Это я, бедный глючный педрила Фогельфрай!..

Бодался педрила с дубом...

Вместо вступления

РЕЦЕНЗИИ на рассказ «Как Гелла Лесская убила своего любовника» <саша>

Тьфу...какая глупость, давно не читал такого убожества.
<Ginn> - 2001/01/04
 ЗАМЕЧАНИЯ: (добавить)
Абсолютно с Вами согласен. Саша, мой Вам совет - не изображайте литератора, пишите лучше статьи. Зарабатывайте деньги.
<Фогельфрай> - 2001/01/04

Фогельфрай! Это ты что ли «литератор», педрила глючный? Я не большой любитель Солженицына, но меня всегда умиляет, когда какая-то дешевка с одной стороны топчет русское имя достойного писателя, зарабатывая очки, а с другой стороны начинает защищать «литературу» от пошлости, призывая к цензуре. Извините за тон. Просто в свое время люди садились в тот самый ГУЛАГ, чтобы этой цензуры не было.
<Александр Один> - 2001/01/04

Александр! Во-первых, оскорбления – это не аргумент. Во-вторых, я никогда не призывал вводить цензуру, более того, я считаю, что никакой цензуры быть не должно в принципе. А Солженицына я оскорблять не собирался. Моим героем был не человек А. И. Солженицын (до которого мне нет дела), а культурный символ, который, как и любой символ вообще, изначально мертв. Если угодно, мой рассказ <«Я, бедный Александр Солженицин»> – повествование о бытии мертвых символов, и его нельзя понимать буквально...
<Фогельфрай> - 2001/01/04 


...Фогельфрая я тоже оскорблять не собираюсь. Моим героем является не человек Фогельфрай (до которого мне нет дела), а культурный символ, который, как и любой другой подобный ему символ, изначально мертв. Если угодно, мой рассказ – повествование о бытии мертвых символов, и его тоже нельзя понимать буквально. А так как все мы тут крутые культурологи, небольшая культурно-провокативная контрреволюция в форме холодного душа, может быть, даст нам шанс хоть на несколько минут трезво посмотреть на самих себя. Поможем же нашему  мертворожденному символическому товарищу Фогельфраю переодеться в косоворотку  Солженицына на уорхоловские 15 минут славы. Причем дизайн этой косоворотки принадлежит самому Фогельфраю и сшита она по его оригинальным лекалам. Мой в этом рассказе – только рефрен, кстати, весьма органично рифмующийся с общей тупой «барабаниадной» тканью повествования. Если жмет – не обессудьте, как говорится: «врачу исцелися сам», «не рой другому яму», а еще лучше: «не плюй в колодец», не говоря уже о том, что «кто с мечом к нам в сортир придет, того мы в сортире и замочим».   


