Болезнь или творчество?

Болезнь или творчество?


Болезнь — это дисгармония человека с окружающей средой, нарушение нормального положения в природе. Отчего же тогда так называемые нормальные, здоровые и жизнерадостные люди не создали (за редким и спорным исключением) ни одного стоящего произведения искусства? И наоборот: все бессмертные творения производились, как правило, больными полубезумцами на грани нужды или отчаяния?

Абсолютно здоровый человек (если таковые существуют) не может ощущать в полной мере глубину красоты и, тем более, бездну зла окружающего мира, так как просто живет, как трава или дерево. Точно так же, как не чувствуем мы сердца (как органа), пока оно у нас здорово, так не задумываемся что такое и для чего все звуки, запахи и другие ощущения, пока у нас в порядке нервная система. А без осознания этих что и для чего, или хотя бы присутствия их на подсознательном уровне, не может быть искусства. Ведь произвести — значит впитать в себя, переработать и выдать на белый свет.

Для удобства анализа попробуем разбить общество на четыре условные категории. Первую и основную часть (порядка 90%) составляют обычные люди, люди семейные, черпающие энергию, жизненные силы, поток положительных эмоций преимущественно в семье. Для человека семейного основным объектом любви, привязанностью и смыслом существования является семья.

Вторую часть составляют люди властвующие, сильные личности, управители. Основные эмоции и удовлетворение жизнью они получают от процесса управления именно массами людей.

Третью часть составляют люди творческие, чувствующие себя комфортно только в процессе создания каких-либо произведений искусства. Творчеством может заниматься и человек семейный, как естественно, и художник может являться семьянином. Но здесь идет речь о творчестве по преимуществу, когда 80% дневного активного времени в той или иной степени поглощены им.

И, наконец, четвертую и самую незначительную часть составляют люди святые, проповедники или пророки. Они рождаются единицами на миллионы, присутствуют среди нас незаметно, в совершенстве своем духовном чуждые земным страстям. Радость их бытия составляют прозрение в высшие миры, духовная проповедь и помощь людям.

Основное внимание в этой статье будет уделено разбору творчества, причин его возникновения, но будут затронуты и остальные условные категории людей.

Итак, объектом любви, основной привязанностью, способом выживания и религией художника является творчество. Все остальные жизненные принципы и ориентиры отодвинуты для него на задний план, независимо от желаний художника. Такова его природа. Только там, в родной стихии, он чувствует себя сносно, только она приводит его в состояние вибрирующего здоровья, снимает стрессы и прочие неприятности, только там он укрывается от внешних проблем и раскрывается вовне одновременно. Лишь только проснувшись, художник уже плетет хитроумные сети, возводит замки и мосты в одному ему ведомом мире. Быт ему несносен, в отличие от человека семейного, радость которого составляют полные холодильники, чистота в доме, ухоженные дети, комфорт. Здесь основное противоречие творческой личности. Будучи существом общественным и отражая в своем творчестве именно общество в динамичном взаимодействии с природой, художник вынужден бежать от него в прямом и переносном смысле, раздражаясь бытовыми неурядицами. Для творчества необходима тишина и глубокое одиночество, ведь идет напряженная внутренняя работа на уровне тончайших вибраций, и малейшее вторжение в этот мир грозит нарушить с таким трудом воссоздаваемую гармонию звуков, слов и образов. Например, писательский труд по энергозатратам приближен к труду грузчика. Но если последний, находясь в постоянном физическом движении, разряжает нервную систему, то сгорбленному за письменным столом человеку это сделать невозможно.

