Очищение

Кошмар и ужасы начались в полдень. На пол упало блюдце и разбилось.
— Быть беде, — гаркнул попугай и вывалился из клетки.
С чудовищным грохотом сорвалась со стены полка с посудой и тоже очутилась на полу.
— Страшный день, — попугай приподнял разбитую голову.
— Обычный, — я вытащил попугая из-под обломков побитой посуды и положил безжизненное тельце на ладонь.
— Я умру, — трагически заключил тот и затянул глаза пленкой.
— Не раскисай, — приободрил я попугая, искренне надеясь, что он не доживет до завтрашнего утра. Сам-то я знал наверняка — это конец.
Глядя на издыхающего попугая, я заметил, что подумал вдруг о себе в прошедшем времени: «Он жил, будто бы и не жил». И сразу же увидел как бы со стороны, как рухнул потолок, погребая под собой меня и все, что до этого момента было моим.
— Я же тебя предупреждал, — попугай на ладони встрепенулся.
— Жив, что ли? — удивился я.
— Да куда уж там, — непонятно почему обозлился попугай.
— Да ты не сердись, — примирительно похлопал я попугая пальцем по плечу.
— Разговорчики в строю, — зычный окрик возле уха прервал нашу беседу.
Я решил, что ослышался, но, оглядевшись, с удивлением отметил, что действительно стою в строю.
— Птицу отпустить.
Я извинился перед попугаем и спустил птаху к ногам.
— Господи, — заверещал попугай, — теперь меня еще и затопчут.
— Не имеют права, — пообещал я, сильно сомневаясь в собственных словах.
Я глянул под ноги и с трудом разглядел маленькую серую мышь.
— Перед Богом все равны,— сказала серьезно та и вздрогнула.
— Петров, приготовиться Самосу Пети Хиб Тыну Дын-хыновичу.
Мужчина, стоящий слева, громко выдохнул воздух и вышел из строя. Он печально огляделся и жалобно сказал:
— Прощайте, братки.
— Приготовиться Самосу Пети Хиб Тыну Дын-хыновичу.
— Кто это? — я пробежал глазами по толпе незнакомых людей.
— Кто - кто, — услышал я снизу недовольный голос попугая, — это я.
— Ты? — улыбнулся я.
— Я! — попугай гордо выпятил грудь, — а много ли ты обо мне знаешь? Ты и книжки-то про попугаев ни одной не прочитал. Это у тебя я был Рома да Ромка, а дома меня звали уважительно и только полным именем.
— Самосу Пети...
— Ну, я пошел, — не стал дожидаться конца своего имени попугай и горько добавил: — не знаю, свидимся ли.
Он тряхнул головой и смахнул скупую мужскую слезу.
— Прости друг, — крикнул я ему вдогонку, сам еле сдерживаясь. Но через секунду уже забыл о своем друге, поскольку начал серьезно опасаться за свою собственную судьбу.
Божий суд совсем не походил на собеседование при приеме в элитный детский садик. За массивной небесной дверью происходили вещи, неподвластные человеческому разуму. Тем не менее, когда двери открывались, с огромным трудом все же можно было разглядеть стены просторного зала, высокие кресла и фигуры, отчасти напоминающие святых с икон.
Мысленно попрощавшись с отсутствующими близкими, я подошел к двери, взялся за ручку и приготовился войти. Но прежде чем я успел сделать шаг, из двери выглянуло бородатое лицо и сказало:
— На сегодня прием закончен.
— А как же мы? — загудела толпа сзади.
— Ничего не знаю, — бородач хлопнул дверью, не оставив ни малейшей надежды.
— Везде одно и тоже, даже тут очереди, — буркнул кто-то из толпы.
— А я рад. Кто знает, как они там судят, будь моя воля, я бы вообще не стал участвовать в подобном мероприятии.
Я взглянул на говорившего. Это был огромный детина с наколками по самую шею. Содрогнувшись от вида соседа, я невольно выругал представителей Божьего Суда за то, что те не продумали чисто светскую часть своего собрания. Почему я, совершенно нормальный человек, должен был маяться в ожидании Суда вместе с уголовниками и умалишенными типа того мужика, который стоял, прислонившись к косяку, и бормотал себе под нос разные угрозы то в адрес правительства, то себе, то самому Господу Богу. Я отделился от основной толпы и стал наблюдать за происходящим.
