Хозяйственный магазин

Хозяйственный магазин

     Стояла середина рабочей недели, не предвещавшей для среднего обывателя ничего экстраординарного. На дворе который день была занудная, сырая, серая и сопливая осень, вдоль невзрачной улицы как всегда тащились потертые автобусы, время от времени обгоняемые вырывающимися невесть откуда ураганоподобными «бьюиками», а на пригорке, как и прежде плешивом, а теперь еще и изгаженным ведущимися здесь сомнительного характера строительными работами, торчал всем известный хозяйственный магазин. Внутри его бродила ввиду указанного времени достаточно немногочисленная публика: туда-сюда прохаживалась парочка молодоженов – восторгающаяся ассортиментом аляповатой мебели молодая m-me и ее насупившийся суженый, в голове коего носилось единственно «когда же все это закончится»; отовсюду торчали невообразимые выключатели, розетки, наборы отверток и чемоданы для слесарей жэков; под потолком болтались ущербные, но неимоверно дорогие люстры, а перед прилавком с разнообразными изолентами и пленками для покрытия стиральных машинок о чем-то препирались два не слишком молодых мужчины. Тот что поприземистее, был толстоват, седовлас (хотя лысым его было бы назвать затруднительно), краснолиц и одет в прямоугольную черную кожаную куртку. Его фамилия была Стахеев. Другой, худее и вытянутее, с носом картошкой и лицом, носящим признаки явного злоупотребления алкоголем, облаченный в видавший виды грязно-салатовый плащ из брезентухи и со шляпой на голове, звался Мананниковым. Между ними происходил по поводу лежащего на прилавке оживленный обмен мнениями.
     – А вот та пленочка, что двухслойная и в пупырышек, – она хороша ... – говорил Стахеев. – У меня давеча на даче, что под Волоколамском, парник прохудился – боялся, огурцы завянут. У меня дача есть, потому что я герой защиты ... несостоявшейся докторской диссертации по патиссоноведению, а оттого пленка мне была до зарезу необходима. Для проведения научных экспериментов. Так что ж ты думаешь, товарищ: я ее, это самое, как следует натянул, где надобно закрепил: всё, дескать, – нынче, думаю, помидоры мои никаким градом не побьет, а тут этот проклятый ураган! – Стахеев отчаянно саданул себя тыльной стороной правой ладони о левую, что должно было по замыслу автора изображать глубочайшее разочарование. – Оторвало и унесло. За соседский забор! А соседи у меня – сволочь на сволочи: мало того, что тем летом колорадского жука мне в картофель поселили, – так тут еще представь себе, что отморозили! Пленка твоя, говорят, раз на нашем огороде оказалась, так теперь, стало быть, наша она считается; да ты еще, дескать, нам порчу причинил, поскольку пленка твоя у коровы нашей в рогах запуталась, всю морду ей покрыла, испужалась она, сердешная, до смерти: мычит да ревет. Потому пленку мы твою тебе не воротим и молока с-под той коровы долее не продадим. Кабы бесплатно поили, а так ведь за деньги ... Вредители !!!
     – Это тебе, друг, не повезло ... не повезло. – Сочувственно почмокал синеватыми губами Мананников. – А у меня намедни того хуже оказия приключилась: я-то в сорок первом ... ногу потерял ... искусственную ...
     – Так ты тоже в сорок первом отовариваешься ? – изумленно перебил Стахеев.
     – Да нет! Я про сорок первый троллейбус тебе толкую. – развивал Мананников не вовремя прерванную мысль. – Еду я, следовательно, на сорок первом, по причине того, что нога искусственная ...
     – А давно ли ты инвалид? – снова не дал договорить Мананникову Стахеев.
     – Да нет: ты опять не понял! – слегка возмутился Мананников. – Инвалид не я, а мой сосед по комнате Протопопов. Это я для него, стало быть-то, ногу эту его искусственную и волочил. А он-то, гад такой кефиру обпился, да суслом квасным ...
     – А почему твой сосед Протопопов без ноги? – опять не вовремя встрял Стахеев.
     – Тьфу же на тебя! Бяка !!! Всё-то ты мне сказать не даешь! – разгневался Мананников. – Я тебе про что говорю ? Инвалид по причине производственного увечья. Выпил, стало быть, на производстве, да пилу циркулярную выключить забыл; уснул дуралеюшка, а она возьми да и вцепись ему в мягкие ткани волосистой части ноги ...
     – А мне-то супруга тут третьего дня в харю вцепилась. – который раз не дал договорить Стахеев Мананникову. Последний покорился судьбе и терпеливо прислушался. – Дай, говорю, в рассрочку до давешнего вторника пару трешниц для проведения новаторских опытов, а она возьми да взъешься: «Знаю я, говорит, какие это тебе опыты нужны! Опять с соседом своим Яковом Игнатьевичем в кладовке евойной запретесь, да давай, как его, лешего ... ехщпериментировать! Налудятся, чай, политурою до состояния, прости Господи, овцеподобного, да давай на пару блеять ... Про этих своих ...»