Разовьем тему одиночества по отношению ко всем четырем условным категориям. Тишина, отсутствие общения особенно губительны для людей семейных, которые, как уже отмечалось, черпают основную жизненную энергию в постоянных семейных трениях. Они понимают мир как удовлетворение от хорошей работы, общения с достойными людьми, прилично обставленной квартиры, хорошей еды, песней, смеха, чувственности, тепла и комфорта. Это их религия. Все остальное: любовь к Богу, к людям вообще, к творчеству занимают гораздо меньшее место в их жизни. Человек семейный, привыкший постоянно отдавать и получать любовь в кругу близких, крайне тяжело переносит одиночество. Для творческой личности одиночество — благо. Но одиночество в разумных пределах. Художник, безусловно, не вынесет одиночества святого пророка, для которого практически безразлично, находится ли он в лесу, поле или на базаре в шумной толпе, так как все равно пребывает в неких недоступных простому смертному сферах. Человеку творческому необходимо знание общества, любовь к людям вообще, ощущение своего места среди них, дабы уверенно отражать все это на листах и полотнах. Поэтому определенное время суток художник находится среди людей, созерцает и впитывает. Для сильной личности, управителя, одиночество не менее страшно, чем для человека семейного, так как в нем отсутствуют объекты его повелевания. А без них он практически мертв. Азарт и активнейшая деятельность, деятельность конкретная составляют основу управителя, а они отсутствуют в одиночестве. Сильная личность может показать свою мощь только пребывая в обществе, без него ей просто нечем заполнить свою пустоту: отсутствует любовь к Богу, любовь к семье слаба (и в ней он — правитель). Для сильной личности характерны: отменное физическое здоровье, отсутствие которого иногда компенсируется железной волей (Суворов); неприемлемость колебаний и сомнений; быстрота принятия решений. Их энергия нередко направляется и на благородные цели, как-то: защита Родины, улучшение финансово-экономического положения страны. Взять на себя такую роль не может ни семейный человек, ни, тем более, художник или пророк. Но вот что грустно: все это в той или иной мере предполагает насилие, наличие объекта эксперимента. Ведь даже врач (а врач должен быть сильным), исцеляя больного, навязывает свою волю телу его и духу, в противоположность святому, который исцеляет одной лучезарной энергией, не давая никаких установок.

Творец, вообще говоря, как никто подвержен всякого рода сомнениям, ибо склонен постоянно анализировать. Он практически всю свою сознательную жизнь находится в стихии, каждый шаг и гребок в которой, мягко говоря, наперед не ясен. В этом его слабость. Ведь, в отличие от остальных категорий людей, вставая утром с постели, он может лишь предполагать, куда заведет его муза. Здесь неприемлемы методы управления и подчинения, не помогают никакие мольбы. Ведь истинная жизнь для художника — сам процесс его творчества. И находить пути и лазейки туда он обязан каждый день, если не желает просто существовать, переваривая пищу. Поэтому и подвержен творец болезням необъяснимым, поэтому-то и присутствуют на всем его жизненном пути ямы и овраги, незаметные постороннему глазу. Если устойчивый семейный человек борется каждый день за хлеб насущный, то художник, кроме того, — и за рассудок свой. Ведь нередко то, что является благом для большинства людей, может быть злом для творческой личности. И наоборот. Никакие высокие гонорары, премии, любовь земная и даже общественное признание, не заменят для него ежедневного пребывания в родной стихии. Повторяю, вставая с постели, он должен творить, иначе — не жив, иначе просто-напросто отсутствует поток жизненно необходимых положительных эмоций.

Известны из истории многочисленные странности, болезни, поведенческие отступления от привычных канонов выдающихся композиторов, поэтов, писателей, художников. Даже лучезарный Фет, муза которого — сама любовь, нередко запирался в погожие летние дни в душной зашторенной комнате и сидел в угрюмом одиночестве. Почему? Да просто жизнь для него в тот момент была там, за столом в путанице букв, а не в солнечных переливах на зеленых лужайках. Известны меланхолия Байрона, частые депрессии Левитана, инверсия Чайковского, эпилепсия Достоевского, химеры Гойи и Гоголя, необъяснимые пугливость и ярость Микеланджело. Невозможно представить себе настоящего художника, благодушно возлежащего брюшком на лавочке, восхищающегося игрой света и теней, шумно и весело беседуя с окружающими. Скорее — бледный и недовольный всем и вся отшельник, бормочущий себе под нос и воюющий с им же самим созданными проблемами.

Сколько выдающихся художников безвременно ушло из жизни, так и не решив основного противоречия: несоответствия красоты природы, силы творческого духа и убогого своего материального существования, существования тела со всем набором низких страстей и желаний несбыточных. Гении земли русской Пушкин и Лермонтов, так и не смогшие укрыться за благодатной стеной божественного дара, многочисленные поэты-самоубийцы, внутренняя дисгармония которых убивала их же собственными руками. Даже великий духом своим Лев Николаевич, человек здоровый и психически уравновешенный, не раз оказывался в шаге от пропасти, пряча и ружье, и веревку с глаз долой. Все эти же немые что и для чего, точили гениального Толстого безжалостно. Слишком тонка и ненадежна оболочка между бытием и небытием у таких людей. Берусь утверждать, что художнику свойственно стремление к хаосу, дисгармониям и саморазрушению. Иначе бы на холстах мы видели одни черные и белые прямые линии, композитор бы ограничился переигрыванием гамм, а поэт в своих стихах говорил бы: “Я думаю так-то и так-то…” Осознающий себя художник физической смерти не должен бояться вовсе, так как смерть для него — невозможность творить. Ясна и прозрачна смерть для святых, туманна для людей семейных и черна для управителей.