На самом деле нас, бедолаг, не попавших на Суд, оказалось не так уж много, как могло показаться вначале. Я, уголовник в наколках, сумасшедший у косяка, старая тетка со злым, исстрадавшимся лицом, ожесточенно вертевшая в руках пустую сетку, двое влюбленных студентов, похожих друг на друга, и неопрятная женщина непонятного возраста. Под глазом у женщины был фонарь, отчего та имела еще более отталкивающий вид.
— Ну и компания у нас, — гикнул громила, — можно подумать, что всех нас на одной помойке подобрали.
— Выбирайте выражения, — отозвалась тетка с сеткой.
— Ну,  вот вы, — сразу среагировал детина, у которого на костяшках пальцев было выколото имя  «Стас», — как сюда попали?
Женщина беспомощно огляделась, ища поддержки у остальных. Однако не нашла. Все с интересом уставились на тетку, готовые слушать.
— Да я и сама толком не знаю, — пожала плечами та. — А, — вдруг вспомнила она, и все пережитое хлынуло из нее потоком.
Матильда Сергеевна, или просто тетка Мотя, жила со своим мужем на две мизерные пенсии. Старик болел и почти уже не вставал с постели. Дети разлетелись, изредка писали, еще реже звонили, а приезжали вообще иногда. Этот день у тетки Моти не заладился с самого утра. Проснулись с дедом поздно, прозевали мусорную машину. Решили позавтракать кашкой, опрокинули банку с молоком. В туалете сгорела лампочка. У соседей прорвало трубу, всему дому отключили воду. Надела тетка Мотя свое старенькое пальто, взяла сетку и пошла в магазин. По дороге ее облил грязью из лужи лихач на «мерседесе». Столкнули с тротуара ребятишки, мчавшиеся на роликах. Обругали ремонтники, когда она завязла в еще дымящемся асфальте. Но предел терпению настал, когда она увидела на ценнике на молоко вместо десяти рублей пятнадцать. Сунулась в карман, а там и кошелька нет.
— Беспредел! — закричала тетка Мотя, потрясая над головой пустой сеткой. — Беспредел…
— Сердце вдруг так схватило, будто рукой. И вдруг смотрю, а я тут, — заключила старушка, внимательно разглядывая дырку в сетке.
Сзади послышались всхлипы, я обернулся и увидел женщину с фингалом, которая кулаком размазывала слезы по лицу.
— Жалко, — сказала она, — как жалко тетеньку.
— Ничего, — отозвался бормотун у двери, — теперь отмаялась.
— Дедушку жалко, — расстроилась студентка, еле сдерживая слезы. Студент прижал подружку к себе и поцеловал в лоб.
— Дедушку оставлять нельзя, — почесал затылок Стас, — надо дедушку спасать.
Компания переглянулась. Навряд ли кто-то из нас мог помочь старичку.
— А у меня дочка в интернате осталась. Я ее по субботам домой забираю, она у меня хворенькая, ум детский, а самой уже двадцать лет. Красивая такая, волосенки длинные, шелковистые. Глазки голубенькие. — Женщина с синяком опять всхлипнула.
Я вгляделся в лицо женщины, и мне уже не показалось, что оно безобразно. Наоборот, чуть распухший и покрасневший от слез нос представился мне прямым и тонким. Заплывший глаз не был так возмутительно синь, как раньше, а волосы не настолько спутаны.
Я подошел к женщине и обнял ее за плечи.
— Девочку с матерью тоже нельзя разлучать.
— Логично, — согласился Стас.
— Зачем девочке такая мать? — стоящий у двери мужик хмыкнул.
— А ну, замолкни! — замахнулся Стас на язву.
— Я и сама об этом думала, — всхлипнула женщина, — я пробовала не брать ее на выходные, думала, она забудет меня, перестанет скучать. Ум детский, а тоска в глазах взрослая. Не осмелилась я ее бросить. Обе мы убогие. Видимо, судьба наша такая.
— Так бросила же, — ехидно пробурчал мужик у двери.
