Там, где цветет полынь...

Глава 1
Мягкий лунный свет чуть пробивался сквозь плотно за-
дернутые занавески, наполняя темное пространство неболь-
шой комнаты серебром январской ночи. Его синевато-
прозрачный луч таинственно растекался по блестящему пар-
кету, утопая в пушистом ворсе персидского ковра.
Гвендолин не зажигала света, и потому, что не любила этого
искусственного ярко-желтого оттенка на ковре и паркете,
стенах и в хрустале, так как больше предпочитала те глу-
бокие янтарные оттенки, что придавали им свечи, но еще и
потому, что так ей было легче переносить томящее ожидание.
Она молча сидела в глубоком мягком кресле и задумчиво
смотрела на равнодушно холодные блики, спокойно отдыхав-
шие на блестящем полу там, где его не закрывал мягкий ко-
вер. Уже было давно за полночь, и темнота, развеваемая
лишь леденящим душу лунным светом, заполонила все огром-
ное, страшно пустое пространство между небом и землей, но
Гвен совершенно не хотелось спать. Влажные бирюзовые гла-
за под пушистыми ресницами были устремлены в одну точку,
и только беспокойный сон ее малыша прерывал время от вре-
мени бессвязный ход ее мыслей. Несмотря на то, что мальчи-
ку шел уже шестой год, его укладывали спать рано, поддер-
живая строгий режим.
Бенджи, или Бенджамин Персиваль, как он был записан при
рождении, очень любил свою мать, которую, как и все дети,
считал самой молодой и красивой, пусть даже по-своему,
совсем по-детски - наивно, нежно и безгранично преданно, и,
хотя он еще мало, что понимал в этой безумной и суматошной
жизни, в водоворот которой он был вовлечен то ли волей
случая, то ли закономерной до безобразия судьбы, но он был
уже глубоко ей признателен за все, что она для него делала,
а потому не мог спокойно выносить ее слезы. Когда он
несколько раз случайно заставал Гвендолин плачущей, он
всегда подходил к ней сзади, мягко и нежно, но уже по-
мужски крепко, обнимал ее за плечи и говорил ей на ухо с
оптимизмом, присущим только лишь детству: "Мамочка! Род-
ная моя! Самая милая и любимая! Все у нас будет хорошо, по-
тому что мы с тобой вместе!"
Тогда Гвен начинала плакать еще больше, понимая всю
бескорыстную любовь и слепую преданность этого малыша,
которого она со свойственной ей легкостью и определенной
безрассудностью лишила родного отца, открыв, однако, перед
ним гораздо более широкие возможности и перспективы стать
кем-то в этой суетной жизни. Хотя, прежде всего, ею двигала
та бескорыстная и ничего не страшащаяся любовь, которая
переполняла ее сердце, она все же иногда испытывала угры-
зения совести за скоропалительность и неправильность своих
выводов и решений.
Но только теперь все это: и слезы потерь, и горечь
одиночества, и боль непонимания - все было уже позади, в
далеком, темном и ужасном прошлом. Она сидела в теплой
темной комнате, любовно поглаживая свой уже успевший ок-
руглиться животик, и потихоньку разговаривала со своим бу-
дущим младенцем. Она уже точно знала, что не допустит, что-
бы это милое маленькое существо, уже так бодренько сучив-
шее ножками внутри, в самой сокровенной глубине и под на-
дежной охраной материнского тела, страдало так же, как ее
Бенджи. Сколько испытаний пришлось пережить этому ма-
ленькому созданию! Гвен были безразличны те лишения и
мытарства, которые то ли по ее собственной вине и безрас-
судству, то ли по жесткой воле ее неумолимой судьбы выпа-
дали на ее долю, она научилась стискивать зубы и молча,
бесслезно, отстаивать свои права на то, чтобы любить и быть
любимой, хотя второе было не всегда, и не совсем обязатель-
ным, лишь бы только ему было приятно и дорого присутствие
рядом такой женщины. Она была готова любить безгранично,
без остатка отдавая себя любимому человеку, лишь бы только
он позволил ей себя любить.
Как трудно в наше сложное и непонятно запутанное время
встретить столь открытое и неиспорченное существо! В 20 лет
наше племя уже настолько пресыщено, что открытость и
искренность уже начинает просто "преследоваться по закону",
по этому безжалостному закону современного общества, в
котором каждый человек превращается в не вылупившегося
птенца, закрытого в плотной скорлупе собственного мнения,
своего эгоистического одиночества. А потому появление тако-
го образа, каким была Гвендолин Персиваль, становилось
просто социальной катастрофой для того общества, куда она
попадала, хотя все и во все времена очень любили и любят
тех, о ком можно вслух поболтать за обедом. Но Гвен стара-
лась не обращать внимания на те слухи и сплетни, которыми
обрастала ее жизнь и работа.
