есть в тебе - все это хорошо, и поэтому это должно быть. Имя... Ну что же, за все надо платить.

Я мою посуду на кухне. С тарелок стекает мыльная вода, капельки жира утекают в трубу. Они исчезнут из этой жизни, и я больше никогда их не увижу, - как все, что когда-то делало эту жизнь не такой прекрасной. Когда-то... Этого никогда не было, всего лишь кошмарный сон, который наконец-то прекратился. Сон... Мне внезапно становится страшно. А вдруг сон - то, что я вижу сейчас, и мне только еще предстоит проснуться? Я ущипну себя за руку - и...

Боль была слабой из-за того, что пальцы скользнули по мыльной коже, но этого хватило. Да, это не сон. И это хорошо. Наверное, хорошо и то, что я до сих пор помню ту, неправильную “реальность”. Это поможет мне быть сильной, закаленной против всех жизненных трудностей. Хотя какие тут могут быть трудности... Это правильная реальность, и здесь нет места подлости, лицемерию и коварству. Все трудности, которые тут могут встретиться, могут быть преодолены человеком духовно сильным, умным, честным, и здесь не нужно с детства окунаться в жестокую правду жизни, отращивать клыки и когти, чтобы выжить. Здесь не нужно выживать - можно просто ж и т ь. И наверняка здесь не осталось ничего плохого, что когда-то было в моей жизни. Не было бедности, постоянного чувства голода, унизительного осознания того, что ты ходишь в чьих-то обносках, в то время как твои одноклассники носят все новое, модное и недешевое. Не было этих конфликтов с преподавателями на первом курсе и с подругами – на третьем. Не было унижений, страданий, не было ничего этого, даже по мелочам: наверняка здесь никогда не было той незаслуженной двойки за поведение во втором классе, когда меня перепутали с какой-то моей одноклассницей, а я из гордости не стала доказывать, что я - это я. 

Мне нужно “вспомнить”, как я жила раньше в э т о й реальности. Родителям я сказала, что почему-то не помню отдельные вещи. “Я могу забыть, как кого-то зовут, а могу помнить это, но забыть, кем он мне приходится. Пожалуйста, напоминайте мне, если я вас попрошу. Это поможет мне вернуть свою память”. Мне было неприятно говорить неправду. Но ведь, в конце концов, я почти не обманула их...
Я поняла. Как все просто. Могли измениться детали, но суть не меняется, если только она изначально не несла в себе какого-то вреда. Значит, один безобидный, но достаточно важный факт не должен меняться. Я обязана была вести дневник. Конечно, я могла перестать этим заниматься несколько лет назад, но должны были тогда остаться старые тетради - в  л ю б о й реальности я ни за что не выбросила бы их.

Конечно. Вот они. Лежат себе на полке, и я нашла их с первой попытки. Интуиция подсказала мне, что в  т а к о й  комнате я положила бы их именно сюда. Великая вещь интуиция. Так, что у нас тут? Точнее, у  м е н я... Надо же, даже номер тетради совпадает. И обложка такая же. В этой реальности я тоже нумеровала дневники...
Это была гениальная мысль - от скромности я не умру, конечно... Никто не расскажет мне о моей жизни лучше, чем я сама. Но, наверное, мне не стоит сейчас читать с середины. Закончу мыть посуду, найду самую первую тетрадь - и сяду читать все по порядку. Хотя... Можно же просто посмотреть. Ну хотя бы одним глазком, одну-единственную тетрадь: самую последнюю. Я только гляну - и сразу пойду мыть тарелки.
Рисунки... В этой реальности я тоже рисую в дневнике, и тоже пишу стихи. А почерк у меня здесь намного лучше. И записи какие милые... Нет, определенно, в  э т о й  реальности у меня никогда не было особых проблем. Но стихи... В  т о й, прежней реальности, они были иногда обычными, а иногда мне казалось, что это стихи из какого-то светлого, чистого мира. Такого, как этот. А здесь часто попадаются какие-то темные стихи, черные, пропитанные непонятной болью, но невероятно прекрасные. Неужели это написала я? Не я, конечно, но то мое “я”, которое было здесь до меня. А где она сейчас, эта другая я?
Я листала тетрадь, разглядывая рисунки. Я могла бы так нарисовать, но этого я не рисовала никогда, и поэтому каждый набросок был для меня откровением. Наконец, я добралась до последней записи. После нескольких неразборчивых строк шло стихотворение. Я стала читать его, и оно заворожило меня своей болью и красотой. Оно было похоже на ночь, на звенящие струны, на брызги крови, полет над пропастью на тонких черных крыльях. Я не могла оторваться от него и продолжала читать, хотя почему-то понимала: мне нельзя этого делать. Если я буду читать дальше, то случится что-то страшное и непоправимое. Но легкие строчки захватывали меня, куда-то тянули, влекли,  я видела, как мир вокруг меня начал таять, как утренний туман, и я таяла вместе с ним...

Светило солнце. Оно растворило белесое облако, которое меня окружало. Я лежала у себя на диване, простыня сбилась в сторону, а за окном играли дети. Мне казалось, что я наполовину состою из какого-то тумана, но постепенно это чувство прошло. Осталось другое: светлая боль непоправимости. Было рано, мама еще не проснулась, и на другом конце города все еще спал отец - мой папа, который всю ночь сидел над бумагами. Наверное, через месяц, когда у него будет отпуск, он поедет к себе на родину. Он подойдет к двум могилам, и, наверное, к третьей тоже, хотя в последнем я не уверена. Я не была там шесть лет. Не знаю, почему я не могу туда поехать. Что-то не пускает. Странно все это...
На спинке стула висит Санина футболка, в ванной тихо жужжит бритва. Мой милый Санька. Как хорошо знать, что в любой реальности всегда остается неизменным что-то очень  правильное...