Утро

- ???? !!!! !!!! !!!!

Грохнула дверь пощечиной. Шарахнула в бессилии, отчаянием, злостью. Ударила пустотой как громом, и оглушила, на мгновение, на последнюю твою секунду…Взорванные эмоции… Тебя больше нет. Тишина возвращается шепотом; прокрадываются трели дождя, возгласы птиц; хорошо, и все еще весело от неожиданно разыгравшегося утреннего спектакля…

Я лежал на кровати, играя сигаретным дымом, и думал о грустных словах ты оставила уходя. Дым поднимался кольцами, и уходил в потолок. Комната была влажной и ужасно далекой, будто оторванная от всего и повисшая в воздухе. Так бывает, когда голова покачивается c ночи, и окна начинают смотреть во внутрь, и еще один кофейный удар довершает понятие невесомости. Прощай, моя любимая! В это утро, ненастное, сырое, замечательное утро, одинокое, полное воздуха, утро, которое я так долго ждал, мне стыдно сказать тебе, как я счастлив.
Я люблю расставания. Трогательную невинность их, искренность. Условный трагизм эмоциональных взрывов, минутных, но значительных своим смыслом, найденным вдруг. Ощущение легкости, пустоты и будущего словно белого неначатого листа. Грусть. Горечь. И воспоминания. Светлыми бабочками они кружатся по памяти, так нежно, так прекрасно, что подчас корявая, но чем-то милая история кажется празднеством, изгаженным судьбой. Мелодрама чувств.
Мой ангел, проходит все. И та любовь, о которой ты твердила часами, несчастный продукт твоего воображения. В один день мир рисуется таким закономерным, что становится страшно. И наши встречи с тривиальным исходом – романтический способ избавиться от еще одной человеческой потребности. Счастье - обычная арифметическая единица, в которой сводятся к нулю физические и духовные человеческие нужды. И потому, что все духовное на мгновение затмила ты, я был счастлив. А однажды – даже до сумасшедствия счастлив.

Тот удивительный желтый вечер когда ты, опутаная темнотой и осенней свежестью, распахнула двери моего дома, я помню. Казалась ты сном, настолько желанным и неожиданным было твое лицо. Губы твои, раскрытые, круглые губы, неровно выкрашенные в коричневый блеск – винные вишни, чайное чудо – подрагивали; колебаясь меж тем, что осталось там, в темноте, и неведомой ночью, ждали. Желание было твое - в них. Они звали, играли, чувствовали вместо тебя. Большие, текущие по всему лицу, влажные, горьковато-сладкие, словно сок невылупившегося грецкого ореха. Ты вошла, сыростью желтых ботиночек тихо ступая, короткое, клетчатое пальто, шепчущий шелк платка, хрупкий, дрожащий голос:
- Здравствуй.
Здравствуй, мой сон, моя сошедшая в руки мечта, моя страсть, мое воображение.
Когда я, истекая стихами и спермой, звал тебя, рисовал тебя, искал следы твои, запах твой, ты явилась, в ясный, осенний вечер, моя сказка, желтая, падающая фея. Ты вошла рассыпая смех листьев, улыбаясь капельками звонкой легкой влюбленности, любопытства, шаловливое создание шалого вечера. Здравствуй.
И твои пальцы несмело стягивали клетки пальто, и легкая змейка платка обнажала шею, и нервы мои трепетали как струны. Медленно, не касаясь тебя, я терял смутные фразы, врал, не понимая, скатываясь глубже и глубже, тебя не касаясь ни взглядом, ни мыслью, но чувствуя телом, каждой клеточкой, пронизанной словно иголками электричества, тобой. Носилась ты в воздухе, заполняла тенями бледные мои иллюзии понимания, превращаясь в туман, невыносимый и душный. И с того берега я возвращался лишь для того, чтоб сварить тебе кофе из пены бурлящей наружу, глянуть на полное диких фантазий зеркало, и,
вспомнить о времени, глупом, томимом, застывшем на пальцах твоих; стрелки, секунды, мгновения колят в висок, пальцы твои, так близко, смеешься, искры дрожащих касаний, твой смех, кисти из свитера дыр и прости, слов твоих пыль так бессмысленна, и, сливается все, колокольней огромного зыбкого звона, сливается, зыбкого звона, сли, звона, сливается, звона, и звона, и звона, и …

Бам. Упавшего грохот ботиночка...
Жар. Как жарко.
Жарко как в комнате крошечной в серой осенней тени.
Запотевшие окна. Стул, и постель, всюду раскидана, пол, на полу, прямо п`о полу. Шквалом находит, охватывает, носит, кидает, бьет; долгим, пронзительным, снова кидает, ширится, движется, сносит, кидает, и туго сжимая внутри, снова уносит и вспять возвращается, долгим, пронзительным, бьет, все сильнее, и

Бам. Твой ботиночек. Падает. На пол. Со стула. И утро.
Ты
смеешься, счастливая. Белые, бледные пятна груди, из окон
синее капает утро.
В пыли, комната в сером. Кругом, беспорядок. Кофе и.
Ты.
И лицо твое бледное, серое с ямами глаз.
Тонкие плечи, длинные руки.
Гибкие кисти из синего мела. И вся
словно из серой прозрачной бумаги. Бледная тень. Ты проходишь
мимо меня, окунаешься в ворох одежд
и обычной, смешливой девченкой
уходишь,

потеряв божество
навсегда.


Иногда
мир впадет в прострацию. Оборачивается вокруг тебя сигаретным дымом превращаясь в ничто. Дробящиеся кубики света отражают самих себя, миллионным дроблением создавая иллюзию глубины и пространства. Единичная форма кажется выдумкой, нагромождением несуществующих идей, значение которых – в том единственном отражении, что безумно возводится в степень. Бессмыслица хаоса – мелькающий его смысл.
Но иллюзии блекнут возвращаясь к форме. Лопаются, ударяясь о твердую поверхность реальности. Теряют игру тонов, обретая плоский единый цвет. Теряют легкость, обретая вес оболочки. Форма, как результат поиска, неизменно приносит разочарование, закрывая обманчивые границы бесконечности.
И колеблющийся между двумя, я испытываю странную радость невесомости, на мгновение понимая что то, что я ищу, будет навеки утерянным, и равновесие красоты случается лишь однажды. Миг его неуловим и прелестен, как тонкий аромат грусти тающей осени.
А все остальное - лишь вращающаяся пирамида чувства. Фигурами понятий и физических ощущений она выстраивается и растет, на дрожащем своем основании, в ширь. Пересечение плоскостей рождает иллюзии, смесь тонов – цвета. Движение, даже ложное - ощущение целостности. И абстрактный стержень ее, я, смотрю изнутри на смещение, скрещение тел ее, следуя такту их, колебаниям, понимая бесцельность плохо играемой роли. Сначала стремительно, но все тише и тише фигуры движутся, и вращение становится глубже, клонясь к основанию; ударяясь, ссекая углы, ломаются плоскости, и конус ее однажды рушится, разлетаясь обрывками теряющих цвет эмоций, и смеется твое бессилие, унося последнюю ее спираль.

Прощай, моя любимая. Через время ты встретишь меня, улыбаясь новой улыбкой с осколками застывшей обиды в уголках живущих тобою губ. И слепо ударившись в дымку твоего запаха, вновь, невольно, я вдруг вспомню пятнышко на твоем плече, крошечное соцветие на пастели кожи. И световые призмы сменят свои оттенки, создавая на мгновение совершенный рисунок, и вспышкой сумасшедствия я вновь обрету иллюзию эквилибриума красоты.