Со многими женщинами, поэтому, у нее не очень-то
складывались дружеские отношения - она всегда очень остро
чувствовала даже самое тонкое, изысканное и старательно
скрываемое лицемерие, хотя зачастую Гвен делала вид, что
не замечает подобных вещей, ведь во всех отношениях, а в
дружеских, прежде всего и в особенности, ценила Гвендолин
именно искренность. А где-то внутри продолжал в ней жить
Божий принцип: <А ударившему тебя по правой щеке, под-
ставь ему и другую> - и Гвен не защищалась и не сопротив-
лялась тому, что над ней издевались. К Божиим словам она
всегда еще добавляла свои: <Может, после второго удара ему
надоест это делать>. Но людям очень даже нравилось, что
есть такое милое и спокойное существо рядом с ними, которое
не противостоит их козням, интригам, насмешкам, сплетням.
Одно только составляло ее самый великий грех - Гвен была
жутко тщеславна. И зачастую именно это безмерное
тщеславие повергало ее в страшное уныние относительно
собственной <нехорошести>, греховности ее страстной и пыл-
кой натуры, но именно это же тщеславие заставляло ее бес-
страшно сражаться и бороться до самого конца, плохого или
хорошего, если ей вдруг что-то, или кто-то, западало в душу и
сердце. Иногда она завоевывала мужскую благосклонность,
покоряла каменное мужское сердце только для того, что дока-
зать себе, что она все-таки стоила того, чтобы ради нее поте-
рял голову тот или иной мужчина; став ее королем, он не все-
гда осознавал, что его золоченой короной, инкрустированной
богатой россыпью многочисленных драгоценностей, или его
пышным лавровым венцом была всего лишь маленькая ту-
фелька Гвен.
Но когда мужчины лишь пользовались открытостью ее
искренней души и позволяли себе небрежно поиграть с милой
девушкой, тогда маленький ласковый пушистый котенок пре-
вращался в разъяренную дикую пантеру, чистый и непороч-
ный ангел становился мстительным и коварным демоном. Она
редко кому прощала жестокие обиды, нанесенные за то, что
она, не совладав с собственными эмоциями, впадала в состоя-
ние полной влюбленности. Только истинная любовь, которую
она испытывала лишь к очень немногим мужчинам, могла за-
ставить ее простить все: слезы расставаний, боль потери, го-
речь одиночества и разочарования - и, тихонько отойдя в
сторону, молча, тайком созерцать милое лицо, быть ему са-
мым искренним и преданным другом, чтобы иметь возмож-
ность хотя бы иногда, хотя бы взглядом прикасаться к тому
образу, который она продолжала, не смотря ни на что, береж-
но хранить в самых глубоких тайниках своей огромной и уди-
вительно щедрой души.
А потому с мужчинами она ладила всегда. В ее душе было то
тонкое чутье, которое всегда помогало ей. Но многие
мужчины просто боялись Гвен - она была умной, рассуди-
тельной и талантливой женщиной, хотя, при необходимости,
могла запереть себя в четырех стенах, отдавать крупицы сво-
ей нежной и любящей души, своего преданного сердца своему
любимому, открываясь лишь для него каждый день с новой
стороны. Она всегда была новой,  непредсказуемой и обворо-
жительной даже в самом обыкновенном домашнем халатике.
И, хотя Гвен не обладала особенной внешней красотой, или,
если быть более точным, не считала себя таковой, - она не
была раскрашенной куклой, супермоделью с обложки модного
журнала с пустым и прозрачным взглядом, не способной
предложить ничего, кроме собственного, пусть порой даже
очень красивого и стройного, тела, - но многие мужчины с за-
вистью и удовольствием любовались ею, - ее внутренняя кра-
сота и тонкий ум были видны и понятны, однако, далеко не
для всех. Редкие и лишь очень чуткие и умные мужчины, со-
ставляющие весьма редкий вид среди заемных обитателей,
могли по достоинству оценить эту совершенно неординарную
женщину:
Гвен тихонько встала и подошла к окну. Она отдернула
тяжелую бархатную занавеску. Серебристый свет луны, рас-
творившийся в морозном воздухе, хлынул в темную комнату,
шелковисто обволакивая закутанную в твидовый плед жен-
скую фигуру. Как и всегда ей в лицо холодно и бесстрастно
смотрел огромный ковш Большой Медведицы. В ее цепкой па-
мяти возродились прекрасные и сказочные картины из плени-
тельной своей наивностью и возвышенностью мечтаний юно-
сти, когда это яркое созвездие казалось ей таким родным, та-
ким близким, таким понимающим, когда под его чудным сия-
нием она ощутила новое для нее чувство - удивительного
единения всех составляющих человеческой натуры в выраже-
нии самого прекрасного и самого таинственного переживания
на земле - любви...