Kitchen Debates. Collage

Прямоугольник стола заканчивался двумя сверкающими шарами на противоположных концах. Третий, матового блеска, перекатывался от одного угла к другому, рисуя удлиненную восьмерку. Центр восьмерки был прибит стеклянным колесом, по сторонам которого отливали электричеством два крошечных колесика. Колесики подкатывались к углам стола, опорожнялись и возвращались на место. Стеклянное колесо пустело. Предметы были заключены в зеркало исклеенное газетными обрывками Гершвина.

- Another one?
- Ес, - ответил Иван Сергеевич.
Рюмочки наполнились.
-     Хорошо, - сказал Боб.
- Ес, - ответил Иван Сергевич.
Чокнулись. Выпили.
Струнные инструменты, набирая высоту, выстругивали длинные, стальные опилки. Опилки носились по комнате, падали на головы, цеплялись за правые мозговые полушария.  Стреляло. Инструменты смешивались, бил трубный полк, визжали флейты. Висящее над музыкальной громадой бревно сорвалось и упало. Еще что-то грохнулось. Ехидно хихикнуло подобие мотивчика и скрылось в волнах растущего хаоса. Центральный шар снова пустился в движение.
-    Tell your father that it’s about conception. That’s the best way to explain it, - сказал Боб.
- Папа, это сама концепция, и больше ничего.
- Концепция, значит, - толкнул Иван Сергеевич. - И говно, извините, в баночке тоже концепция?
- And BM in a pot is also conception?
- Yes, it is. It’s not about excrement or whatever it is, but about direction of human thought.
- Это, папа, не о говне, а о направлении человеческой мысли.
- Направлении мысли!? Ну вы меня извините!
- It’s not about what you see, but what you can see. Constant search for new
languages of social critique.
- Поиск новых путей критики общества.
- Критики общества? Конечно, это можно понять. Я тоже могу извини, сходить в туалет и таким образом критиковать. Где же искусство?
- He says, he also can go to the bathroom and criticize, but where is art?
- Art is in directions of human thought. Tell your father that if you look at the form you see
nothing. It’s the idea that matters. Forget about outside…
- Папа, забудь о внешнем…
- Ну да, я не говорю о внешнем! Я говорю о содержимом коробочки. Как вообще можно поставить такую коробку под стекло и написать, я не понимаю! Вот смотришь на нормальные картины, так это же видно, человек старался, рисовал, нет ты не перебивай, потом ему скажешь. Так вот, а тут, сел, опорожнился и что? Нет, зажрались вы тут.
- He says, we eat too much.
Боб рассмеялся.
- There is nothing wrong about eating too much. By the way, how does he like the music?



- Another one?
- Ес, - ответил Иван Сергеевич.
Рюмочки наполнились.
- Хорошо, - сказал Боб.
- Ес, - ответил Иван Сергеевич.
Чокнулись. Выпили.
Стройная, чистая мелодия вырисовывалалсь из четко составленного хаоса. Каждый звук, словно обретая образ, наполнял воздух сверкающими каплями. Видения прошлого носились здесь и там, утопая и появляясь снова; тема кружила их, завораживая миром идеальной констукции звуков и голосов сплетенных в почти математической точности, но хитро, спутанно, так, что схема ложилась рассыпанным полотном Поллока. Центральный шар двигался с прежней скоростью.
- Скажи Бобу что концепция его держится ни на чем. Так, выдумки от хорошей жизни.
- The conception you’re talking about is based on nothing.
- He simply doesn’t see it.
- Ты ее не видишь.
- Я не вижу? А он, значит, видит! Ишь, какой глазастый! Какая может быть концепция
искусства в банке с испражнением?
- What kind of conseption can you see in a pot with human excrement?
- It"s a challenging work of art. Imression of the real. It physically places the artist in time and
place. It invoves…
- Это впечателние реальности. Работа позволяет художнику или там скульптору присутствовать во времени и пространстве.
- А, ха, ха, ха, ха! Ишь как развез! Во времени и пространстве! Ты скажи, что в таком исскустве – каждый художник. И ты, и я, и Боб, кто угодно!
- Such understanding of art makes us all artists.
- Oh, yes. That’s true.
- Это так.
- Так, да не так. Чепуха это все, чушь. Зажрались вы тут, просто, вот и весь
ответ.
- He says, it’s meaningless. The art, that is.
- By embracing the meaningless arise new languages of meaning.
- А, к чертям! Что за музыка такая гадкая? Ему что, нравится?


-     Another one?
- Ес, - ответил Иван Сергеевич.
Рюмочки наполнились.
- Хорошо, - сказал Боб.
- Ес, - ответил Иван Сергеевич.
Чокнулись. Выпили.
Исследования композитора покрылись сюрреалистической пленкой. Он был и его не было. Движения замедлились до сонной одури. Летали скрипки и флейты и даже тромбоны, плавно, неслышно создавая немузыкальный тон. В воздушном киселе зависали барабаны и долгие ноты мешаясь с словами клеились слой за слоем. Шар передвигался с прежней скоростью.
- Tell your father he’s a good man.
- Скажи Бобу, я уважаю его точку зрения. Незачем…
- Ты – хороший человек, папа. Dad respects your opinion.
- It’s all bullshit.
- Не хер спорить о всякой ерунде.
- There’s no point to argue about nothing. Боб с тобой согласен.
- Хорошо, скажи, посидели.
- Life isn’t about boxes of shit, but about happiness.
- Смысл жизни – в счастье. It was a good party.
- А все это ваше искусство, так, блажь.
- For some people modern art might have no meaning, which is perfectly OK.
- И современное искусство, папа, для некоторых может ничего не значить...
- Ес. Но скажи зачем тогда коробка в музее?
- But why do they have the box in the museum?
- The box in the museum?
- The box in the museum.
- The box in the museum…


Because they’re still looking.
- Потому что они все ещЈ ищут.
- Ищут? Чего ищут?
Бревно последних аккордов вдруг шарахнулось, добило окончательным ударом, разлетелось на щепки, пылинки, звуки, рассыпалось миллионом искр, блеснуло, и стихло.
Финальная сцена отразила всю мощь музыкального гения Гершвина.