     – Таракан! – отпрыгнул от прилавка Мананников.
     – Где?! – отскочил вслед за ним Стахеев.
     – Да я это так ... Шуткую. – покаялся Мананников. – Дай думаю проведу товарища!
     – А между прочим лгать нехорошо! – оскорбленно потупился Стахеев. – Это мне еще Наталья Лукинична со второго подъезда, царствие ей небесное, сказывала. Однажды, говорила, оболгал ее супруг покойный, Парфен-то Феоктистович, да и преставился через три часа от судороги ...
     – Послушай, Стахеев, – перехватил на сей раз инициативу Мананников, – ты вот давеча говорил, что сосед твой Яков Игнатьевич политурою не брезгает. А кто таков он вообще-то будет? Пенсия ему, что ли, бедному, не позволяет? Аль совсем он того самого ...
     – Ты просто не знаешь, – начал было объяснять Стахеев, – в тот год, когда я вырастил самый большой в районе кабачок, и меня представили, это самое, к беспрерывному денежному довольствию на счет совхоза ... – Мысль Стахеева прервалась, поскольку он приметил вошедшую в салон хозяйственного магазина женщину слегка за шестьдесят, шея которой была подвязана цветастым платком, на голове беспорядочно громоздились увесистые только что наделанные бигудями волосяные кренделя, а на носу размещались роговые очки с толстенными линзами. Женщина недвусмысленно направлялась в сторону начавшего расплываться в улыбке Стахеева и удивленного неожиданным поворотом событий Мананникова. В руке ее была внушительная холщовая сумка. – Позволь тебе, друг, представить, – заулыбался еще пуще прежнего Стахеев, – свою давнюю сожи... То есть возлю... Иначе говоря, добрую знакомую Прасковью Сергеевну Зарубину. Здрассьть ! – приложился к ручке Зарубиной Стахеев.
     – Мананников, – впившись железной хваткой в ладонь Зарубиной, отрекомендовался Мананников.
     – Ой! – воскликнула в ответ Зарубина.
     – А мы тут с моим товарищем всемерно обсуждаем вековечные проблемы политуроведения и растениеводства! – ознакомил вкратце Зарубину с тематикой прений Стахеев. Зарубина была уже, очевидно, готова к принятию участия в дискуссии на тему столь животрепещущего предмета. Но Мананников воспрепятствовал:
     – Так ты, Стахеев, давеча сказывал, что колорадские жуки от твоего соседа Якова Игнатьевича ...
     – Да нет же, – принял на себя былую роль Мананникова Стахеев. – Теперь ты что-то путаешь. Колорадский жук вовсе не у Якова Игнатьевича живет, а у тех, что корову свою ...
     – Ветром сдуло? – опять вклинился Мананников.
     – Да каким еще ветром ?! Опять ты сочиняешь! – закипел на сей раз Стахеев. – Попросту мы с Прасковьей Сергеевной в давешние выходные, съездивши на дачу мою ...
     – Политурою угощались ? Да и вообще: как это ты на дачу с Прасковьей Сергеевной, когда ты сказывал, что у тебя там супруга ?..
     – Да опять ты не понял ... Политурою – это мы с Яковом Игнатьевичем исключительно, поскольку Прасковья Сергеевна здесь ни при чем; супруги моей что касается, – так это вовсе другой случай был, да и вообще супруга моя нынче этого ... Как его?.. Вдовствует, – во!
     – А как же парники?
     – А парники мне для научных экспериментов только лишь надобны, а что касается колорадского жука и Якова Игнатьевича ...
     – А вот помню я, мой сосед Протопопов ...
     – Представляешь: самый огроменный кабачок в районе вымахал !..
     – Ногу-то, дескать, искусственную ...
     – Точно, я про то ему и сказываю: Яков, стало быть, Игнатьевич ...
     – Соседство, прямо скажем, не из приятных ...
     – Та пшеница, коя озимая, совсем не то, что яровая ...
     – Производственные травмы – это вам не хухры-мухры ...
     – Корову-то, чай, в парнике не вырастишь ...
     Зарубина, которой очевидным образом не приходилась по вкусу околесица, несомая ее старым добрым знакомым Стахеевым и его приятелем Мананниковым, переводя свой взгляд то на того, то на другого, сконфузилась и вымолвила:
     – Господа, у вас богатое ассоциативное  мышление! Вы, думается мне, шизофреники...


     Коркунов, разбуженный гулом заводского гудка, очнулся. Страшно трещала едва ли понимающая голова, а во рту стоял еще не выветрившийся привкус кислой капусты и «Беломора». Он с трудом приподнялся со скрипящей пружинной кровати и подбрел к висящему на оклеенной газетами стене осколку зеркала. Под глазами его образовались серые мешки, физиономия была небрита, а с носа свисала прозрачная капля. Втянув в себя содержимое носоглотки и звучно отхаркнув его на пол, Коркунов состроил харю и, ткнув пальцем в осколок зеркала, истерично выкрикнул:
     – А чего я? После рабочего дня не имею права ?! ...
 

 All rights reserved. 2000.

E-mail: 10000000000@e-mail.ru.