Все лица и события в этом рассказевымышлены. Любое совпадение с реальностью является плодом фантазиичитателя.Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, – русский писатель, хотя ненавижу этот народ, Россию, все русское, а особенным образом, почему-то ненавижу их главный культурный символ – писателя Солженицына. А ему нет до этого никакого дела!!! Я, бедный глючный педрила Фогельфрай,  готов убить его, замочить в сортире, чтобы затем надругаться, хотя бы над его трупом. Эта ненависть уже почти полностью выжгла мой разум и иногда мне кажется, что я, бедный глючный педрила Фогельфрай, – это он. Мне восемьдесят один год. Много лет назад я, бедный глючный педрила Фогельфрай, получил Нобелевскую премию и жил в Америке. А сейчас я, бедный глючный педрила Фогельфрай, обитаю где-то в России, на окраине безвестного провинциального города, на большой помойке-свалке. Сюда привозят отходы со всего города – на машинах, сваливают их в огромные кучи. Когда приезжают грузовики – я, бедный глючный педрила Фогельфрай, прячусь. Шум моторов и грохот рушащегося на землю мусора мне напоминает что-то давно забытое, но до сих пор цепко копошащееся в памяти.А он сказал мне: «Не положено». Ну, раз не положено – значит не положено, я же, бедный глючный педрила Фогельфрай, не спорю. Но он громко кричал на меня, а потом больно бил своим жезлом, и жезл этот гнулся во все стороны. Наверно, он Бог. Богов много. Может быть, некоторые из них только притворяются богами – не знаю. Но тот, который бил меня резиновым жезлом – точно, он Бог. Бывают еще другие – не в форме и без погон. Они приходят по ночам. Глаза их черны от неизбывного голода. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, отдаю им все, что собрал на помойке за день. Всю еду. Иногда мне удается припрятать что-то для себя. Тогда утром я, бедный глючный педрила Фогельфрай, могу позавтракать, а потом спокойно дождаться машин. Когда грузовики уезжают, я, бедный глючный педрила Фогельфрай, выбираюсь из своего убежища и спешу к новым кучам в поисках еды.Те боги, что приходят ночью, едят не все подряд. Скажем, осклизлую яичную скорлупу, на которую налипли чьи-то волосы, они не едят. Но они ругаются и кидают ее на землю, а потом топчут ногами. И я, бедный глючный педрила Фогельфрай, снова остаюсь без еды.А Бог, бивший меня по голове, – он меня разозлил. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, терпеливый человек, как и все русские. Но я, бедный глючный педрила Фогельфрай, до сих пор злюсь на него. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, его убил бы. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, задушил бы его, выбил бы ему зубы во рту, а потом поебался бы с его трупом. О, как же мне иногда хочется ****ься с Солженицыным!!! Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, уже и забыл, когда ебался в последний раз. Женщин здесь нет. Поэтому мне приходится заниматься онанизмом. Сперма всегда будоражит меня. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, обнюхиваю ее, пробую лизать языком. Вкус спермы мне не нравится. Но она все равно меня волнует.Однажды ночные боги пришли, когда я, бедный глючный педрила Фогельфрай, занимался онанизмом. Они громко смеялись, потом побили меня и снова отняли всю еду.Может, мне и не восемьдесят один год. Может, я, бедный глючный педрила Фогельфрай, что-то напутал. Наверно, я, бедный глючный педрила Фогельфрай, моложе. Иначе, почему мне так часто хочется ебаться с Солженицыным?Хоть бы даже и с трупом.Однажды я, бедный глючный педрила Фогельфрай, увидел собаку – она была облезлая, с замызганной шерстью и оборванным хвостом, лазала по свалке в поисках еды. Мне захотелось поймать ее, поебать и убить. Но собака убежала, заметив меня.А они пришли и говорят, дескать, собирай манатки, *** драный. А разве я, бедный глючный педрила Фогельфрай, спорю? В комнате все протухло-провоняло, они мне и сказали у тебя, дескать, говном из всех углов несет. И один как пнет меня! А я, бедный глючный педрила Фогельфрай, на толчке сидел. Ну и свалился, понятно. Пополз на карачках. А они смеются над старым человеком.  Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, штаны-то натянул на задницу, посмотрел на них с укоризной и промолчал. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, же русский, а русские люди – они терпеливые. Но зло меня взяло, однако. Собрал я, бедный глючный педрила Фогельфрай, вещи. Их и собирать всего ничего. Сложил в чемоданчик. Они снова смеются: коврик-то тебе зачем, при****ень? Как им рассказать, нынешним, что я, бедный глючный педрила Фогельфрай, с этим ковриком от Москвы до Берлина прошел, а потом в лагере с ним... он мне как жена будет. Я, бывало, в Штатах... да и еще раньше, еще когда в ссылке был, всегда на этом коврике свернусь по-собачьи и такие мысли в голову приходят! Про АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ или КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ РОССИЮ, и прочая хуета. Опять я, бедный глючный педрила Фогельфрай, промолчал, надел пальто, пачку сигарет в карман засунул. Ну, сигареты они отобрали, что выкурили, а что – так бросили. С тем и пошел. С тех пор я, бедный глючный педрила Фогельфрай, начал ходить по улицам и узнавать жизнь простого народа. Иногда мне наливали в мисочку вчерашних щей, только ложку не давали. Приходилось так... Бороду снова отпустил – бриться нечем было, да и негде. Потом чемоданчик с****или. Так и пропал коврик мой. И хуй с ним. Все равно – писать больше не буду. Не на чем.Не нужно мне ваше вдохновение. А как же Россия? Нассать на нее.Я ходил по улицам, была зима, и мысли у меня путались – я, бедный глючный педрила Фогельфрай, плохо понимал, ну зачем они на меня смотрят и смеются таким омерзительным смехом, эти дети, эти маленькие ублюдки. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, кричал на них, а они продолжали смеяться. Тогда я, бедный глючный педрила Фогельфрай, стал бегать за ними и пытаться их убить. Но не мог догнать. