День рождения

       Однажды, когда на улице было ярко и солнечно, как в цветном мультике, я встретила его,но не подала виду, что узнала. А он был такой такой же, такой такой как всегда, что у меня защемило сердце. Мятая рубашка, мерзкая шляпчонка, нечищеные ботинки и нелепая двухдневная щетина.
       «Ты не хочешь здороваться со мной? – спросили его глаза у моих.» «А кто вы такой? – невинно ответили мои вопросом на вопрос»
       И я прошла мимо, и мне не было стыдно, и в следующий раз я сделаю то же самое со спокойной совестью. Не смотря на то, что когда-то это была судьба, это был смысл, это было то, ради чего стоило жить.
       Раньше я мнила себя лучом света в темном царстве и без конца пыталась кого-то осчастливить. Я приносила какие-то сомнительного характера жертвы и ожидала немедленной и продолжительной благодарности длиною в чью-то жизнь. Но жизнь – штука долгоиграющая, а благодарность – однолетнее растение, и я не училась на фермера, чтобы заботливо сеять каждый год и пробиваться полбой от урожая до урожая.
       Теперь я знаю, что искатели драгоценностей всего мира много потеряли в моем лице, ибо я – непревзойденный ловец бриллиантов. В любом месте земного шара, в любое время суток, я безошибочно могу отыскать бриллиант под каким угодно слоем пыли и грязи. Потому, что они тоже знают меня и все ощущают запах замшевой тряпочки у меня в кармане, и ждут не дождутся, чтобы я поскорей принялась стирать с них пыль и полировать до блеска.
       Ах, позвольте мне больше этого не делать! Увольте от трагического героизма и избавьте навсегда от чьего-то осчастливливания. Мне надоело быть оправой, подыскивающей себе достойный бриллиант. Пусть пылятся и валяются под ногами все эти непонятые философы, непризнанные гении и прочие адвентисты седьмого дня, а меня пусть хватит паралич, чтоб неповадно было нагибаться по привычке и хватать руками все то, что блестит.
       Интересно быть взрослой? Да, это увлекательная игра, и все мои детские игры были лишь подготовкой к этой большой и главной. Я любила играть в «школу» - теперь я учительница. Казаки-разбойники, очевидно, обусловили мою бурную личную жизнь. Развод? Не зря в «дочках-матерях» я неизменно была папой, который только и делал, что ходил на работу, а потом, вернувшись, поедал все эти тортики и котлеты из песка. Как я могу уступить это право кому-то другому?
       Итак, он благополучно миновал меня и мои глазки, и многообещающие тылы, и все прочие привлекательности. Спасибо, что еще один прошел мимо.
- Девушка!
Оборачиваюсь:
- Что!
Я это умею, не вопросительно и довольно- таки нахально. Эдак, глядя поверх шляпчонки куда-то за дальние мусорки:
- Что!
- Не скажете ли…
- Не скажу!
На небритом лице одно сплошное недоумение. Шевели мозгами, бриллиантик, а то сейчас развернусь и уйду.
      - Девушка, а как вас зовут?
- Люда. А что?
- А меня Федя.
- Ну и дура, - я улыбаюсь, придавая резкости вид шутки. Всегда боюсь получить в глаз за свой длинный язык.
       Он неожиданно снимает шляпу и тихо декламирует:
- Я не люблю иронии твоей.
Оставь ее отжившим и нежившим,
А нам с тобой, так горячо любившим,                Еще остаток чувства сохранившим –
Нам рано предаваться ей!
Может, пойдем ко мне? На чашку чая?
- Какой вы быстрый, право, на подъем!
- Да я такой. К чему слова напрасно тратить? Я вас хочу премного. Ну так что, идем?