            ---  Не знаю, как это получилось, — заплакала женщина, — я своей Верочке обещала, что никогда ее не брошу.
 Студентка опять всхлипнула:
— Верочку жалко.
Стас громко вздохнул, почесал затылок и принялся за студентов.
— Ну, молодежь, а вы чем перед жизнью провинились? За что она вас за борт выкинула?
Студент расстегнул рукав и обнажил сгиб локтя, на котором красовались сине-зелено-фиолетовые подтеки.
— Наркотики. Уход от реальности и невозможность восприятия действительности во всех ее проявлениях.
— Грамотные, значит. А родители? — ужаснулась Верочкина мать.
— Жалко родителей, — всхлипнула девушка.
— А у меня никого нет, — радостно сказал я, — был попугай, так его уже осудили либо на Райскую жизнь, либо еще куда. Только он и был мне настоящей родней.
— Что ж ты,  из пробирки, что ли, получился? — подковырнул меня мужик у двери.
— Зачем, как все, только родители меня быстренько в детский дом сдали.
— И что же, у тебя даже женщины не было? Я отрицательно качнул головой.
— Ну, ты даешь! — изумился Стас.
Я поднял штанину на левой ноге и обнажил протез:
— Кому я такой нужен? А теперь и вовсе, на меня ведь потолок упал. То есть обвалился.
Женщина с синяком ласково посмотрела на меня одним глазом, потрепала меня по волосам и нежно сказала:
— Глупенький. Какой же ты глупенький.
— Ну, а ты? — подал опять голос мужик у двери.
— Я? — почему-то испугался Стас.
— Ты за что здесь?
— Ни за что, — начал упираться бугай.
— Да что ты говоришь, — ехидно заметил мужик, — все за дело, а ты ни за что?
— По ошибке я, — Стас повернулся к нам, стараясь каждому заглянуть в глаза.
— За другого, значит, страдаешь? — не унимался мужик.
— Да, — Стас опустил глаза, — а вы откуда знаете?
— Отстаньте от него, — совершенно неожиданно встряла в разговор тетка Мотя, — не хочет он про себя рассказывать, значит, не мордуйте его.
Стас обнял тетку Мотю и поцеловал ее в сморщенную щеку.
— Тогда я скажу, — мужик, наконец, отлип от косяка, подошел вплотную к Стасу, запустил в его правый карман руку и вытащил старый, истрепанный кошелек. Мы молча переглянулись и с недоумением уставились на Стаса.
— Мой, — упавшим голосом сказала Мотя,  и ноги ее подкосились.
Всем вдруг стало стыдно, никто не мог вымолвить ни слова. Стыдно за Стаса, стыдно за себя и за правительство, толкающее таких вот бугаев обворовывать маленьких старушек, идущих за молоком. Кому, как не нам, были понятны причины, по которым мы все тут собрались. И все мы были представителями нашей страны. Народом, измученным бездумными экспериментами бездарного, неспособного на созидание правительства, которое превратило нас в наркоманов, калек, уголовников и социально несостоявшихся граждан своего государства.
— Разговорчики в строю, — услышал я вдруг знакомый голос, кивнул женщине с синяком и встал рядом с ней, крепко взяв ее за руку. — Индивидуального собеседования не будет. ОН выйдет сам.
С бьющимся сердцем я ждал, когда появится ОН САМ. Но вместо НЕГО опять появился мужик, так долго стоявший  у косяка.
— Еще раз здравствуйте, — сказал ОН и оглядел наш небольшой строй.
— Вы, — указал Он глазами на Матильду Сергеевну, — возвращайтесь домой, вас ждет муж.
Матильда Сергеевна радостно огляделась, но тут же сникла. Она взяла за руку женщину с синяком и сказала:
— Ее ждет дочь, а можно и ей со мной?
— Пока речь идет только о вас, — строго сказал ОН.
— Я без нее не вернусь, — вежливо, но настойчиво отозвалась Матильда Сергеевна.
— Хорошо, — нехотя кивнул ОН и зачем-то порылся в кармане.
Мама Верочки радостно улыбнулась и вдруг помрачнела:
— Дети, — она указала на влюбленную парочку, — я как мать не могу оставить их здесь.
