Сопричастность

Сопричастность

     Золотистое и игривое утро. Уже не самый ранний час, и кособокое осеннее солнце лениво выкатывается из своих ночных чертогов, чтобы на несколько коротких часов поощрить укутавшегося в свои вопросы обывателя на пару мгновений воздеть очи, всплеснуть руками и … опомниться. Да, светло и радужно, но что-то ушло. Золотисто, а не зелено. Радостно, но уже и тоскливо. И каждый хоть на секундочку – да вздохнет по чему-то такому недавнему, но до следующего большого оборота укатившему. Горестно. Готовишься словно к какой-то спячке, смыкаешь уже веки, чтобы недалекое грядущее провести в ледяном оцепенении … А пока еще – светит. Хотя уже – не греет.
     Но в целом, на виду – всё как будто нипочем. Стремятся, спотыкаются, порываются куда-то. Иные – тем навстречу. В куртках и плащах. С сумками, чемоданами и папками. «Самый лучший помидоры… Картошка хороший … Моментальная беспроигрышная … Только здесь – будильнички и полотенчики … С мясом, с капустой … Всё – по десять рублей …» А еще кругом – павильоны, палатки, тенты и навесы. Люди. Улыбаются, кричат и спорят. Мешают друг другу и расталкивают. Блики, отблески и зайчики, смеясь, настигают одни других, и, резко повернув, меняют направление, перепрыгивают  через площадь, скачут по крышам и головам. Обрывается лютый ветрище и, осыпая прохожих листвой, понуждает их задрать воротники, утянуть шарфы и выругаться. Он снова напоминает, что скоро … Думать противно. Скорее в метро. Там уютнее.
     Привычная толкотня колышется аки море. Она до дыр знакома, но совсем не противоестественна. Это – среда. Та самая, в которую погружаешься ежедневно, знаешь ее что облупленную, коя, казалось бы, давно должна была набить оскомину и породить уныние. Но она, хотя и приелась, – притерпелась. Она теперь – именно среда. Какой-то стимулятор, самой свою повторяемостью и монотонностью порождающий желание потонуть и раствориться в нем. Стать его неосязаемой частичкой. И в то же время – ощущать, рассматривать, сознавать собственную природу. Это – неотвязно. Это – стремление жить.
     Сидя на посадочном месте не первой мягкости, колышешься в такт стуку колес. «Парам-парам …Тадам-тадам …» В самом этом ритмическом перекатывании, сдобренном легким подскакиванием, есть что-то неизъяснимо притягательное. Говорят, что можно не отрываясь, завороженно глядеть на языки костра. На переливающуюся гладь реки. Хочется добавить к ним и ощущение, рождаемое этим плавным покачиванием внутри вагона. Оно так же расслабляет, расковывает мысль, убаюкивает. Освобождает. Видишь эти лица: веселые, задумчивые, насупившиеся. Спорящие и переговаривающиеся мирно. Почему-то растекаешься и немного радуешься. Чувствуешь свою сопричастность им, их беспечности и напряженности, их чувственному экстазу, подавленности, да и просто нейтральности. Вот именно. Ты – и в них, и сам по себе, одновременно растворяешься в них и ощущаешь собственную неповторимость. И видишь, что последняя не может существовать, если ты – в пустыне. Если ты – ноль. Люди людям так неисповедимо нужны!
     Откидываешься на сиденье, шуршишь листиками. «Народ, сжатый в закоулке, рассеялся. Паша, раньше боявшийся подать голос, кинулся к бабушке». Теперь ты – герой чьего-то темпераментного и выстраданного романа, сердце твое переполняется … Податливая натура человек: лепи чего хочется. А и сами ведь – скульпторы … Это – непрерываемый процесс, названный когда-то историей.
     Стук отдаляется, затихает, гуляет где-то на периферии. Что-то новое зреет, накапливается и наконец – начинает прорываться образами. Сердце исполняется тихого света и освежающего ветра. Смутные тени возникают будто ниоткуда, мерно движутся, слышатся какие-то оборванные короткие гудки. Радость – от перетекания и передвижения этих теней; сливаешься с ними, отдаешься их иррациональному кружению. Тебе хорошо. Твое сердце радуется так, как наяву бывает редко. Ты чуешь их прикосновения, такие явные и в то же время – нематериализуемые. Ты вырваться от них не думал. Обволокли, закутали… Теперь ты – с ними. Ты – тот, который сам; ты – член милого сердцу копошащегося муравейника; ты – один из необычайного сообщества неясных силуэтов. И в то же время – ты. Улыбка радости от соприкосновения со всеми ними … От ощущения сопричастности. Как чуток утренний сон! Не довершившись, не испив до дна чаши перьевой подушки, он берет свои финальные аккорды здесь – под стук колес. «Станция …» – «Ну да, всё это для глухих: едешь к центру – мужской голос, обратно – женский … Чтоб не заблудились». Этот – явственно мужской. «Станция …» Искомая. Все разом обрывается.

     Снова улица, опять толчея, опять – дома, листья, ветер и солнечные блики. Это – неинтересно? Шествуя по улице, ты знаешь, что всё это недаром вплетено в ткань общей правильности. И ты … Хотя здесь все начинается по новой, и объяснять это заново вовсе незачем.

29-30 сентября 2000 г.