       Я только могу развести руками в ответ на такую наглость. «Нет» уже сказать не могу, как-то неудобно. Молча разглядываю щетину и размышляю о своей женской непоследовательности, дурости и рефлекторном собачизме Павлова. Вот он, типичный бриллиант в пыли, который все знает, только не летает. Который умеет красиво подъехать к любой романтичной дуре типа меня. Который небрит, потому что у него депрессия от несчастной любви, а одет, как бомж исключительно из идейных соображений.
       -Идем или нет? – вопрошает теряющий терпение Федя и красноречиво провожает взглядом метровые ноги проходящей мимо блондинки.
       Ого, да тут не просто бриллиант в пыли, тут еще и рьяным женоненавистником попахивает! Сей, оценивающий блондинку, взгляд предназначен для того, чтобы молча мне дать понять, что не стоит ломаться и делать вид «я не такая, я жду трамвая» когда рядом, куда не плюнь, ходят такие ноги. И вот, приемчик сработал: я уже начинаю нервничать и пытаюсь удержать его явно остывающий интерес:
- Может, зайдем куда-нибудь попить кофе для начала?
- Кофе? Зачем тебе кофе, когда у меня дома есть чай? – спрашивает он весьма раздраженно, а мое подсознание воспринимает: «дура ты, что не понимаешь, что мне от тебя надо?».
        Так я определяю женоненавистников. Они первым делом дают тебе понять, что ты дура. Не прямо, а какой-то хитрой комбинацией совершенно невинных слов и изменений тембра голоса. Потом, так же незаметно вызывают чувство вины, как это им удается – неизвестно, но факт остается фактом.
        Как бы в ответ на мои мысли, Федя снова облепляет глазами  какую-то красотку, потом, переведя взгляд на меня, обводит им с ног до головы. И готово, я уже кажусь себе недостаточно стройной, недостаточно высокой, недостаточно такой и сякой. Он чувствует это и знает, что победил и что я у него в кармане. Он больше ничего не спрашивает. Он молча берет меня за руку и куда-то ведет.
       «Куда ты ведешь нас, Сусанин-герой? – вспоминаю вдруг и отвечаю голосом своего нового знакомца: - Да хрен его знает, я сам здесь впервой!». Смешно.
       - Отчего ты смеешься? – строго спрашивает тот, кто надеется уложить меня в постель через четверть часа. Спрашивает тоном властителя и судии.
- Просто смешно, - отвечаю на свой страх и риск.
- Просто? – с непередаваемой интонацией, заставляющей прекратить веселье и вновь задуматься над своим несовершенством.
       Кошусь на его лицо, на тонкое вздрагивающее крыло ноздри. Крылатая ноздря… Ноздреватое крыло… Крылат, ноздреват, небрит, - прямо формула любви какая-то!
       Смеюсь без звука, одними плечами, но он все равно замечает. На этот раз мне достается один лишь гневный взгляд. Но я все-таки быстро вспоминаю, что он мне, а не я ему делаю честь, и, идя с ним под руку, с таким мятым и бомжевидным, такая вся фильдеперсовая и благоухающая духами, и испытываю подсознательное чувство вины  за то, что недостаточно хороша для него.
       Ага, а вот и наше любовное гнездышко. Чудесная хрущеба бутылочного цвета, первый этаж. Голубая когда-то, ни чем не обитая дверь. Двухкомнатная рубашка довольно гнусного вида, с тараканами и картонными стенами.
       Боюсь даже сесть куда-то, чтоб не запачкаться, и по этому стою. Про чай он, конечно же забыл сто раз, и занят попытками привести комнату в божеский вид, то есть затолкать и распихать куда только можно все, что кучами навалено везде. Я переминаюсь с ноги на ногу и уже вовсе не находя его бриллиантом, осторожно покашливаю в своем углу.
       Он оглядывается на меня и, по моему растерянному выражению лица понимает,  рыбка готова сорваться с крючка. Меры принимаются немедленно:
- А помнишь это? – он отшвыривает в угол какую-то тряпку и идет ко мне.
- Что? – не понимаю я и не хочу понимать.