— Эти дети — наркоманы, отбросы общества, — напомнил ОН.
— Это дети, которых ждут дома родители, — строго возразила мама Веры, наверное, забыв, с кем спорит.
— Хорошо. Согласен, — опять уступил ОН, хотя по ЕГО лицу было видно, как ОН недоволен.
Студенты, которые все это время стояли поодаль, облегченно вздохнули и поцеловались.
— А вот этот человек с протезом, у него ведь даже женщины не было, — сказала вдруг студентка. — А единственное, ради чего стоит жить — это любовь. А он не любил, значит, еще не жил, и вот уже умер.
Я покраснел, и слабая надежда забрезжила в конце мрачного тоннеля, называемого ТОТ СВЕТ.
ОН покачал головой: «мол, что мне с вами делать» и хитро прищурился.
— Ладно, уж, — разрешил ОН, — только нос высоко не задирайте.
Я шумно вздохнул. Значит еще все впереди.
— А я?
Мы обернулись и вдруг вспомнили о Стасе, который с горечью смотрел на происходящее, понимая, что его не ждет ничего хорошего.
— А кто за тебя попросит? — ОН обвел нас взглядом. Стас вжал голову в плечи, а мы стыдливо потупились.
— Я вступлюсь за него, — сказала Матильда Сергеевна.
— Он украл у вас кошелек, из-за этого вы здесь, — напомнил ОН женщине.
— Я помню, но я не держу зла, я его прощаю.
            Стас поднял голову и надежда, такая знакомая нам всем, отразилась в его глазах.
— Я не буду больше. Никогда.
— Конечно, не будешь, — был ответ.
            На прощанье мы подали друг другу руки. Уходя, Стас заглянул в ЕГО глаза и, лукаво прищурившись, спросил:
— А может и ВЫ с нами?
— Ну,  уж нет, — засмеялся ОН, — каждому   своё.
 На том и простились.

* * *
— Надо будет сделать ремонт, — сказал я попугаю, тоскливо разглядывая желтый потолок.
— Рома хочет есть, — ответил попугай, глубоко игнорируя разговор о ремонте.
— Иду, — я накинул куртку, пересчитал копейки и отправился в магазин.
У магазина неопрятная женщина просила милостыню. Я внимательно вгляделся в лицо женщины и вдруг узнал ее:
— Верочкина мама! — окликнул я женщину.
            Та внимательно посмотрела на меня одним глазом и радостно заключила:
— Детдомовский.
— Как дела? — я пожал протянутую руку.
— Верочке на гостинчик собираю.
— Это от меня, — я протянул рубль.
— Господи, — послышалось недовольное сзади, — встали на самом проходе.
Я глянул через плечо и увидел старушку с сеткой.
— А, — радостно сказала та, увидев нас, — это вы, молодцы. Вот, за молочком пришла, — хитро улыбнулась она. — Старику моему полегчало, блинчиков попросил.
В магазине крупный детина чуть не сбил нас с ног. Он протянул Матильде Сергеевне кошелек и сказал:
— У вас выпало.
Это был Стас. Все так обрадовались встрече, будто не видели друг друга целую вечность. А может, так оно и было. Я купил на последние деньги печенье, чай и пригласил всех к себе.
— Молодых не хватает, — сказала Матильда Сергеевна, когда мы подошли к подъезду моего дома.
— Да вон они ругаются, — засмеялась Верочкина мама, указывая на парочку молодых людей, похожих друг на друга, как две капли воды.
— А мы с Димой спорим, в каком подъезде вы живете, — смутилась девушка.
За большим обеденным столом, доставшимся мне от прежней жилички, мы пили чай и говорили о нас, о том, что каждый пережил здесь и там. Теперь мы радовались каждой прожитой минуте на Земле, но и больше не страшились очутиться на Небе, понимая, что наше пребывание в этом мире не наказание, а дар, получаемый нами нередко авансом.
Вечером, когда пришло время прощаться, мы дали слово никогда не забывать друг друга и чудо, которое произошло в Божественном Поднебесье. Расставаясь и думая о вечной жизни, каждый из нас искренне благодарил судьбу за то, что она приоткрыла нам тайну, которая называется БОЖИЙ СУД.