Мы подошли вплотную к решению вопроса о взаимоотношениях между болезнями художника и его творчеством. Не станем разбирать их первичность или вторичность. Они даны творцу скорее во обострение восприятия окружающего мира и, безусловно, налагают отпечаток на их произведения. Вряд ли кто станет спорить с тем, что стихами Блока нельзя описывать бытие в здравом уме, адекватно оценивая окружающее. Не смог бы он этого сделать, познавая лишь только земные законы, без прорыва в миры иные. У каждого выдающегося художника свое зеркало, свой внутренний мир, проникнуть в который и пытаться не стоит, виден лишь результат. Повторюсь, что художник, раз он таковым называется, изначально нездоров. Только в борьбе, постоянных перепадах настроения, в войне тела и духа, колоссальном нервном напряжении могут быть рождены стоящие произведения искусства. Но здесь представляется опасным один момент, на который хочу обратить внимание. Художник не должен садиться за стол с черным сердцем, изливать на читателя (слушателя, зрителя) желчь, раздражения, обиды. Больно становится, когда языком, всемирно прославленным Гоголем, Толстым, Достоевским пишутся произведения, сплошь наполненные избитыми фразами, штампами, псевдонародными поговорками, когда в прекрасный пушкинский ритмический строй стиха вписываются практически прямым текстом выражения типа: “Мне плохо и поэтому я вас всех ненавижу”, “Как трудно жить!”, “Дайте свободу!” и прочее. Во-первых, свободу никто не отнимал, ее надо завоевывать и отстаивать ежедневно оружием художника, создавая произведения искусства, красотой привлекая к себе сердца людей. Во-вторых, со словами и образами, выпускаемыми на белый свет, обращаться следует крайне осторожно. Ведь зло или проклятие, вылетевшее в пространство, никуда не исчезнет. Оно либо дойдет до читателя и нанесет ему вред (а в этом не цель искусства), либо вернется к самому художнику и проявится как ухудшение его психофизического состояния. Здоровый человек, увидав желчь и гниль на холстах и листах, просто пройдет мимо. Больному же они могут нанести непоправимый ущерб. Левитан, находясь в плохом душевном состоянии, бежал от людей, бежал к лесам, лугам и озерам, плакал, терзался и лечился ими. Возвращаясь, писал прекрасные полотна. Мы видим иной раз на них и грусть и смятение. Но это картины, а не надпись: “Как мне плохо!” Бог здесь не пустое слово, но ощущаемые нами через них добро и торжество жизни. Как и в стихотворениях Пастернака, рассказах Чехова, мелодиях Шопена.

Отмечу еще одно негативное явление, имеющее место в последнее время в современной литературе. Это постоянное поминание и склонение на все лады имя Бога, различные поучения и проповеди. Литература и особенно поэзия не место для этого. Человек, взявшийся нас учить и наставлять на путь истинный, должен глубоко задуматься, имеет ли он на это право, достиг ли он такой высокой степени духовного совершенства, и кто его уполномочил. Святых пророков за всю историю Руси были единицы, а поучения и наставления сейчас звучат в каждом третьем литературном произведении. Но коль скоро человек почувствовал себя пророком, пусть идет в скит, храм, на площадь, жизнью своей и стойкостью в испытаниях доказывает свое на это право, как сделал Серафим Саровский. Но тогда уже он не художник.

Л. Н. Толстой, по-видимому, единственный, кто наиболее четко попытался выразить себя в трех основных категориях: человека семейного, художника и проповедника. Его творческий дух настолько огромен, что, не умещаясь в рамках обычных литературных произведений, перешел в нравственную проповедь, которая, несмотря на свою силу и подкрепление личным примером, вызывала недоумение у большинства современников. И, как итог, — основное противоречие творческой личности осталось неразрешенным: непонимание в семье, уход из Ясной и смерть. Лев Николаевич велик в попытке соединить несоединимое. И все же Толстой для нас прежде всего художник.

Подводя итоги, можно сказать так: основной болезнью, мукой и радостью художника является его религия — творчество. Сопутствующие ему в жизни психофизические недуги являются лишь внешним проявлением его постоянной тревоги, неудовлетворения и поиска. Вкусив однажды неповторимые мгновения общения с музой, художник уже не может не творить. Тяга к творчеству для него сильнее влечения наркомана к наркотикам, сильнее сексуального наслаждения, сильнее жизни. Творец не должен искушать музу недостойным поведением, излишним увлечением земными страстями, дабы не оставила она его в недобрый час, и не оказался он перед бездной.