- …Как ты кротка, как ты послушна,
  Ты рада быть его рабой,
  Но он внимает равнодушно,
  Уныло холоден душой…
       Он совершенно по-хозяйски обнимает меня, целует, щекоча мне небо своим языком, и постепенно подводит к кровати.
- А прежде, помнишь? Молода,
   Горда, надменна и прекрасна,
   Ты им играла самовластно,
   Но он любил, любил тогда!..
       Со словами «но он любил, любил тогда!» бриллиантовый Федя стиснул меня особенно сильно и повалил на кровать, одновременно стягивая с себя брючки.
- Так солнце осени – без туч, - продолжал он, разоблачая меня, -
   Стоит, не грея, на лазури,
   А летом и сквозь сумрак бури
   Бросает животворный луч…
   Как ты прекрасна, возлюбленная моя! – он глубоко вздохнул и вошел в меня. – Белы, как мрамор твои плечи, прекрасны груди, сладок рот…
       Меня закачало со все убыстряющейся амплитудой под аккомпанемент Песни Песней, и это было так похоже на счастье моей юности, что я расплакалась сентиментальными слезами. Бриллиант слизал их с моего лица и зашептал мне в ухо что-то очень нежное…
Потом, когда мы лежали рядом в сгустившемся полумраке этой захламленной комнаты, меня затоплял океан благодарности к нему. Благодарности, уважения и гордости за то, что это Мой Мужчина, и только что мы были с ним одним целым.
       - А стихи чьи, Пушкина что ли? – интересуюсь я, легонько целуя его в висок.
- Ну ты, Аленка, даешь! Дура ты, что ли?
- Но-но, - я тычу ему в нос кулаком. – Полегче, пожалуйста, со своей прекрасной возлюбленной с мраморными плечами! Так чьи?
- Некрасова Николая Алексеевича. Понравились?
- Немного не в тему были, но ничего.
- Можно подумать! Тебе просто не к чему придраться, я же не приглашал тебя в ресторан, забыв дома все деньги.
- Не смей мне про это напоминать, негодяй! – я влепляю ему понарошковскую пощечину, а он смеется. – Ты прав, на самом деле все было чудесно, спасибо.
- Да ничего не надо, - отшучивается он, но я вижу, что ему приятно.
       Мы еще немного полежали, потом он нехотя поднялся и вытащил из-под кровати какую-то коробку:
       - Вставай, а то скоро хозяева придут, я ее всего на несколько часов снял.
- А который час?
Он выуживает из коробки часы и щурясь смотрит на циферблат:
- Уже почти девять.
       Я блаженно потягиваюсь и с сожалением встаю. Он достает из коробки свои джинсы и мою любимую клетчатую рубашку, одевается и снова превращается в моего Серегу, собранного и деловитого. Я натягиваю колготки и смотрю на него, на тонкий вырез ноздрей и непривычную командировочную щетину, слушаю его голос, когда он говорит по телефону, вызывая такси, и думаю: как же я все-таки его люблю.
       - Только ты побреешься дома, ладно? – я потираю свой исцарапанный подбородок. – Это, оказывается, не очень приятно.
- Да ладно тебе, - он подает мне пиджак и приглаживает волосы. – Пол часа назад это тебя не волновало. Поторопись, Ален, я хочу успеть футбол посмотреть до прихода твоих родителей.
       Мы выходим на площадку, Серега оставляет соседям ключи, а на улице нас ждет такси.
       - А что ты мне подаришь? – подлизываюсь я.
       Он возмущен:
       - Тебе еще что-то надо, мздоимка? Я подарил тебе себя и свидание с твоей юностью!
- Но ты же обещал мне то кольцо с изумрудом!
- А что ты мне подарила, кроме посещения ресторана, да и то за мои деньги?
- Ах ты, негодяй злопамятный! – беззлобно возмущаюсь я, потому что знаю, кольцо лежит дома, в синем футлярчике, в ящике с его нижним бельем. Он думал, что там я его не найду. Как же!