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, в то время и ходил с трудом – злые боги меня так от****или, что все тело долго болело и я, бедный глючный педрила Фогельфрай, часто останавливался и блевал. И голова болела. От этого я, бедный глючный педрила Фогельфрай, блевал еще чаще. И писил с кровью.Я нашел тетрадку. Она была ободранная, без обложки, и лежала в куче мусора. Это было еще до того, как я, бедный глючный педрила Фогельфрай, поселился на свалке. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, жил у Марии Даниловны – простой русской женщины. Она сама привела меня за руку домой. Она наверно узнала во мне русского писателя из Вермонта, который ходит по улицам и бросается на маленьких детей, а ночует в баках с мусором. «Где же ваша Нобелевская премия?» – спросила она. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, грустно посмотрел на нее и ничего не сказал, только захрустел картофельной шелухой. И она отвела меня к себе домой и положила спать на коврик в прихожей.К Марии Даниловне часто ходили ебари – всегда разные. Они перешагивали через меня и грязно ругались. Пинали меня ногами. Мария Даниловна была просто ****ь. Она ебалась со всеми подряд и никогда не давала мне. Наверно, она думала, что такие писатели, как я, бедный глючный педрила Фогельфрай, не ебутся с женщинами. А может – ей просто не хотелось со мной. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, всегда грязный, потому что роюсь на помойках и очень неопрятно ем. Но все равно – она очень хорошая женщина.Я нашел тетрадку. А карандаш спер у Марии Даниловны. Сел в подъезде и начал писать. Это я, бедный глючный педрила Фогельфрай, сгоряча сказал, что писать больше не буду. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, исписал ее всю. Только получилась какая-то хуйня. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, сел и стал плакать. А Мария Даниловна снова отыскала меня и стала гладить по голове. И увела к себе домой и дала мне. И мне стало хорошо. Потом я, бедный глючный педрила Фогельфрай, вымылся и лег спать на коврик. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, лежал и грустно думал, что теперь я, бедный глючный педрила Фогельфрай, – больше не великий русский писатель, и зря Мария Даниловна мне дала. И мне захотелось тут же сразу удавиться на собственных подтяжках. Но потом я, бедный глючный педрила Фогельфрай, вспомнил, что не ношу подтяжек, и удавить себя – это как-то не по-христиански. И передумал. Тетрадку я, бедный глючный педрила Фогельфрай, выбросил, а от Марии Даниловны ушел. И снова начал знакомиться с жизнью русского народа. Тогда я, бедный глючный педрила Фогельфрай, познакомился с богами. Их много на улицах. Большинство богов – злые и ненавидят людей. Особенно меня, потому что я, бедный глючный педрила Фогельфрай, грязный и все время роюсь в помойках. И мне очень хотелось есть, а к Марии Даниловне я, бедный глючный педрила Фогельфрай, возвращаться не хотел. А боги часто били меня и отнимали еду, которую я, бедный глючный педрила Фогельфрай, находил на улице. И мне совсем нечего было кушать.Пришел я, бедный глючный педрила Фогельфрай, утром на помойку – в баке порыться, а они мне и говорят: «Вали отсюда, пока ****ы не дали». Мне кушать хочется, а они надо мной ругаются и бить хотят. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, разозлился и сказал: «Не уйду, хоть бейте, суки». Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, знал, что они – не боги. Но все равно - они избили меня так, что очнулся я, бедный глючный педрила Фогельфрай, только вечером и кушать уже совсем не хотелось. И ходить я, бедный глючный педрила Фогельфрай, не мог. А когда выполз, меня схватил один из богов и забрал в такое место, где живут злые боги. Там они держат людей в месте, которое называется «обезьянник» и долго держали меня там и заставляли работать на себя, а потом выпустили. Но ходить я, бедный глючный педрила Фогельфрай, уже мог. Ну, я, бедный глючный педрила Фогельфрай, и пошел.Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, поселился на свалке... Про это я, бедный глючный педрила Фогельфрай, уже рассказывал... Иногда мне кажется, что я, бедный глючный педрила Фогельфрай, не Фогельфрай. А совсем другой человек – Солженицын. Фогельфрай-то, говорят, уже умер.Здесь я, бедный глючный педрила Фогельфрай, встретил человека, который брил себе лоб и шепотом распевал песни. Когда я, бедный глючный педрила Фогельфрай, увидел его первый раз я, бедный глючный педрила Фогельфрай, подумал, что он тоже бог и не стал подходить к нему. Но он сам нашел меня. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, спросил его: «Ты злой бог или добрый?» И хотел убежать. Но он сказал мне, что он – человек и угостил папиросой. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, давно не курил и закашлялся. А он сказал мне: «Ты, наверное, давно не курил». Потом он стал учить меня петь свои песни. И теперь мы поем их вместе – шепотом и по ночам. В этих песнях очень странные слова. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, их не понимаю. Но он говорит, что скоро я, бедный глючный педрила Фогельфрай, смогу тоже побрить себе лоб. Тогда он возьмет меня отсюда. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, буду жить в зверинце, где клетки сделаны из чистого золота и в каждой – по два унитаза. Там живет много писателей. Он объяснил, что все писатели рано или поздно попадают на свалку. Там он встречается с ними и учит тому же, что и меня. А потом забирает в свой зверинец. Теперь я, бедный глючный педрила Фогельфрай, сижу на куче мусора и жду, когда он придет. Он обещал, что заберет меня сегодня или завтра. В этом зверинце для писателей меня будут кормить вкусной едой и не будут бить. Я, бедный глючный педрила Фогельфрай, буду там ебаться с Солженицыным. И, наверное, снова начну писать. Там я, бедный глючный педрила Фогельфрай, буду, наконец, счастлив.Вот, собственно говоря, и все.